Урсула Мируэ - де Бальзак Оноре (читать книги онлайн .TXT) 📗
— И еще ключ! — воскликнул Массен, и поднявшийся наверх вместе с почтмейстером, с кошачьим проворством он метнулся к ключу, выпавшему из-за корсажа Урсулы, и схватил его.
Девушка покраснела.
— Это ключ от его кабинета, он послал меня туда перед смертью.
Обменявшись зловещими улыбками, двое наследников посмотрели на мирового судью; в глазах их было написано оскорбительное подозрение, деланное у почтмейстера и неподдельное у Массена. Урсула поняла, что скрывается за этими взглядами, и вскочила; в лице ее не осталось ни кровинки, глаза метали молнии; охваченная одним из тех порывов, которые могут стоить жизни, она сказала сдавленным голосом: «О господин Бонгран, всем, что находится в этой комнате, я обязана крестному, пусть забирают все, одежда моя на мне, я уйду отсюда и никогда не вернусь». Девушка скрылась в спальне своего опекуна и, несмотря на уговоры слегка сконфуженных наследников, не соглашалась ее покинуть. Она велела тетушке Буживаль снять две комнаты на постоялом дворе при старой почте, а затем подыскать в городе какое-нибудь жилье для них обеих. Потом зашла к себе за молитвенником и до утра молилась и оплакивала покойного вместе с кюре, викарием и Савиньеном. Молодой дворянин пришел вечером, после того как мать его легла спать, и молча преклонил колена рядом со своей возлюбленной, которая печальной улыбкой поблагодарила его за то, что он верен ей и разделяет ее горе.
— Дитя мое, — сказал мировой судья, передавая Урсуле объемистый сверток, — одна из наследниц вашего дядюшки собрала все, что может вам понадобиться в первое время, а остальное ваше имущество вы сможете получить только через несколько дней, когда снимут печати. В ваших интересах я опечатал и вашу комнату.
— Спасибо, сударь, — ответила девушка, пожав ему руку. — Посмотрите на него — правда ведь, он как будто спит?
Лицо старика обрело ту недолговечную красоту, какая отличает лишь лица людей умерших без мучений; оно словно излучало свет.
— Не говорил ли он вам чего-нибудь по секрету перед смертью? — шепотом спросил мировой судья у Урсулы.
— Нет, — ответила девушка, — он, правда, поминал какое-то письмо...
— Превосходно! оно не пропадет, — обрадовался Бонгран. — В таком случае очень кстати для вас, что они потребовали наложить печати.
На рассвете Урсула попрощалась с домом, где протекло ее счастливое детство, со скромной комнаткой, в которой к ней пришла любовь и которая была ей так дорога, что, забыв на мгновение о своем безутешном горе, она заплакала оттого, что ей приходится покидать этот тихий и мирный приют. Бросив последний взгляд на свои окна и на окна Савиньена, она вышла со двора и направилась на постоялый двор в сопровождении тетушки Буживаль, которая несла узел с ее вещами, мирового судьи, который вел ее под руку, и своего нежного покровителя Савиньена. Так сбылось пророчество недоверчивого юриста, чьи мудрые предостережения не возымели действия: Урсулу ждала бедность и притеснения наследников.
Под вечер весь город явился на похороны доктора Миноре. Узнав о том, как обошлись наследники с приемной дочерью покойного, немурцы в большинстве своем нашли их поведение естественным и законным: дело шло о наследстве, покойник был таимник, Урсула могла вообразить, что вправе на что-то претендовать, наследники защищали свое добро, да и вообще они немало унижений хлебнули от девчонки при жизни доктора, который их ни в грош не ставил. Дезире Миноре, который, как говорили злые языки, в новой своей должности не хватал звезд с неба, прибыл к началу заупокойной службы. Урсула не смогла присутствовать на похоронах — смерть крестного и оскорбления наследников так потрясли ее, что у нее началась горячка.
— Посмотрите только на этого лицемера! Он еще плачет, — говорили наследники о Савиньене, глубоко опечаленном смертью доктора.
— Весь вопрос в том, есть ли у него причина плакать, — ответил Гупиль. — Смеяться пока рано, печати еще не сняты.
— Ладно, — сказал Миноре, которому нечего было бояться, — вечно вы нас пугаете зазря.
Когда похоронная процессия двинулась из церкви на кладбище, Гупиль испытал жестокое разочарование: он хотел взять Дезире под руку, но помощник прокурора не дал ему руки, отрекшись таким образом от старого товарища на глазах у всего Немура.
