Замужество красавицы Империи - де Бальзак Оноре (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
Как-то вечером, когда особенно тяжело было у нее на сердце, она, вздохнув, сказала:
— Увы, наперекор церкви, королю, наперекор всему, госпожа де Лиль-Адан осталась все той же скверной Империей.
Она едва могла сдержать ярость, глядя на супруга, находившегося в цвете лет, обладающего всем, о чем мог он мечтать: богатством, милостью короля, безмерной любовью жены, лишь одному ему даримыми несравненными усладами; и при всем том недоставало ему, главе знатного рода, лишь одного: увидеть свое потомство. Чем больше она об этом думала, тем больше желала умереть, вспоминая, как был он добр и снисходителен к ней, не исполнившей своего долга жены, не родившей ему ребенка и уже не могущей родить. Скрыв свою печаль глубоко в сердце, она решилась принести жертву, достойную великой любви; и прежде чем осуществить свое геройское намерение, удвоила она любовь свою, прилежней прежнего стала холить свою красоту, следовала наставлениям ученых, желая сохранить ее во всем блеске, в чем и преуспела.
В то время дворянину Монморанси наконец удалось склонить свою дочь к замужеству, и повсюду шли толки о предстоящем ее браке с неким дворянином Шатильоном. Однажды госпожа Империа, отослав своего мужа на охоту, сама отправилась за три мили в соседнее поместье Монморанси, где обитала тогда вышеназванная девица. Подъехав к воротам, Империа вошла в сад и велела слуге оповестить молодую госпожу, что некая незнакомая дама прибыла по весьма неотложному делу и просит принять ее. Весьма смущенная словами слуги, который пространно доложил о красоте и любезном обхождении незнакомки, а также о пышной ее свите, девица Монморанси поспешила спуститься в сад, где и встретилась со своей соперницей, которая и в самом деле была ей незнакома.
— Дорогая моя, — проговорила несчастная Империа, обливаясь слезами при виде девицы, столь же юной и прекрасной, какой и она была когда-то, — вас принуждают выйти замуж за господина Шатильоиа, хотя вы любите графа Бомона. Но верьте моему пророчеству и запомните: тот, кого вы любите, изменил вам лишь потому, что попал в тенета, в каких и ангел запутался бы, и он освободится от своей старой жены прежде, чем листья спадут с деревьев. А тогда ваша верная любовь будет увенчана цветами. Итак, найдите в своем сердце твердость, откажитесь от предложенного вам замужества, и вы найдете счастье с любимым. Поклянитесь мне крепко любить графа, самого благородного из мужчин, никогда не огорчайте его, умолите его передать вам все тайны любви, открытые ему госпожой Империей, ибо, следуя им, для вас, такой юной, нетрудно будет изгладить из памяти его воспоминание о старой женщине.
Девица Монморанси, пораженная подобными речами, не нашлась, что ответить сей королеве красоты, которую она приняла за некую фею, и осталась бы при том убеждении, если б один из работников не сказал ей, что дама эта не кто иная, как сама госпожа де Лиль-Адан. Хотя посещение Империи показалось девице Монморанси загадочным, однако она объявила отцу, что даст ответ на сделанное ей предложение лишь осенью: ведь любовь верит всем нелепым обольщениям, которыми манит ее, как медовыми пряниками, надежда, коварная, но любезная сердцу подруга. Когда начался сбор винограда, Империа целый месяц не отпускала от себя мужа, дарила ему столь жгучие наслаждения и с такою щедростью, что любой бы решил, что она задалась целью довести его до бессилия, а самому ему казалось, что каждую ночь приходит на его ложе другая женщина. Наутро Империа просила мужа не забывать ее любви, в которой достигла она высшего совершенства.
И еще говорила, желая узнать все мысли друга:
— Бедный мой Лиль-Адан, мы с тобой неразумно поступили! Двадцатилетний юноша женился на старухе, которой тогда было под сорок.
На что отвечал он, что был весьма счастлив, что многие завидовали ему, и ни одной девушке не сравниться с ней, и пусть она состарится, ему милы будут даже ее морщины, и уверял, что и в могиле она будет прекрасна и ее косточки для него дороги.
Слыша такие ответы, исторгавшие слезы из ее глаз, она однажды утром лукаво заметила, что девица Монморанси весьма хороша собой и до сих пор хранит ему верность. На эти речи Лиль-Адан ответил, что она огорчает его, напомнив ему единственную вину, которую он за собой знает, а именно: измена слову, данному первой своей милой. Но ведь любовь к ней Империа сама погасила в его сердце. Выслушав это чистосердечное признание, она крепко обняла друга и прижала к себе, тронутая его прямотою, ибо другой на его месте был бы разгневан.
