Каталина - Моэм Уильям Сомерсет (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Таинство театра, — пробормотал Доминго, довольно хмыкнув. — Искусство тоже может творить чудеса.
Ибо именно он, никому не известный драматург, ничтожный писец, написал строки, так глубоко тронувшие душу епископа…
Каталина осталась довольна первыми двумя актами пьесы Алонсо. Он представил Марию Магдалину любовницей Понтия Пилата, и в первом акте она появлялась в великолепных нарядах, упивающаяся жизнью в грехе, сладострастная и беспутная. Ее прозрение происходило во втором акте. Особенно удалось Алонсо та часть, когда Мария пришла в дом, где остановился Иисус, и омыла ему ноги. Действие третьего, последнего акта происходило на третий день после распятия. В одной из сцен жена Пилата укоряла последнего за то, что он позволил убить невинного человека, в другой Иуда Искариот приходил к старейшинам храма и бросал им в лицо тридцать сребреников, полученных за предательство. Мария Магдалина появлялась лишь однажды, на короткое мгновение, чтобы обнаружить, что могила Иисуса пуста. Пьеса заканчивалась сценой на дороге в Эммаус, где к двум апостолам присоединялся какой-то незнакомец, в котором впоследствии они признали воскресшего Христа. Каталина три года была ведущей актрисой и пришла в ярость, узнав, что третий акт пройдет практически без ее участия. Но Алонсо даже не стал ее слушать.
— А что мне делать? — воскликнул он. — Два первых акта полностью твои. В третьем ты можешь появиться на сцене только один раз.
— Но это просто невозможно! Обо мне эта пьеса или не обо мне? Зрители придут, чтобы посмотреть на мою игру. И будут возмущаться, если действие пойдет без меня.
— Но, дитя мое, в такой пьесе я не могу дать волю воображению. Я должен придерживаться фактов.
— С этим я не спорю, но вы же автор! И обязаны найти для меня место. Почему бы мне не появиться во время объяснения Понтия Пилата с женой?
Алонсо начал злиться:
— Но, Лина, ты же любовница Пилата. Как ты можешь находиться в его дворце, да еще в тот момент, когда он говорит с ней без посторонних?
— Ну и что? Сделайте так, чтобы я все рассказала жене Пилата, а уж потом, с моих слов, она будет обвинять его самого.
— Лина, это же чушь. Попытайся ты встретиться с женой Пилата, она бы отправила тебя на конюшню и велела отхлестать плетьми.
— Совсем наоборот. Я упаду на колени и буду умолять простить меня за грешное прошлое. Мои слова тронут ее сердце, и она не найдет в себе сил наказать меня.
— Нет, нет и нет! — вскричал Алонсо.
— А почему я не могу идти в Эммаус вместе с двумя апостолами? Женская интуиция подскажет мне, кто этот незнакомец, а он, поняв, что я узнала его, приложит палец к губам, призывая меня к молчанию.
— Я скажу, почему ты не можешь идти в Эммаус с двумя апостолами, — проревел Алонсо. — Если бы Мария Магдалина шла в Эммаус, об этом говорилось бы в святом писании. И когда мне потребуется твоя помощь в сочинении пьес, я сам обращусь к тебе.
Каталина так расстроилась, что даже хотела отказаться от роли, но, подумав, что Алонсо немедленно отдаст ее Розалии, смирилась, тем более что первые два акта позволяли ей рассчитывать на успех у зрителей.
— Если б он писал для Розалии, — пожаловалась она Диего, — то не решился бы полностью урезать ее роль в третьем акте.
— В этом нет никакого сомнения, — согласился Диего. — Он не ценит тебя.
— Я поняла это, как только он взял в труппу Розалию.
Каталина поделилась своим горем и с Доминго. Тот сочувственно покивал и попросил у нее текст пьесы. Но актерам раздавались лишь их роли, а вся рукопись находилась у Алонсо, из опасения, что кто-нибудь продаст ее другой труппе.
— Алонсо ужасно тщеславен, — добавила Каталина. — Подойди к нему после репетиции и скажи, что ты в восторге от пьесы и хочешь насладиться ею еще раз, прочитав перед сном. Он не сможет отказать и даст тебе рукопись.
Алонсо, польщенный вниманием Доминго, действительно отдал ему рукопись, но попросил вернуть ее через два часа. Прочитав пьесу, Доминго пошел погулять, а придя домой, предложил Каталине свой план действий. Она бросилась ему на шею и расцеловала старика.
