Маски - Белый Андрей (читать книги txt) 📗
– Кончили?
Тителев бросил салфетку.
– Пошли?
Но мотор у ворот профырчал, ход сорвав.
Как шутовка юродствует
Черная шляпа, махаяся перьями невероятных размеров, влетела в калитку экспрессией бедер и таза, с лицом, злым и длинным.
За ней развевалася дымчато-серым отливом мехов, точно плащ героический, шелковая, шелестящая, черная, но, с гиацинтовым просверком, мантия, схваченная на груд и серебрящейся пряжкой.
За мантией иноходью побежал котелок.
И – звонок.
Из передней: походка с шумком, юбка с шуршем; слова закатались, как яйца; тотчас фонтанами страусовых черных перьев плеснулась на них; Тигроватко!
И – что-то: за нею.
И Тителев всем выраженьем лица сделал стойку, как гончая.
– О, моя девочка!
С желтого носа посыпалась синяя пудра: на Тителева.
– Не имея приятности лично вас знать…
Пертурбация перьев: поля черной шляпы закрыли лицо:
– Зная вашу прелестную женку, – моталась серьгами Коза, а не дама!
– Простите за стиль фамильэр.
Но он с верткою силою мускулов, перемуштрованных в нервы, ей кресло подвинул.
И тут:
– Ташесю!
Чисто выбритый, чисто одетый, душистый, но старый пижон, как букет, прижимая к груди котелок, подбегал – к Леонорочке, к Тителеву, к Никанору; и каждому, точно взапых, —
– Ташесю!
Он сел с видом невинным и розовым на кончик кресла, держа котелок на коленях и нежно любуясь им.
Каракаллов за ширмочкой сгинул: моргал из постели Леоночки: сел… на… постель.
И очками пылал Никанор на перчатку грачиного колера: руку схватила она вперетяг, до подмышек.
– А я, мон анфан, на секундочку: ждет – лорд.
И – пауза; и – с серенадой, с руладой:
– Везет на моторе нас, – долгая пауза, – к князю.
И быстро пустилась мишурить разбором, заветов, имен, ситуаций.
– Парбле, – ангажирую… завтра: приезжайте же… Прелесть, что будет: такой получила сервиз:…И – давайте сестриться!… – И к Тителеву:
– Вы – не против?
И юбкою шуркнувши, – в креслице, выставив, как напоказ, неприлично икрастую ногу; и муфтой, которою бросилась в стол, половину стола заняла.
– Отнимаю ее; после вас у нее отниму; вы по слухам, – за глазками злость, – независимый, так что отнять – невозможно; и – наоборот…
Выходило, что он – отнимает.
– Из стаи ворон, закружившихся над Леонорой Леоновной.
И Никанор наблюдал, как она безобразничала искривлением талии, бедер и таза.
– Ведь я – маркитантка, хотя не при армии, но – тем не менее: мы, – Ник и я, – при заботах о страждущих; я появилась – за «ней» и за вами; за «ней» – для себя, а за вами – для дела: для общего, «нашего»… Ник – начинайте, – и муфтою, сняв с половины стола ее, – на Ташесю.
И поставила тощий свой локоть, согнула когтистый мизинец, чеснула им нос, облизнувши сухим языком губы кубовые; и жестокое, злое лицо ушло в нос – хрящеватый, большой, с масленистой площадкой, посыпанной пудрой, с горбком, круто сломанным.
И Ташесю полетел в котелок, собираясь сорваться и призамирая, до вздрога, от этого.
Вот-вот
– Леокадия, – и к Тителеву, – Леонардовна к вам меня гонит; я, видите ли… Комитет, нами организованный, нам поручил пригласить вас читать в моем доме.
Он – путался:
– В пользу «Яичка»!
– Какого? – взусатился Тителев.
– Красного… Дьё!… Для увечных…
– И раненых, – тут Тигроватко вмешалася муфтою.
– Воинов, – едва он кончил.
– О чем же, помилуйте!… – Тителев: дымом стреляющим; и наблюдательность с учетверенною силой опять заработала в нем.
– Вы, – сгорал от стыда Ташесю, – всеми признанный, незаменимый знаток социальных…
– Вопросов, – вмешалась опять Тигроватко, которую звал он на помощь; и всеми сокровищами разбросалась: лорнетка в оправе молочного цвета дрежжала стаканом, перо щекотало Леоночку; локоть теснил Никанора, который заметил, как —
– пользуясь переговорами, эта «мадам», сцапав ручку Леоночки двумя перчатками, сжавшими верно цыплячьи, когтистые темные лапы, затискала ручку; и тиская втиснула в ручку конвертец; конвертец – исчез: во мгновение ока!
