Белая обезьяна - Голсуорси Джон (книги бесплатно .txt) 📗
– Можно мне спросить тебя о чем-то, Флер? И пожалуйста, отвечай мне совершенно искренно – хорошо?
– Да.
– Так вот. Я знаю, что ты меня не любила, когда выходила за меня замуж. Думаю, что и теперь ты не любишь меня. Хочешь, чтобы я ушел?
Казалось, что прошло много, много времени.
– Нет.
– Ты говоришь правду?
– Да.
– Почему?
– Потому что я не хочу.
Майкл встал.
– Ты ответишь еще на один вопрос?
– Да.
– Был здесь Уилфрид сегодня вечером?
– Да... нет. То есть...
Майкл стиснул руки; он увидел, что ее глаза прикованы к этим стиснутым рукам, и застыл.
– Флер, не надо!
– Нет. Он подошел к окну – вон там. Я видела его лицо, вот и все. Его лицо... О Майкл, не сердись на меня сегодня!
«Не сердись!» Сердце Майкла задрожало при этих непривычных словах.
– Да нет же, – пробормотал он. – Ты только скажи мне, чего ты хочешь?
Флер ответила, не шевелясь:
– Хочу, чтобы ты меня утешил.
О, как она знает, что надо сказать и как сказать! И, опустившись на колени, он стал утешать ее.
XII. НА ВОСТОК
Он не простоял на коленях и нескольких минут, как оба они почувствовали реакцию. Он старался успокоить Флер, а в нем самом нарастало беспокойство. Ей он верил, верил в этот вечер так, как не перил много месяцев. Но что делает Уилфрид? Где он бродит? Лицо в окне – без голоса, без попытки приблизиться к ней! У Майкла ныло сердце – сердце, существования которого он не признавал. Выпустив ее из объятий, он встал.
– Хочешь, я зайду к нему? Если все кончено, то он, может быть... может быть, я...
Флер тоже встала. Сейчас она была совсем спокойна.
– Да, я пойду спать.
С Тинг-а-Лингом на руках она подошла к двери; ее лицо между каштановой шерстью собаки и ее каштановыми волосами было очень бледно, очень неподвижно.
– Кстати, – сказала она, – у меня второй месяц не все в порядке, Майкл. Я думаю, что это, вероятно...
Майкл обомлел. Волнение нахлынуло, захлестнуло, закружило, отняло дар речи.
– С той ночи, как ты принес воздушный шар, – сказала она. – Ты ничего не имеешь против?
– Против? Господи! Против!
– Значит, все в порядке. Я тоже ничего не имею против. Спокойной ночи.
Она ушла. Майкл без всякой связи вдруг вспомнил:
«Вначале было слово, и слово было у бога, и слово было бог». Так он стоял, оцепенев, охваченный огромным чувством какой-то определенности. Будет ребенок! Словно корабль его жизни, гонимый волнами, вдруг пришел в гавань и стал на якорь. Он подошел к окну и отдернул занавесь. Звездная ночь! Дивный мир! Чудесно, чудесно! Но – Уилфрид? Майкл прижался лицом к стеклу. Так прижималось к стеклу лицо Уилфрида. Если закрыть глаза, можно ясно увидеть это. Так нельзя! Человек не собака. Человек за бортом! SOS. Он прошел в холл и вытащил из мраморного ларя свое самое теплое пальто. Он остановил первое встречное такси.
– Корк-стрит. Скорее!
Искать иголку в стоге сена! На Большом Бэне – четверть двенадцатого. Великое облегчение, которое Майкл ощущал, сидя в этом тряском автомобиле, казалось ему самому жестоким. Спасение! Да, это спасение; у него появилась какая-то странная уверенность, словно он увидел Флер внезапно «крупным планом» в резком свете, настоящую, под сетью грациозных уловок. Семья! Продолжение рода! Он не мог ее привязать, потому что он не был частью ее. Но ребенок, ее ребенок, сможет. А быть может, и он тоже с рождением ребенка станет ей ближе. Почему он так любит ее – ведь так нельзя! Они с Уилфридом ослы – это так несовременно, так нелепо!
– Приехали, сэр, какой номер?
– Отлично. Отдохните-ка, подождите меня! Вот вам папироска.
И с папироской в пересохших губах Майкл пошел к подъезду.
В квартире Уилфрида светло! Он позвонил. Дверь открылась, выглянул слуга.
– Что угодно, сэр?
– Мистер Дезерт дома?
– Нет, сэр. Мистер Дезерт только что уехал на Восток.