— Дорогой друг мой, — промолвила она, — вот уже несколько дней, как я страдаю от боли, сжимающей мое сердце; это сжатие еще в юные годы угрожало мне смертью, приговор этот подтвердил и арабский врач. Если уж суждено мне умереть, то прежде я хочу услышать от тебя нерушимую клятву рыцаря — взять себе в жены девицу Монморанси. И я так уверена в близости конца своего, что оставляю тебе все мое состояние при условии этого брака.
Услышав подобные слова, граф побледнел, и ноги у него подкосились при единой мысли о вечной разлуке с женой.
— Да, дорогое сокровище любви моей, — продолжала она, — бог карает меня тем, чем я грешила, ибо великие наслаждения, вкушенные нами, расширили мне сердце и, по словам арабского медика, истончили мои сосуды, каковые должны порваться во время равноденствия. Я же всегда молила господа отнять у меня жизнь, когда я достигну теперешних моих лет, ибо не хочу видеть, как погибнет моя красота от руки времени.
И тогда великодушная и благородная жена познала, сколь она была любима. Вот как ей была принесена величайшая жертва любви, которая когда-либо могла быть совершена на земле. Ей ли не были ведомы упоительные, сладостные игры любви, нежные ласки, на которые она не скупилась, все обольстительные утехи супружеского ложа, так что бедный Лиль-Адан предпочел бы умереть, нежели лишиться любовных лакомств, которыми она его щедро баловала. И в ответ на ее признание, что в любовном исступлении сердце ее разобьется, супруг бросился к ногам Империи и сказал, что ради сохранения ей жизни он никогда более не станет домогаться ее объятий, ибо счастлив одним уж ее лицезрением, одним присутствием, и всю свою отраду полагает отныне в нежном поцелуе и прикосновении к краю ее платья. Она же, обливаясь слезами, отвечала ему, что охотнее отдаст свою жизнь, чем потеряет хоть единый цветок от куста роз, и что она желает погибнуть, как и жила, ибо, к счастью своему, умеет, если ей необходимо, привлечь к себе на ложе мужчину, не потратив для того хотя бы одно слово. Здесь надо сказать, что Империа получила драгоценный подарок от вышеназванного кардинала, и свой дар этот блудодей именовал кратко: «In articulo mortis», что означает: «На случай смерти». Простите мне три этих латинских слова, но так говорил сам кардинал. То был флакон из тонкого венецианского стекла, размером не крупнее боба, и заключал он в себе яд столь губительной силы, что стоило лишь раскусить флакон, и смерть наступала мгновенно и без всяких мук. Кардинал получил оный флакон от самой Тофаны, прославленной на весь город Рим составительницы ядов. Стеклянный тот флакончик был вправлен в перстень и защищен от всякой случайности золотою пластинкой. Уже не раз злосчастная Империа подносила к губам флакон, но не могла решиться разгрызть его, ибо еще жаждала объятий, которые должны были стать для нее последними. И она снова и снова упивалась ласками супруга, порешив, что, когда испытает самый совершенный восторг любви, тут же раскусит стекло.
Несчастное создание рассталось с жизнью в ночь на первое октября. Тогда в лесах и в облаках раздался крик, стенания, как будто взывали духи любви: «Умер великий Нок!», подобно тому как языческие боги, узнав о пришествии в мир нашего спасителя, умчались в небо, восклицая: «Умер великий Пан!» Вопли эти были услышаны многими мореплавателями в Эгейском море, и сие событие упоминается в трудах одного из отцов церкви.
Госпожа Империа на смертном одре была пощажена тлением, столь милостив был создатель, желая сохранить образ безупречной красы. Говорят, что румянец не сходил с ее щек, ибо осенял ее своими пылающими крыльями дух наслаждения, с плачем склоняясь над ее ложем. По повелению скорбевшего супруга все облеклись в траур; и нимало не подозревал он, что умерла Империа, дабы освободить его от бесплодной жены; лекарь же бальзамировщик не открыл ему истинной причины ее смерти. Великодушное это деяние открылось де Лиль-Адану через шесть лет после его брака с мадемуазель Монморанси, когда простушка поведала ему о посещении госпожи Империи. Несчастный Лиль-Адан впал в глубокую тоску и вскоре умер, будучи не в силах забыть те радости любви, которые не умела воскресить его незадачливая супруга, и это доказывает справедливость суждения тех времен, будто Империа никогда не умрет в том сердце, где она царила.