— Дядя, ты — гений!
— И, как многие другие, непризнанный, — усмехнулся Доминго. — А теперь слушай, дитя мое. Никому ничего не говори, даже Диего, а на репетициях играй так, как не играла никогда в жизни. Будь мила с Алонсо, и пусть он решит, что ты хочешь забыть о ваших разногласиях. Я хочу, чтобы он остался доволен тобой.
В субботу они собирались репетировать дважды, а последний прогон Алонсо назначил на воскресное утро. Днем они давали спектакль. После первой субботней репетиции, когда актеры отправились на обед, Каталина задержала Алонсо.
— Вы написали чудесную пьесу. С каждым днем меня все больше восхищает ваш талант. Такой пьесой гордился бы и великий Лопе де Вега. Вы — прекрасный поэт.
Алонсо просиял.
— Должен признать, что пьеса действительно неплоха.
— Но, мне кажется, в одном месте ее можно усилить.
Алонсо сразу помрачнел, ибо для любого автора унция критики с лихвой перевешивает фунт похвалы. Но Каталина продолжала, будто не замечая перемены его настроения:
— Я убеждала, что вы допустили ошибку, урезав мою роль в третьем акте. Алонсо раздраженно махнул рукой:
— Мы уже говорили об этом. Сколько можно повторять, что в третьем акте для тебя нет места.
— И вы были правы, тысячу раз правы, но выслушайте меня. Как актриса, я чувствую, что, стоя у могилы воскресшего Иисуса, должна сказать больше, чем несколько отведенных мне слов.
— И о чем же ты собираешься говорить? — насупился Алонсо.
— Я могла бы пересказать историю предательства нашего господина, суда над ним, распятия и смерти. Это выглядело бы очень эффектно. И заняло бы не больше сотни строк.
— Да кто будет слушать эти сто строк в самом конце пьесы?
— Все, если говорить их буду я, — твердо ответила Каталина. — Зрители будут рыдать и бить себя в грудь. Как драматургу, вам же совершенно ясно, что этот монолог произведет сильное впечатление.
— Это невозможно. — упорствовал Алонсо. — Спектакль завтра. Я не успею написать эти строки, а ты — их выучить.
Каталина обворожительно улыбнулась:
— Видите ли, мы с дядей говорили об этом, и он, вдохновленный совершенством вашей пьесы, написал эти строки. Я выучила их наизусть.
— Ты? — негодующе воскликнул Алонсо, взглянув на Доминго.
— Красноречие вашей пьесы потрясло меня, — ответил тот. — Я не находил себе места. Казалось, в меня кто-то вселился, и, сев за стол, я чувствовал, будто вы сами водите моим пером.
Алонсо переводил взгляд с одного на другую, и Каталина, видя, что он колеблется, взяла его за руку.
— Позвольте мне прочитать эти строки. Если они вам не понравятся, я обещаю, что забуду о них. Алонсо, пожалуйста, выслушайте меня.
— Говори мне эти чертовы строки, да побыстрей, — пробурчал Алонсо. — Мне пора обедать.
Он сел и, нахмурившись, приготовился слушать. Ее голос, мягкий и агрессивный, нежный и гротесковый, гибкий и необычайно послушный, за три года набрал силу, и Каталина владела им в совершенстве. Эмоции, отражавшиеся на ее подвижном лице, дышали жизненной правдой. Предчувствие беды сменялось тревогой, страхом, негодованием, ужасом, душевной болью и неподдельным горем. Даже разозлившись, Алонсо оставался драматургом и не мог не понять, что несравненный голос и пластика Каталины зачаруют зрителей. Монолог захватил и его самого, и, наконец, покоренный страстной силой и искренностью стихов Доминго, он не смог сдержать себя, и по его щекам покатились крупные слезы. Каталина смолкла, и Алонсо вытер глаза рукавом. Взглянув на Доминго, он заметил, что тот тоже плакал.
— Ну? — с триумфом спросила Каталина.
— Стихи вполне терпимы, во всяком случае для любителя, — с излишней резкостью ответил Алонсо и пожал плечами. — Будем репетировать эту сцену, и если она мне понравится, введем в спектакль.
— Душа моя, я вас обожаю! — восторженно воскликнула Каталина.
