Детская любовь(Часть 3 тетралогии Люди доброй воли ) - Ромэн Жюль (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Как обстояло дело в действительности? С большим ли основанием можно было упрекать в скупости Шансене, чем Сен-Папулей? Сомневаться в этом было трудно. Однако, вопрос был не так уж прост, как полагали их друзья. Доходы графа были несомненно значительны. Со времени позднейшего соглашения, уточнившего первоначальный устав синдиката, Шансене сумел округлить в сторону Запада отведенную ему территорию и снабжал теперь, кроме лучшего сектора Парижского района, Нормандию и близлежащие местности, а также большую часть Бретани.
За первые десять месяцев 1908 года он один импортировал для распространения в различных формах (начиная от литра керосина, за которым мать посылала маленького Бастида в мелочную лавку, и кончая резервуарами бензина торговых сортов, выстроенными в подвалах больших гаражей) 328 000 гектолитров сырых нефтяных продуктов, 197 000 гектолитров очищенных и 80 000 бензина. (Цифры эти сообщили ему как раз сегодня утром в его конторе. За обедом он ими тешил себя несколько раз.) В общем это составляло около одной восьмой всего импортируемого синдикатом количества и гораздо больше одной восьмой в отношении сырых или мнимо сырых нефтяных продуктов. (Поэтому он почувствовал себя по преимуществу объектом атаки Гюро.)
Этот ежегодный сбыт 700 000 с лишком гектолитров давал чистый доход, подсчитывать который Шансене избегал даже для себя самого, оттого что часть его поглощало расширение предприятия; и граф всегда боялся преувеличенной оценки своего актива. В прошлом году, например, он решил добиться независимости от поставщиков жести и построил небольшой завод, который стал выпускать только для него бензиновые бидоны. Это была удачная идея. Между тем как бидоны керосиновые всего лишь вызывали накладные расходы, оттого что домашние хозяйки их берегли и возвращали в исправности нефтепромышленнику, а тому все же приходилось их время от времени чинить и сменять, бензиновые бидоны со времени развития автомобилизма оказались источником добавочного барыша. Автомобилисты были беспорядочны и расточительны. Много сосудов не возвращалось обратно, хотя они и были отпущены под залог (найдя свою смерть в придорожных канавах, в кучах железного лома). Каждый день отпускались под залог новые бидоны во всех распределительных пунктах территории, по ставке 80 сантимов за бидон. Отсюда – приток денег, облегчавший кассовые операции, а в годовом балансе – дополнительная статья дохода, соответствующая ценности исчезнувших бидонов. Наладить собственное их изготовление было, поэтому, вполне разумно. Но покамест жестяночный завод поглотил треть прибыли 1907 года.
Г-н де Шансене усвоил себе, поэтому, привычку считать барышом только свободные деньги, которыми он мог располагать по заключении годичного баланса без какого-либо ущерба для хода дела. На 1907 год этот более чем несомненный заработок, этот последний "дестиллат" прибыли составил около восьмисот двадцати, тысяч франков. Но это было не все. Нефтепромышленники вносили в общую кассу по двадцать сантимов с каждого гектолитра, поступившего в розничную продажу под их маркой, и сумма этих взносов должна была более или менее компенсировать неравенство, возможное в эксплуатации различных районов, распределенных между ними. Некоторые из них пытались немного надуть синдикат; но пределы надувательства были невелики. Из этой кассы покрывались кое-какие издержки, в которых были заинтересованы все участники, как то: субсидирование печати, подарки, взятки и различные маневры, а также необходимые по временам путешествия в Америку. Остаток делился на десять равных частей и распределялся между членами синдиката в марте или апреле. Весной этого года г-н де Шансене получил по этой статье сто тысяч франков.
В итоге его чистый доход от дела составлял никак не меньше одного миллиона и часто его превышал. Между тем он выдавал жене на хозяйство две тысячи франков в месяц. Сопоставлением этих двух цифр можно было бы ограничиться. Надо заметить, чтобы не быть несправедливым к графу, что этими деньгами жена его покрывала только текущие расходы на стол, хозяйство и содержание домашней прислуги. Две тысячи франков были в 1908 году большими деньгами. И Мари действительно не чувствовала в своем бюджете никакого стеснения. Граф охотно предоставил бы ей распоряжаться большими средствами. Но она бы от них потеряла голову. Поэтому он сам платил за квартиру, платья, вина, угощение гостей, содержание шофера, за все непредвиденное или экстраординарное, даже за услуги маникюрши. С другой стороны, он купил очень обширную виллу в Трувиле, а на юге, в департаменте Луары и Шера замок с огромным парком, переходящим в лес. Он любил владеть недвижимостями. Текущий ремонт виллы и замка, содержание прислуги в них поглощали сумму, превышавшую общий доход супругов Жениле. Друзья, бывавшие в доме на улице Моцарта, не принимали в расчет этого роскошничанья за пределами Парижа. Большинству из них оно известно было только по намекам графа или графини, и они милостиво представляли себе виллу чем-то в роде скромного котэджа в стиле "пригорода", а замок – лачугой. Г-н де Шансене не стремился их туда завлечь. Не потому, что чужд был тщеславия или не любил принимать. Просто он переставал думать о парижанах, когда уезжал из Парижа. Ему хотелось видеть новые лица. В Трувиле он поддерживал знакомство с соседями по пляжу, с посетителями казино. Его тщеславие, его потребность пускать людям пыль в глаза не сосредоточивалась, как у других, на тесном приятельском кругу. Он находил естественным угостить на славу, в большой зале с видом на море, голландского барона, которого он встретил накануне и видел перед собою, быть может, в последний раз. В этом отношении он не был мелочен.
Но и то правда, что все эти фрагменты роскоши, вместе взятые, едва ли обходились ему и в сотню тысяч франков за год. Что делал он с остальными деньгами? Никакой постоянной привязанности у него не было. Женщины, с которыми он случайно и редко сходился, стоили ему очень мало.
Поведение его не столько объяснялось инстинктивной скупостью, сколько известной умеренностью аппетитов; тем обстоятельством, что деньги его не опьяняли; а главное – рядом общих соображений. Он не хотел связывать свою судьбу с обогащавшей его отраслью промышленности. Его мечтою было (Бертран не ошибался в этой догадке) составить себе состояние, совершенно не зависящее от нефти. Он боялся будущего. Его опасения, впрочем, не были ни связными, ни стойкими. То он предвидел в ближайшем будущем большие социальные потрясения: приход социалистов к власти или восстание синдикалистов; национализацию нефтяной промышленности. То ждал войны. Случалось, что он ее желал, не из шовинизма или кровожадности, а в надежде, что война отодвинет, пожалуй, социальные опасности. Ни на миг он не подозревал, надо правду сказать, что большая современная война может представить выгоды для нефтепромышленников, превратить их в крупных поставщиков военного ведомства, а их монополию – в неприкосновенный столп отечества. Иначе он принял бы некоторые полезные меры, уговорил бы членов синдиката устроить склады, приобрести суда, вагоны-цистерны, за реквизицию которых можно было бы в должный миг сорвать с государства крупную сумму. В другие дни он предполагал возможным упадок нефтяных дел при спокойном состоянии капиталистического общества, например, – медленное разорение нефтепромышленников, как следствие ряда коварных законов вроде тех, какие проектировал Рувье за несколько лет до того.