Его пароход отходит завтра утром.
– Откуда? – упавшим голосом спросил Майкл.
– Из Плимута, сэр. Поезд отходит с Пэддингтонского вокзала ровно в полночь. Вы еще, может, успеете его захватить.
– Как это внезапно, – сказал Майкл, – он даже не...
– Нет, сэр. Мистер Дезерт внезапный джентльмен.
– Ну, спасибо. Попробую поймать его.
Бросив шоферу: «Пэддингтон – гоните вовсю!» – он подумал: «Внезапный джентльмен!» Замечательно сказано! Он вспомнил совершенно внезапный разговор у бюста Лайонеля Черрела. Внезапной была их дружба, внезапным конец, внезапность была даже в стихах Уилфрида – плодах внезапных переживаний! Глядя то в одно, то в другое окно дребезжащего, подпрыгивающего такси, Майкл ощущал что-то вроде пляски святого Витта. Не дурак ли он? Не бросить ли все это? Жалость – чушь! И все-таки! С Уилфридом отрывался кусок его сердца, и, несмотря ни на что, Майкл хотел, чтоб его друг это знал. Брук-стрит, Парк-Лейн! Пустеющие улицы, холодная ночь, голые платаны, врезанные светом фонарей в темную синеву. И Майкл подумал: «Блуждаем! А где конец, в чем цель? Делать то, что тебе предназначено, – и не думать! Но что мне предназначено? А Уилфриду? Что с ним будет теперь?» Машина пролетела спуск к вокзалу и остановилась под навесом. Без десяти двенадцать, и длинный тяжелый поезд на первой платформе.
«Что делать? – подумал Майкл. – До чего это трудно. Неужели надо его искать по всем вагонам? Я не мог не прийти, старина, – фу, какой бред!» Матросы! Пьяные или подвыпившие. Еще восемь минут! Майкл медленно пошел вдоль поезда. Не прошел он и четырех окон, как увидел того, кого искал. Дезерт сидел спиной к паровозу в ближнем углу пустого купе первого класса. Незажженная папироса во рту, меховой воротник поднят по самые брови, и пристальный взгляд устремлен на неразвернутую газету на коленях. Он сидел неподвижно. Майкл стоял, глядя на него. Сердце у него дико билось. Он зажег спичку, шагнул вперед и сказал:
– Прикуришь, старина?
Дезерт поднял на него глаза.
– Спасибо, – проговорил он и взял спичку. При вспышке его лицо показалось темным, худым, осунувшимся; глаза – темными, глубокими, усталыми. Майкл прислонился к окну. Оба молчали.
– Если едете, сэр, занимайте место.
– Я не еду, – сказал Майкл. Внутри у него все переворачивалось.
– Куда ты едешь? – спросил он вдруг.
– К черту на кулички.
– Господи, Уилфрид, до чего мне жаль!
Дезерт улыбнулся.
– Ну, брось!
– Да, я понимаю! Дай руку!
Уилфрид протянул руку.
Майкл крепко ее пожал.
Прозвучал свисток.
Дезерт вдруг поднялся и повернулся к верхней сетке.
Он достал сверток из чемодана.
– Вот, – сказал он, – возьми эту несчастную рукопись.
Если хочешь – можешь издать.
Что-то сжало горло Майклу.
– Спасибо, старина. Это замечательно с твоей стороны! Прощай!
Лицо Дезерта осветилось странной красотой.
– Ну, пока! – сказал он.
Поезд тронулся. Майкл отошел от окна; он стоял не шевелясь, провожая взглядом неподвижную фигуру, медленно отодвигающуюся от него все дальше, дальше. Вагон за вагоном проходил мимо, полный матросов, – они высовывались из окон, шумели, пели, махали платками и бутылками. Вот и служебный вагон, задний фонарь – все смешалось, – багровый отблеск – туда, на Восток, – уходит – уходит – ушел!
И это все, да? Он сунул рукопись в карман пальто. Теперь домой, к Флер. Так уж устроен мир: что одному – жизнь, то другому – смерть. Майкл провел рукой по глазам. Вот проклятые, полны слез... фу, бред!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I. ПРАЗДНИК
Троицын день вызвал очередное нашествие на Хэмстед-Хис; и в толпе гуляющих была пара, которая собиралась утром заработать деньги, а после обеда истратить их.
Тони Бикет, с шарами и женой, спозаранку погрузился в вагон хэмстедской подземки.
– Вот увидишь, – сказал он, – я к двенадцати распродам всю эту чертову музыку, и мы с тобой покутим.
