Фердидурка - Гомбрович Витольд (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
– Сама ведь хочешь!
Она сделала такое движение, будто собиралась закрыть окно. Но вдруг – словно движение это подтолкнуло к чему-то совсем противоположному – она замерла… Стиснула зубы. Секунду постояла неподвижно, только глаза ее осторожно, медленно посмотрели по сторонам. На лице появилось выражение… выражение сверхсовременного цинизма. И гимназистка, возбужденная выражением цинизма, глазами и устами в лунном свете, неожиданно высунулась до половины и рукой, в которой ничуть не было страсти, взъерошила ему волосы.
– Иди! – прошептала она.
Копырда не выказал удивления. Ему было не положено удивляться ни собой, ни ею. Малейшее сомнение могло испортить все. Ему надлежало поступать так, будто действительность, которую они сообща выстраивали, была чем-то повседневным и рядовым.
О, мастер! Так он и поступил. Влез на окно и спрыгнул на пол именно так, словно каждую ночь лазал в окно какой-нибудь гимназистки, с которой познакомился только вчера. В комнате он тихо рассмеялся, на всякий случай. А она потянула его за волосы, чуть приподняла его голову и вгрызлась ртом в его рот!
Черт, черт! А вдруг она была девица! Вдруг девушка была девицей! Вдруг она была девица и решила без церемоний отдаться первому встречному, который постучал в окно! Черт, черт! Она схватила меня за горло. Ибо ежели она была обыкновенной потаскухой и шлюхой, ну, тогда, в конце концов, пусть, но если она девица, то – следует признать – современная сумела исторгнуть просто дикую красоту из себя и из Копырды. Так нагло, так тихо, грубо и свободно схватить мальчика за волосы – меня схватить за горло… Ха! Она знала, что я подсматриваю в замочную скважину, и шла на все, лишь бы победить красотой! Я заколебался. Ибо если бы уж на худой конец это он схватил ее за волосы – но за волосы-то его схватила она! Эй, вы там, барышни, выходящие замуж с помпой, предваряя это долгой канителью, вы, никудышные, которые позволяете украсть у вас поцелуй, смотрите, как современная принимается за любовь и за себя! Она повалила Копырду на диван. Я опять заколебался. Дело шло к тому, чтобы острие против острия! Семнадцатилетняя явно ставила на карту самый сильный козырь своей красоты. Я молился, чтобы пришел Пимко, – ежели Пимко подведет, я пропал, никогда, никогда уже не освобожусь от дикого очарования современной. Она душила, она давила – меня, того, который хотел задушить ее, который хотел ее победить!
А тем временем девушка в самом бурном расцвете своего девичества обнималась с Копырдой на диване и готовилась с его помощью достигнуть высшей степени прелести. Случайно, кое-как, без любви и чувственно, даже не уважая друг друга, единственно того ради, дабы дикой гимназической поэзией схватить меня за горло. Черт, черт, она побеждала, побеждала, побеждала!
Но вот раздался спасительный стук в окно. Они прекратили обниматься. Наконец! Пимко шел на помощь. Приближался решающий миг. Сумеет ли Пимко испортить – не поддаст ли еще красоты, очарования? Об этом думал я, готовя за дверью рожу свою к вмешательству. Пока что стук Пимко принес некоторое облегчение, ибо им пришлось прервать страсть и исступление, и Копырда шепнул:
– Кто-то стучит.
Гимназистка вскочила с дивана. Они прислушивались, могут ли снова приступить к исступлению. Стук повторился.
– Кто там? – спросила она.
За окном послышалось жаркое, астматическое:
– Зутка!
Она отодвинула шторы, дав знак Копырде, чтобы тот отступил. Но Пимко лихорадочно вскарабкался в окно, прежде чем она успела произнести хоть слово. Он боялся, что его кто-нибудь увидит под окном.
– Зутка! – зашептал он страстно, физически. – Зутка! Гимназистка! Малышка! Ты – скажи «ты»! Ты подружка моя! Я твой коллега! – Мое письмо опьянило его. У двужильного и ничтожного учителишки рот был страдальчески искривлен поэзией. – Ты! Говори мне «ты», Зутка! Никто не увидит? Где мама? – Но опасность только больше пьянила его. – Какое это… маленькое, молодое… и бесстыдное… невзирая на разницу в возрасте, в положении… Как ты могла… как осмелилась… мне? Яи вправду такое впечатление произвел? Говори мне «ты»! На «ты», на «ты»! Скажи, что тебе во мне понравилось?