– О вас, – продолжал Ташесю, – говорил капитан Пшевжепанский: вы – знаете?
– Нет, я не знаю!
– Как?… Как?… Капитан Пшевжепанский!
Мосьё Ташесю перепуганно прядал плечами к мадам Тигроватко, к Леоночке с видом обиженным и говорившим:
– А вы говорили? Леоночка стала белей полотна.
Как назло, Ташесю смешал «Т и тел ев» с «Тателев» – «а»: буква «а» – разрушительна: – нюх розыскной ее всюду разыщет: не слежкою глаз, а ушами, которые слушать умеют, как мысли растут:
Вот —
– вот —
– вот —
«Капитан Пшевжепанский!» И – кончено!
И невзначай разглядела взгляд, брошенный от теневого дивана: взгляд грустный, сериозный, значительный: —
– точно в пучине кипящей спасительный круг —
– Никанор! Ташесю волновался, настаивал; свой котелочек от сердца бросал, точно вазочку с розочкой:
– Вы… вы… прочтите… Вы… Вы… просветите, пожалуйста!
Тителев весело дзекнул.
– Я не просветитель.
И – «ух»: отдышалась: «он» – нет, не ищейка: следов не разглядывал; ждет, что – покается; знала: жестокий и грозный ее ожидает о, нет, – не разнос, а – суд партии!
Но собралась: лишь в зубах дроботок оставался.
– Итак, решено, – интонировала Тигроватко, с мизинца свергая лорнетку молочного цвета: в стакан.
– Я же – не специалист: я – статистик.
И громким щелчком, как отрезал:
– Отказываюсь!
Не свернешь.
– Ник, – милорд?
И лорнетка прыжком из стакана на «Ника».
– Я – жду вас, – к Леоночке.
– Вы почему не бываете у Ташесю? – снисходительно: Тителеву.
– Извините же…
– Сделайте милость…
– Я… мы…
И все, встав, загремели и быстро прощались друг с другом.
И с силою, с натиском мускулов, перемуштрованных в нервы, он, ставши галантным, по-польски, ее выпроваживал; и шелестящая но, с гиацинтовым просверком, мантия легким полетом шушукнула в дверь.
И за мантией —
– выбритый, чисто одетый, душистый, но старый пижон, перещелкивая каблуками, летел с котелком.
И снежиночки, бледные цветики, падали, плача: все – минуло; все – прожитое.
Под черным мотором
А черный мотор, тараторя дымком, у ворот передрагивал, черный шофер двумя черными стеклами ел колесо рулевое, вцепяся руками в него, чтобы стужей стальною не сшибло.
И сумеречно; двери огненным отброском бросили.
В черном, моторном окошке, склоняся на палку, следила а вьюгою бритая серо-базальтовая голова; еле сырые волосы злились под черным цилиндром.
Уже начинался закат; и над Козиевым полетели косматые тучи: в закат.
Тут калитка расхлопнулась. Перья мадам Тигроватко махнули к. подножке мотора; не двинулся лорд перевернутым корпусом; глазки открылись, которых и не было;
– протыки под череп, откуда белясо и фосфорно мыслью мигнула материя серого мозга; и воздух куснул электрический ток, когда —
– Тителев, скорчась, мадам Тигроватко за локоть подсаживал; выюркнул локоть; ладонь же осталась повешенной в воздухе; клин бороды глянул в вырез мотора, откуда лицо показалось.
И, точно железо к магниту, —
– два глаза – в два глаза —
– сверканием, произнесли роковой монолог.
И, как хвост скорпиона, расщербом морщина прожалила лорду базальтовый лоб: и прожалился лоб расколовшийся Тителева —
– потому что —
– потому что —
– он лорда узнал по портрету.
И кто-то ударил из воздуха – воздухом – в воздух; и снегом набился без вскрика разорванный рот; и он – шмыг: за калиточку.
Лорд —
– Ровоам Абрагам, —
– ставши серым, блиставшим мерзавцем, за ним головой прянул в вырез; и в спину глазами своими хотел —
– изомститься!
Но черный мотор, громко гаркнув, как десять козлов, фыркнул вонями; и тараторя, отпрянул.
