Земля обетованная - Ремарк Эрих Мария (книги бесплатно читать без .TXT) 📗
— Сейчас-то тебе здесь что надо? — спросил я Лахмана.
— Они собирались сюда зайти. Что-нибудь выпить. Сейчас, наверное, в кино пошли, лишь бы от меня отделаться. Обед я им оплатил.
— На твоем месте я бы не стал их ждать. Пусть сами тебя дожидаются.
— Ты считаешь? Да, вероятно, ты прав. Только трудно это. Если бы не клятое одиночество!
— Неужели твоя работа никак тебя не выручает? Ты же торгуешь четками, иконками, общаешься с кучей всякого богобоязненного народа. Да и вообще — неужто к этому делу никак нельзя подключить Бога?
— Ты с ума сошел! Он-то чем тут поможет?
— Мог бы облегчить тебе смирение. Бога выдумали, чтобы люди не восставали против несправедливости.
— Ты это всерьез?
— Нет. Но в нашем шатком положении можно позволить себе лишь минимум твердых принципов. Надо хвататься за любую соломинку.
— Какие вы все чертовски надменные, — сказал Лахман. — Прямо диву даюсь. Что у тебя с работой?
— Завтра с утра начинаю у одного антиквара: разборка и каталогизация.
— За твердое жалованье?
Я кивнул.
— Ну и зря! — сказал Лахман, мгновенно оживляясь; порадовался возможности дать поучительный совет. — Переключайся на торговлю. Сантиметр торговли лучше, чем метр работы.
— Я учту.
— Только тот, кто страшится жизни, мечтает о твердом жалованье, — колко заметил Лахман. Поразительно, до чего быстро этот человек умел переходить от уныния к агрессии. «Еще один экстремист», — подумал я.
— Ты прав, я страшусь жизни, прямо верчусь от страха как псина от блох, — заметил я миролюбиво. — Благодаря этому страху только и живу. Что против этого твой маленький сексуальный страх? Так что радуйся!
По лестнице уже спускался Мойков.
— Спит, — объявил он торжественно. — Три таблетки секонала все-таки подействовали.
— Секонал? — оживился Лахман. — А для меня не осталось?
Мойков кивнул и вынул пачку снотворного.
— Двух вам хватит?
— Почему двух? Раулю вы дали три, почему же мне только две?
— Рауль потерял Кики. Можно сказать, вдвойне потерял. Сразу на два фронта. А у вас еще остается надежда.
Лахман явно собрался возразить — такого преуменьшения своих страданий он допустить не мог.
— Исчезни, — сказал я ему. — При полнолунии таблетки действуют с удвоенной силой.
Лахман, ковыляя, удалился.
— Надо было мне аптекарем стать, — задумчиво изрек Мойков.
Мы начали новую партию.
— А Мария Фиола правда была здесь сегодня вечером? — спросил я.
Мойков кивнул.
— Хотела отпраздновать свое освобождение от немецкого ига. Городок в Италии, где она родилась, заняли американцы. Раньше там немцы стояли. Так что она тебе уже не подневольная союзница, а новоиспеченная врагиня. В этом качестве просила передать тебе привет. И, по-моему, сожалела, что не может сделать этого лично.
— Боже ее упаси! — возразил я. — Я приму от нее объявление войны, только если на ней будет диадема Марии Антуанетты.
Мойков усмехнулся.
— Но тебя, Людвиг, ждет еще один удар. Деревушку, в которой я родился, русские на днях тоже освободили от немцев. Так что и я из вынужденного союзника превращаюсь в твоего вынужденного неприятеля. Даже не знаю, как ты это переживешь.
— Тяжело. Сколько же раз на твоем веку этак менялась твоя национальность?
— Раз десять. И все недобровольно. Чех, поляк, австриец, русский, опять чех и так далее. Сам-то я этих перемен, конечно, не замечал. И боюсь, эта еще далеко не последняя. Тебе, кстати, шах и мат. Что-то плоховато ты сегодня играешь.
— Да я никогда хорошо не играл. К тому же у тебя, Владимир, солидная фора в пятнадцать лет эмиграции и одиннадцать смененных родин. Включая Америку.
— А вот и графиня пожаловала. — Мойков встал. — Полнолуние никому спать не дает.
Сегодня к старомодному, под горло закрытому кружевному платью графиня надела еще и боа из перьев. В таком наряде она напоминала старую, облезлую райскую птицу. Ее маленькое, очень белое личико было подернуто мелкой сеткой тончайших морщин.
— Ваше сердечное, графиня? — спросил Мойков с невероятной галантностью в голосе.
— Благодарю вас, Владимир Иванович. Может, лучше секонал?
— Вам угодно секоналу?
— Не могу заснуть Да вы же знаете, тоска и мигрень замучили, — посетовала старушка. — А тут еще эта луна! Как над Царским Селом. Бедный царь!
— А это господин Зоммер, — представил меня Мойков.
Графиня милостиво скользнула по мне взглядом. Она явно меня не узнала.
— Тоже беженец? — спросила она.
— Беженец, — подтвердил Мойков.
Она вздохнула.
— Мы вечные беженцы, сначала от жизни, потом от смерти, — в глазах у нее вдруг блеснули слезы. — Дайте мне сердечного, Владимир Иванович! Но только совсем немножко. И две таблетки секонала. — Она повела птичьей головкой. — Жизнь необъяснимая вещь. Когда я еще была молоденькой девушкой, в Санкт-Петербурге, врачи махнули на меня рукой. Туберкулез. Безнадежный случай Они давали мне от силы два-три дня, не больше. А что теперь? Их всех давно уж нет — ни врачей, ни царя, ни красавцев офицеров! И только я все живу, и живу, и живу!
Она встала. Мойков проводил ее до дверей, потом вернулся.
— Выдал ей секонал? — спросил я.
— Конечно. И бутылку водки. Она уже пьяна. А ты даже и не заметил, верно? Старая школа, — сказал Мойков с уважением. — Этот божий одуванчик по бутылке в день высасывает. А ведь ей за девяносто! У нее ничего не осталось, кроме призрачных воспоминаний о призрачной жизни, которую она оплакивает. Только в ее старой голове эта жизнь еще и существует. Сначала она жила в «Рице». Потом в «Амбассадоре». Потом в русском пансионе. Теперь вот у нас. Каждый год она продает по одному камню. Сперва это были бриллианты. Потом рубины. Потом сапфиры. С каждым годом камни становились все меньше. Сейчас их почти не осталось.
— А секонал у тебя еще есть? — поинтересовался я.
Мойков посмотрел на меня изучающим взглядом.
— И ты туда же?
— На всякий случай, — успокоил я его. — Все-таки полнолуние. Это только про запас. Наперед никогда не знаешь. Снам ведь не прикажешь. А мне завтра рано вставать. На работу.
Мойков помотал головой.
