Заблудившийся автобус - Стейнбек Джон Эрнст (мир бесплатных книг .txt) 📗
– Если на вас нападут тигры, тут у меня револьвер.
– Я хочу есть, – пожаловалась Камилла.
Хуан улыбнулся ей.
– Возьмите эти ключи и откройте багажник. Там полно пирогов. – Он улыбнулся Прыщу. – Смотри, все не ешь. Значит, вы можете оставаться в автобусе, а если хотите – можете вынуть из багажника брезент и постелить себе в какой-нибудь пещере. Можете даже развести там костер, если найдете сухое топливо. Я постараюсь, чтобы машину за вами прислали поскорее.
– Можно, я пойду вместо вас? – спросил Прыщ.
– Нет, ты посиди здесь и присмотри за всем, – сказал Хуан и увидел, как Прыщ вспыхнул от удовольствия. Хуан доверху застегнул куртку. – Сидите спокойно, – сказал он и спустился на землю.
Прыщ выбрался за ним следом. Он прошел за Хуаном несколько шагов, Хуан повернулся и подождал его.
– Мистер Чикой, – тихо сказал Прыщ, – что вы задумали?
– Задумал?
– Ага. Ну, понимаете… вы газовали.
Хуан положил руку ему на плечо.
– Слушай, Кит, когда-нибудь я тебе скажу. Ты пока побудь за меня, ладно?
– Ну конечно, мистер Чикой, только… я просто хотел узнать.
– Я тебе все объясню, когда мы будем одни, – сказал Хуан. – Ты последи пока, чтобы эти люди не поубивали друг друга, ладно?
– Ну конечно, – смущенно ответил Прыщ. – Через сколько вы думаете вернуться?
– Не знаю, – нетерпеливо ответил Хуан. – Почем я знаю? Делай, что я говорю.
– Конечно. Ну конечно, – сказал Прыщ.
– И ешь пирогов сколько хочешь, – сказал Хуан.
– Но нам же платить за них, мистер Чикой!
– Конечно, – сказал Хуан и зашагал под дождем по дороге. Он знал, что Прыщ смотрит ему вслед, и знал, что Прыщ что-то почувствовал. Прыщ догадался, что он убегает. Но Хуана это не так уж радовало. Не так, как он ожидал. Не так ему было хорошо, не так приятно, не так привольно. Он остановился и посмотрел назад. Прыщ как раз влезал в автобус.
Дорога шла мимо выветренного каменного обрыва с пещерами. Хуан свернул с дороги и зашел на минуту в укрытие. Пещеры и уступы над ними были больше, чем казалось снаружи, и внутри было довольно сухо. Перед входом в самую большую лежали три закопченных камня и помятая жестянка. Хуан вернулся на дорогу и пошел дальше.
Дождь слабел. Справа под склоном горы ему открылась просторная излучина реки, которая здесь поворачивала и бежала обратно поперек долины, между намокших зеленых полей. Все вокруг было пропитано влагой. Сильно пахло гнилью – мясистые зеленые стебли прели. Охлестанный дождем проселок расковыривала вода, а не колеса. Тут давно никто не проезжал.
Хуан пошел быстрее, бодая дождь. Хуже, чем он думал. Он пытался вспомнить солнечную четкость Мексики, девочек в синих шалях и дух горячих бобов, но в голову лезла Алиса. Алиса выглядывала из-за сетчатой двери и он подумал о спальне с цветастыми занавесками. Она любила, чтобы было уютно. Она любила красивые вещи. Взять покрывало – огромное покрывало, которое она связала сама, мелкими квадратиками, и не было двух одинакового цвета. Она говорила, что могла бы получить за него больше ста долларов. И целиком связано ее руками.
Он подумал о больших деревьях и о том, как приятно было лежать в полной ванне горячей воды – в собственной ванной комнате, первой настоящей ванной комнате в его жизни, если не считать гостиниц. И всегда там кусок душистого мыла. «Просто привычка, будь она проклята, – сказал он себе. – Дурацкая западня. Привыкаешь к чему-то, а потом начинаешь думать, что тебе нравится. Перетерплю, как простуду перетерпливаю. Будет, конечно, тяжело. Буду волноваться за Алису. Жалеть буду. Укорять себя; а то и спать буду плохо. Но перетерплю. А после и думать перестану. Дешевая западня, и больше ничего». Возникло лицо Прыща, доверчивое и дружелюбное. «Потом объясню. Я тебе все объясню. Кит Карсон». Мало кто так верил Хуану.
Он хотел подумать об озере Чапала, и над светлой спокойной его водой увидел «Любимую», увязшую в грязи.