Ха, ха, ха, ха, ха, педагог чувственный!
– Чего? Чего вы?… – бормотала она. То, с Копырдой, уже прошло, уже рассеялось.
– Тут кто-то есть! – воскликнул Пимко в полутьме.
Ответило молчание. Копырда не отзывался. Современная стояла между ними в рубашке, без смысла, как маленькая дамочка.
И тогда за дверью взорвался я.
– Воры! Воры!
Пимко завертелся на месте как пришпиленный, бросился к стенному шкафу. Копырда хотел выскочить в окно, не успел – спрятался в другом шкафу. Я влетел в комнату как был, в ночном белье. Вот они! Попались! За мной Млодзяки, он – еще шлепающий, она – отшлепанная.
– Воры?! – кричал заурядно и мелкобуржуазно инженерик в исподнем и босиком. В нем пробудился инстинкт собственности.
– Кто-то влез в окно! – заорал я. Зажег свет. Гимназистка лежала под одеялом и притворялась, что спит.
– Что случилось? – спросила полусонно, в отличном, лживом стиле.
– Новая интрига! – закричала инженерша Млодзяк, поглядывая на меня взором василиска, в халате, с растрепанными волосами и бурыми пятнами на щеках.
– Интрига? – завопил я, поднимая с полу подтяжки Копырды. – Интрига?
– Подтяжки, – тупо проговорил инженерик.
– Это мои! – бесстыже закричала барышня Млодзяк. Бесстыдство девушки на всех подействовало благотворно, хотя никто, естественно, не поверил!
Резким движением распахнул я шкаф, и перед собравшимися предстала нижняя часть тела Копырды, а именно пара стройных ног в выглаженных фланелевых брюках и в легких спортивных тапочках. Верхняя часть тела была увита платьями, висевшими в шкафу.
– Аа… Зута! – первой отозвалась инженерша Млодзяк.
Гимназистка с головой укрылась под одеялом, только ноги торчали и краешек прически. Как же мастерски она все это разыгрывала! Другая на ее месте начала бы что-нибудь бурчать под нос, искать оправданий. А она только нагие ноги выставила и, перебирая ими, играла на ситуации – ногами, движением, обаянием, – как на флейте. Родители переглянулись.
– Зута… – сказал Млодзяк.
И они с инженершей Млодзяк рассмеялись. Опали с них трескотня, ординарность и гнусность – дивная красота воцарилась. Родители, утешившиеся, оживленные, восхищенные, снисходительно и раскованно смеясь, смотрели на тело девушки, которая все еще капризно и робко прятала головку. Копырда, видя, что ему не надо опасаться давних строгих принципов, вышел из шкафа и встал, улыбаясь, блондин, с пиджаком в руках, современный симпатичный мальчик, застигнутый с девушкой ее родителями. Инженерша Млодзяк исподлобья ехидно взглянула на меня. Она торжествовала. Я, наверное, был околдован. Хотел скомпрометировать гимназистку, но современный вовсе ее не скомпрометировал! Дабы еще чувствительнее дать им почувствовать мою ненужность, она спросила:
– А вы, молодой человек, здесь зачем? Вас это не должно касаться!
До сих пор я умышленно не открывал шкаф с Пимкой. Цель моя состояла в том, чтобы ситуация укрепиась в своем характере, достигнув вершин стиля современного и молодого. Теперь же я молча открыл шкаф. Пимко, съежившийся, забился в платья – только пара ног, пара профессорских ног в мятых брюках была видна, и ноги эти стояли в шкафу, какие-то неправдоподобные, сумасбродные, какие-то пришпиленные…
Впечатление было опрокидывающее, переворачивающее. Смех замер на губах Млодзяка. Ситуация пошатнулась. Словно пронзенная в бок ножом убийцы. Идиотство какое-то.
– Что это? – прошептала инженерша Млодзяк, бледнея.
За платьями послышалось легкое покашливание и обычный смешок, которыми Пимко готовил себе почву для выхода. Зная, что через миг он может оказаться смешным, он упреждал насмешку над собой собственным смешком. Этот смешок из-за дамских платьев был настолько кабаретным, что Млодзяк хохотнул разок и осекся… Пимко вышел из шкафа и поклонился, смешной внешне, несчастный внутренне… Внутренне я чувствовал мстительный, яростный садизм, внешне я разразился смехом. В смехе моем растопилась месть моя.
