Заговор равнодушных - Ясенский Бруно (книги полностью txt) 📗
Эрнст порвал записку на мелкие клочки и кинул ее в сток. Выкинуть ее из головы оказалось труднее. Что-то беспокойно щемило, как зуб под раз навсегда положенной непроницаемой пломбой. А-а, глупости! Не было никакого
Роберта!
Еще одна перемена декорации. Эрнст в шикарном костюме, с чемоданом, в не очень дорогой, но очень приличной гостинице, комната 444. Паспорт: доктор Клаус Зауэр-вейн из Дрездена. Задание: самым легальным образом съездить в Париж и обратно. В первый раз со времени безмятежного кейфа в особняке Эберхардтов несколько дней безделья в бутафорской атмосфере обеспеченности и комфорта.
И опять навязчивая мысль о Роберте. А что, если с Робертом они сыграли какую-то страшную шутку? Лагерь в Дахау… «Живу уже несколько дней у отца». Но почерк-то, почерк-то не его! А черт знает, с каким почерком люди выходят из Дахау! Если это провокация, то расчет был правильный: старый сазан Эрнст клюнул, как рыбка! Опаснее всего это вынужденное бездействие, самая губительная вещь для нашего брата!
К вечеру Эрнст уже знал, что обязательно совершит какую-нибудь глупость. Например, позвонит Роберту из автомата и условится с ним встретиться в Цоо. «Эрнст, не будь же идиотом! Если хочешь попасть в их лапы, можешь это сделать проще – подойди к первому шупо: разрешите представиться!… Нет, Роберту звонить нельзя! Надо сначала выяснить. Может быть, он заходил к Шефферу или оставил у него что-нибудь более вразумительное?»
Так случилось, что почтенный доктор Клаус Зауэрвейн из Дрездена накануне своего отъезда за границу, в одиннадцать часов вечера, отправился на Кейбелыптрассе к обойщику Готфриду Шефферу узнать, готова ли заказанная им кушетка.
Известие о смерти Роберта ударило в Эрнста, как гром. Старый господин, оба раза заходивший к Шефферу, не мог быть не кем иным, как только Эберхардтом-старшим. По словам маленькой дочки Шеффера, старик говорил ее отцу, что если бы он, Эрнст, повидался тогда с Робертом, может, этого бы не было. «Этого», то есть смерти Роберта. Значит, в смерти Роберта есть какая-то тайна? Но какая? Не подвох ли все это? После визита Эберхардта-старшего Шеффера взяли гестаповцы. Несомненно, между этим визитом и арестом обойщика существует прямая причинная связь. Но тогда все становится еще менее понятным!
Если все это только крючок, на который гестапо хочет поймать его, Эрнста, в таком случае арест Шеффера был бы промахом, совершенно немыслимым для опытных рыболовов. Арест этот, само собой, должен был насторожить Эрнста, вызвать в нем подозрения, отвести его от мысли идти на свидание с Эберхардтом. Так могут действовать только мазилы, ничего не смыслящие в полицейском деле. Если бы гестапо действительно подсовывало Эрнсту Роберта и его отца как приманку, оно ни за что не стало бы арестовывать обойщика.
Значит, старик мог привести за собой шпиков случайно, сам того не подозревая. Но тогда и записка Роберта, видимо, тоже не была ловушкой?
Долго в эту ночь Эрнст не мог сомкнуть глаз.
Повидаться со стариком необходимо. Иначе Эрнст никогда не узнает, что случилось с Робертом. Но допустим даже самый благоприятный вариант: старик к полиции непричастен. Тогда несомненно он находится под наблюдением. Раз он притащил за собой шпиков к Шефферу, тем паче он навлечет их на Эрнста. Повидаться со стариком нельзя! Позвонить тоже нельзя – его телефонные разговоры наверняка контролируются. Подвергать себя риску сейчас, находясь на легальном положении, не выполнив партийного задания, Эрнст не имел никакого права. Он достаточно наглупил, отправившись сегодня к Шефферу, и должен благодарить простую случайность, что не был за это как следует наказан.
17
Утром Эрнст встал поздно, с головной болью, оделся и отправился на Александерплац, в полицей-президиум. Поднявшись на третий этаж, он заглянул в одну комнату, затем в другую. В четвертой комнате одинокая девица выстукивала что-то на машинке. Эрнст поздоровался любезным «Хайль Гитлер!» и попросил у нее разрешения позвонить по телефону: все автоматы заняты, а ему необходимо известить клиента, которого срочно вызывают в полицей-президиум.