«Не стоит ссориться, иначе я не смогу отомстить», — подумал старший клерк, чье черствое сердце наполнилось обидой, как губка водой.
Чтобы снять печати и начать опись, Бонграну требовалось получить от королевского прокурора, в чьем ведении находилась по закону опека над сиротами, право представлять его. Через десять дней печати наконец были сняты, и Мировой судья начал, строго соблюдая формальности, описывать наследство Миноре. Дионису это дело сулило доходы, Гупиль любил творить зло, поэтому опись затягивалась. В перерыве между своими трудами нотариус, клерк, наследники и свидетели завтракали, как правило, в доме покойного доктора, попивая превосходные вина из его погреба.
В провинции, а особенно в маленьких городках, где каждый живет в собственном доме, нелегко найти жилье. Поэтому всякое заведение продается здесь обычно вместе с домом. Мировой судья, которому прокурор поручил защищать интересы сироты, не нашел иного способа переселить ее с постоялого двора, кроме как купить маленький домик, стоящий на пересечении Главной улицы и моста через Луэн. С улицы вы попадали в прихожую, а оттуда — в единственную комнату первого этажа; за ней располагалась кухня, дверь которой выходила в маленький внутренний дворик площадью не больше тридцати квадратных футов. Оба окна комнаты смотрели на улицу. Узкая лестница, куда свет падал из крохотных окошек, выходящих на реку, вела на второй этаж; там было три комнаты, а над ними — две мансарды. Мировой судья взял взаймы две тысячи франков у тетушки Буживаль, чтобы уплатить первый взнос за этот дом, стоивший в общей сложности шесть тысяч франков, и уговорился с владельцем о рассрочке. Поскольку Урсула хотела выкупить у наследников библиотеку доктора, Бонгран приказал сломать перегородку между двумя комнатами второго этажа, чтобы разместить там длинные книжные шкафы с улицы Буржуа. Савиньен и мировой судья так торопили рабочих, прибиравших, красивших и отделывавших заново новое жилище Урсулы, что к концу марта оно было уже готово, и, перебравшись сюда с постоялого двора, сирота поселилась в точно такой же комнате, как и прежде, так как мировой судья, лишь только были сняты печати, перевез в уродливый дом на Главной улице мебель Урсулы с улицы Буржуа. Тетушка Буживаль обосновалась наверху, в мансарде; молодая хозяйка могла вызвать ее, потянув шнурок звонка, висевший над изголовьем ее постели. Комната, отведенная под библиотеку, и весь первый этаж были покрашены и оклеены новыми обоями, но не обставлены, поскольку распродажа мебели покойного доктора еще не состоялась, а Урсуле хотелось приобрести его вещи. Хотя мировой судья и кюре знали характер Урсулы, они все же опасались, что девушка тяжело перенесет внезапный переход от роскоши и блеска, к которым приучил ее крестный, к жизни, полной лишений. Что же до Савиньена, то ему было больно до слез. Поэтому он тайком не раз доплачивал рабочим и обойщику, стремясь, чтобы новое жилье Урсулы, по крайней мере изнутри, ничуть не отличалось от прежнего. Однако девушка, для которой счастье заключалось в возможности видеться с Савиньеном, восприняла перемену с кротким смирением. Старые друзья Урсулы с восхищением убедились — в который раз! — что боль ей причиняют лишь страдания душевные. Горечь утраты, которую Урсула испытала после смерти крестного, совершенно заслонила от нее ее бедственное положение, а между тем положение это поставило новые преграды на пути к ее браку с Савиньеном. Молодой человек, видя, в каких условиях вынуждена жить его избранница, сделался так печален, что в день переезда в новый дом девушка, выходя из церкви после обедни, шепнула ему: «Любовь терпелива, мы подождем!»
Как только Бонгран вывел первую строку описи наследства, Массен, по наущению Гупиля, который переметнулся на его сторону, движимый тайной ненавистью к Миноре и надеждой, что расчетливый ростовщик окажется податливее, чем прижимистая Зелия, решил потребовать от господина и госпожи де Портандюэр уплаты долга. Старая дама была ошеломлена, узнав, что ей необходимо в двадцать четыре часа заплатить наследникам сто двадцать девять тысяч пятьсот семнадцать франков пятьдесят пять сантимов с процентами за отсрочку, в противном же случае на ее имущество будет наложен арест. О том, чтобы занять такую сумму, нечего было и думать. Савиньен отправился в Фонтенбло посоветоваться с тамошним стряпчим.