Внизу слева, в ложбине, он увидел дом, конюшню и ветряную мельницу со сломанными повисшими крыльями. Это и есть, наверное, дом старика Хокинса. Как раз где пересидеть. Он пойдет туда – может быть, в дом, но скорее в конюшню. Старая конюшня обыкновенно чище старого дома. Там должен быть чердак или сеновал. Хуан заберется наверх и поспит. Ни о чем не будет думать. Проснется, может быть, завтра в эту же пору, выйдет на шоссе округа и проголосует. До пассажиров – какое ему дело? «С голоду не умрут. Это им будет совсем не вредно. Полезно будет. А мне какая печаль?»
Быстрым шагом он двинулся под гору к дому старика Хокинса. Его будут искать. Алиса решит, что его убили, и вызовет шерифа. Никому и в голову не придет, что он мог сбежать. Вот что самое потешное. Никому и в голову не придет, что он на это способен. Вот он им и докажет. Сперва до Сан-Диего, оттуда через границу и на почтовом грузовике в Ла-Пас. Алиса поднимет полицию.
Он остановился и оглянулся на дорогу. Следы его были заметны, но дождь, наверно, смоет их, да он и сам бы мог замести следы, если бы захотел. Он отвернулся от дороги и пошел к дому Хокинса.
Старый дом, стоило его бросить, пришел в упадок очень быстро. Забегавшие сюда ребята перебили стекла, утащили свинцовые трубы и водопроводные детали, а двери хлопали без толку и сорвались с петель. Дождь с ветром стащили старые темные обои и обнажили слой старых газет со старыми комиксами – «Хитрый дед», «Маленький Немо», «Веселый хулиган» и «Бастер Браун». Побывали здесь и бродяги, намусорили, сожгли дверные коробки в старом закопченном камине. В доме пахло запустением и кислой сыростью. Хуан заглянул в дверь, вошел, принюхался к брошенному дому и черным ходом вышел к конюшне.
Изгородь загона повалилась, ворота конюшни упали, но запах внутри был свежий. В стойлах, там, где лошади терлись о дерево, оно было отполировано. Углы скрадывала паутина. Между выгребными окошками еще стояли свечные коробки с вытертыми щетками и ржавыми скребницами. На вешалке возле двери висел старый хомут и гужи. Кожа на хомутине полопалась, и в трещины выглядывал войлок.
Сеновала тут не было. Под сено была занята когда-то вся середина конюшни. Хуан обошел крайнее стойло. Внутри было сумрачно, и свет неба низался сквозь трещины в кровле. Пол устилала короткая солома, темная от старости и чуть затхлая. Тихо стоя в дверях, Хуан слышал мышиный писк и чуял запах мышиных поселений. Две ржаво-белые сипухи поглядели на него с балки и снова закрыли желтые глаза.
Дождь затихал и уже едва шелестел по крыше. Хуан зашел в угол и ногой откинул верхний пыльный слой соломы. Он сел, потом лег навзничь и заложил руки за голову. Конюшня жила тайными слабыми звуками, но Хуан очень устал. Нервы были натянуты, настроение мерзкое. Он подумал, что, если поспит, ему, может быть, станет легче.
Он еще в автобусе чувствовал, предвкушал судорожный восторг слияния со свободой. Но так не получилось. Ему было скверно. Плечи болели, и сейчас, хотя он расслабился и вытянулся, спать не хотелось. Он спросил себя: «Что же, счастья никогда не будет? И сделать ничего нельзя?» Он пытался вспомнить былое время, когда ему казалось, что он счастлив, когда он испытывал чистую радость – и в уме всплывали картинки. Раннее-раннее утро, в воздухе холодок, солнце поднимается за горами, и по грязной дороге прыгают серые птички. Радоваться как будто нечему, но радость была.
И другая. Вечер, лоснящаяся лошадь трется красивой шеей об изгородь, кричит перепел, И где-то звук капающей воды. Он задышал чаще от одного воспоминания.
И другая. Он едет на старой тележке с двоюродной сестрой. Она старше его… он не помнит ее лица. Лошадь отпрянула от клочка бумаги, сестра повалилась на него и чтобы сесть, оперлась на его бедро, и внутри у него все занялось, а в голове загудело от восторга.
И другая. В полночь он стоит в громадном сумрачном соборе, и от острого варварского запаха копала свербит в носу. Он держит тоненькую свечку, перевязанную посередине белым шелковым бантом. И, как во сне, ласковый рокот мессы донесся издали с высокого алтаря, и его объяла сладкая дрема.