Элегантная внешность и изысканные манеры Эрнста сделали свое дело. Барышня сказала: «Пожалуйста» – и указала на телефон.
Эрнст вызвал профессора Эберхардта и официальным тоном попросил его явиться к двум часам в полицей-президиум, комната 48. На тревожный вопрос старика, по какому делу его вызывают, Эрнст ответил сухо: «Кое-какие формальности» – и положил трубку. Он поблагодарил барышню, наградившую его весьма милой улыбкой, и вышел в коридор.
Первая половина дела была сделана. Ангелы, наблюдающие за телефоном Эберхардта, если им даже вздумается проверить, узнают, что звонили действительно из полицей-президиума. Эберхардт-старший по такому вызову явится непременно. Шпик, который будет его сопровождать, вряд ли вздумает путаться за ним по зданию полицей-президиума. Скорее всего подождет у выхода. Если же и поднимется, то не станет особенно пристально следить за лицами, с которыми профессор Эберхардт встречается в полиции.
Прохаживаясь по коридору, ровно в два часа Эрнст увидел на площадке лестницы Эберхардта-старшего. По лестнице поднимался дряхлый старик. Вид у него был запущенный и неопрятный. Не осталось и следа ни от прежней выправки бонвивана, ни от подчеркнутой аккуратности в одежде. Смерть Роберта, должно быть, здорово подкосила старика.
У дверей комнаты 48 Эрнст подошел к нему и сказал полушепотом:
– Здравствуйте и не удивляйтесь!
Старик остановился как вкопанный и в остолбенении глядел на Эрнста.
– Как? Вы работаете в полиции?! – воскликнул он с нескрываемым ужасом.
– Не говорите глупостей, – строго пробурчал Эрнст. – И слушайте меня внимательно. Погуляйте здесь минуты две. Потом идите в самый конец коридора. Последняя дверь направо – уборная. Войдите туда и заприте за собой дверь на задвижку. Поняли? – Он повернулся на каблуке и медленно пошел по коридору.
Топографию места он успел изучить досконально. Уборная в конце коридора принадлежала к типу одноместных. Она состояла из двух отделений: из маленькой комнатушки с писсуаром и умывальником и из собственно уборной – крохотной кабинки за деревянной перегородкой. Эрнст зашел в кабинку. Минуты через три в помещение с Умывальником зашел профессор и стал возиться с задвижкой. Эрнст окликнул его и позвал в кабинку.
– Садитесь, – сказал он, затворяя вторую дверь и указывая старику на стульчак. – Вдвоем здесь стоять негде.
Профессор послушно присел, поглядывая на Эрнста со страхом.
– Вы действительно не служите в полиции? – спросил он еще раз.
Эрнст в нескольких словах попытался объяснить причину, заставившую его выбрать для их свидания такое неподходящее место. Профессор вздохнул с облегчением. Он тут же полез за пазуху и стал вытаскивать какие-то бумаги.
– Это письмо Роберта к вам, а это – к Маргрет. А вот это – бумаги, которые мне удалось спасти. – Дрожащими руками он совал их Эрнсту.
– Вы все это таскаете с собой?
– Да, я боюсь оставлять дома.
– Хорошо, – сказал Эрнст, пряча бумаги. – А теперь рассказывайте, быстро! Долго оставаться нам здесь нельзя…
…Десять минут спустя Эберхардт-старший вышел из уборной и, следуя инструкции Эрнста, вошел в комнату 48. Он спросил у сидящего там ворчливого чиновника, как пройти в паспортный отдел. Затем, помешкав еще немного, он вышел в коридор, спустился по лестнице, сел в автобус и отправился домой.
Эрнст просидел в уборной еще минут пять. Он завернул в газету письма и бумаги Роберта и спрятал их тщательно за бак для спуска воды. Потом он покинул уборную, на ходу приводя в порядок гардероб. Покрутившись немного в самом людном отделении, он вышел на улицу. Из привычной осторожности он объехал чуть ли не весь Берлин, то и дело меняя средства передвижения, пообедал в небольшом ресторанчике в Далем и только к вечеру, усталый, вернулся в гостиницу.
Решив выспаться перед завтрашним путешествием, он быстро разделся и уже собирался лечь спать, когда в номер вдруг постучали. Привычным ухом он уловил за дверью присутствие нескольких людей. Он рванулся к костюму, соображая, куда податься, когда хряснула взломанная дверь. Одеваться было некогда. В нижнем белье и ночных туфлях он, не раздумывая, выскочил на балкон. Балкон был длинный, на него выходили двери нескольких номеров. На дворе уже стемнело, моросил ледяной, промозглый дождь.
