Жизнь взаймы - Ремарк Эрих Мария (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Совсем наоборот. В ознаменование твоей поездки в Венецию!
Лилиан рассмеялась.
— Раз так, можешь подарить мне платье. Куда мы пойдем сегодня вечером? В Булонском лесу уже не холодно сидеть?
— Надо захватить с собой пальто. А то еще слишком прохладно. Но мы можем проехаться по лесу. Он сейчас нежно-зеленый и словно заколдованный весной и синими парами бензина. Жителей большого города и такая весна устраивает. По вечерам на боковых аллеях рядами стоят машины. Любовь вывешивает свои флаги из каждого окошка.
Лилиан взяла платье из черной прозрачной ткани, отделанное ярко-красным рюшем, и помахала им из окна.
— Да здравствует любовь! — сказала она. — Божественная и земная, маленькая и большая! Когда ты опять уезжаешь?
— Как ты узнала, что мне надо ехать? Следишь за спортивным календарем?
— Нет. Но у нас никогда не известно, кто кого покинет.
— Все изменится.
— Но ведь не раньше конца года?
— Жениться можно и раньше.
— Давай лучше сначала отпразднуем встречу и расставание. Куда ты едешь?
— В Рим. На тысячемильные гонки через всю Италию. Осталась всего неделя. А со мной тебе нельзя. Ездишь и ездишь до умопомрачения, вот и все. Пока а конце концов не перестаешь различать, где шоссе и мотор и где ты.
— Ты победишь?
— Вилле Милия — коронный номер итальянцев. Правда, как-то раз победителем оказался Караччола, который ездил за фирму ерседес, но обычно первые места берут итальянцы. Торриани и я будем участвовать в Вилле Милия как третья команда, на случай если произойдет что-нибудь неожиданное. Можно мне побыть, пока ты оденешься?
Лилиан кивнула. Она была почти готова.
— Какое платье мне надеть? — спросила она.
— Какое-нибудь из тех, что были у меня в плену.
Лилиан открыла шкаф.
— Это?
— Да, оно мне хорошо знакомо.
— Но ведь ты его никогда не видел.
— На тебе — действительно нет; тем не менее оно мне знакомо. Это платье несколько ночей провисело у меня в комнате.
Лилиан обернулась; в руках она держала зеркало.
— В самом деле?
— Признаюсь, — сказал Клерфэ. — Я развесил твои платья и колдовал над ними, чтобы ты вернулась обратно. Этому я научился у тебя. Черная магия и вместе с тем утешение. Ведь женщина может бросить возлюбленного, но ни за что не бросит платья.
Лилиан внимательно разглядывала в зеркале свои глаза.
— Значит, с тобой была моя тень.
— Нет, не тень — твои змеиные кожи: ты из них вылезла и бросила их.
— Я бы скорее предположила, что с тобой была другая женщина.
— Я пытался. Но ты навела на меня порчу. Другие женщины по сравнению с тобой — для меня теперь то же самое, что плохие раскрашенные открытки по сравнению с танцовщицами Дега.
Лилиан рассмеялась.
— Неужели ты имеешь в виду уродливых и жирных балетных крыс, которых он всегда рисовал?
— Нет. Я говорю о рисунке в доме Левалли — о танцовщице в пленительном движении. Ее лицо лишь намечено несколькими штрихами, и каждый может увидеть в нем свою мечту.
Лилиан положила обратно помаду и карандаш для бровей.
— Видимо, всегда надо оставлять немного свободного места; не нужно полностью завершать рисунок, иначе не будет простора для фантазии. Ты тоже так думаешь?
— Да, — сказал Клерфэ. — Человек всегда становится пленником своей собственной мечты, а не чужой.
— Становишься пленником или вовсе теряешь себя.
— И то и другое. Это похоже на сон, который видишь иногда перед пробуждением: тебе кажется, будто ты все время падаешь в бездонную черную пропасть. Тебе это знакомо?
— Да, знакомо, — сказала Лилиан. — Этот сон я видела почти ежедневно в санатории, в мертвый час, который Крокодилица называла сиестой. И когда я пробуждалась, у меня было такое чувство, будто я камнем падаю в пропасть. Вино еще осталось?
Клерфэ принес ей рюмку. Лилиан обвила его шею рукой.
— Как ни странно, — сказала она, — но, пока ты помнишь о беспрестанном падении, еще ничего не потеряно. Видимо, жизнь любит парадоксы; когда тебе кажется, будто все в абсолютном порядке, ты часто выглядишь смешным и стоишь на краю пропасти, зато когда ты знаешь, что все пропало, — жизнь буквально задаривает тебя. Ты можешь даже не пошевелить пальцем, удача сама бежит за тобой, как пудель.
Клерфэ сел рядом с ней на пол.
— Откуда ты все это знаешь?
— Просто я болтаю всякие пустяки. К тому же это только полуправда, как, впрочем, все на свете.
— И любовь тоже?
— Что общего между любовью и правдой?
— Разве любовь не является противоположностью правды?
— Нет, — сказала Лилиан, вставая. — Противоположность любви — смерть. Горькие чары любви помогают нам на короткое время забыть о ней. Поэтому каждый, кто хоть немного знаком со смертью, знаком и с любовью. — Лилиан надела платье. — Но и это тоже полуправда. Разве можно быть знакомым со смертью?
— Конечно, нет. Мы знаем только, что она противоположна жизни, а не любви, вот и все, но и это сомнительно.
Лилиан засмеялась. Клерфэ снова стал прежним.
— Знаешь, что бы мне хотелось? — спросила она. — Жить одновременно десятью жизнями.
Клерфэ погладил узкие плечики ее платья.
— Зачем? Все равно это будет только одной жизнью, Лилиан, твоей собственной. Когда шахматист играет против десяти партнеров сразу, он ведь тоже, по сути дела, разыгрывает лишь одну партию — свою собственную.
Они стояли у окна. Над Консьержери висел бледный закат.
— Мне бы хотелось перепутать все на свете, — сказала Лилиан. — Пусть бы я прожила сегодня день или час из пятидесятого года моей жизни, а потом из тридцатого, а потом из восьмидесятого. И все за один присест, в каком порядке мне заблагорассудится; не хочу жить год за годом, прикованная к цепи времени.
— По мне, ты и так достаточно быстро меняешься… Где будем ужинать? Возьмем такси. Слишком ветрено, чтобы ехать на жузеппе. Я беспокоюсь за твою прическу, — добавил Клерфэ, заметив ее удивленный взгляд.
Лилиан закрыла за собой дверь. Он не понимает меня, — подумала она. — Он не знает, что я любым колдовством хотела бы вырвать у смерти те несколько дней, которые в действительности мне уже не суждено прожить. Зато я никогда не стану ворчливой восьмидесятилетней старухой и меня не постигнет участь стареющей женщины, которую не хочет больше видеть ее любовник и от которой он в испуге отшатывается, встретив ее через много лет. В памяти моих возлюбленных я останусь вечно молодой; я буду сильнее всех остальных женщин, которые проживут дольше и станут старше меня.
