Момент истины (В августе сорок четвёртого) - Богомолов Владимир Осипович (книги хорошего качества .TXT) 📗
«Весьма срочно!
Егорову
Сообщаем, что проверяемые Вами нач. ПФС в/ч 31518 капитан Николаев Алексей Иванович 1908 г. р. урож. гор. Томска, русский, беспартийный, образование незакончен. высшее, и командир взвода той же части лейтенант Сенцов Василий Петрович 1921 г. р. урож. гор. Задонска, русский, член ВЛКСМ, образование среднее, действительно с 12 по 18 августа сего года находились в командировке в районе города Лида с целью децентрализованной заготовки и приобретения сельхозпродуктов, для чего ими использовалось трофейное имущество, как-то: керосин, соль и немецкое обмундирование.
Как нами установлено, 7 августа с. г. Николаев и Сенцов из расположения части никуда не отлучались и находиться в этот день в районе Столбцов никак не могли.
Немецкое сало в стограммовой расфасовке с маркировкой на целлофановых обертках: «VI. 44» и «V 396» общим весом 32 кг 700 гр было обнаружено при освобождении Белостока в немецком военном складе-холодильнике на аэродроме и после оприходования использовалось для питания личного состава части. 300 гр такого сала было выдано при убытии в командировку Николаеву и Сенцову по накладной No 2684 от 11 августа сего года.
Капитан Николаев и лейтенант Синцов [38] в Красной Армии с 1941 года; на оккупированной территории не проживали, в плену и окружении не были. Командованием характеризуются только положительно.
По имеющимся у нас данным, сестра Николаева, Гольбиндер (по мужу) Елизавета Ивановна 1906 г. р. урож. г. Томска, в 1937 году, работая бухгалтером Красноярского горпищеторга, была осуждена за растрату по ст. 116 У К РСФСР ч. I к двум годам лишения свободы. Срок наказания отбыла полностью. В настоящее время проживает в Красноярске, заведует хлебным ларьком.
Другими компрометирующими сведениями на проверяемых Вами лиц и их родственников не располагаем.
Одновременно сообщаем, что являющаяся незаконной децентрализованная заготовка сельхозпродуктов в обмен на трофейное имущество производилась Николаевым и Сенцовым согласно устного разрешения нач. тыла в/ч 70244 гвардии полковника Самородова, о чем целесообразно информировать командование по принадлежности.
52. Алёхин
Это как болезненная потеря, как похороны чего-то дорогого: работаешь по версии с полной отдачей и всё вроде выстраивается и уже пахнет реальным результатом, и вдруг эта самая основная версия лопается, как мыльный пузырь. И ты – у разбитого корыта.
Что мы, возможно, тянем пустышку, я почувствовал ещё вчера после разговора с Окуличем, и всё же, когда сегодня под вечер позвонил из Белостока в Лиду и Поляков сообщил мне результаты проверки, я был совершенно обескуражен.
Почти трое суток мы упорно шли по ложному, как теперь выяснилось, следу. Дело оказалось столь важным, что его взяла на контроль Ставка, а спустя несколько часов обнаружилось, что у нас, по существу, ничего нет.
«Вы занимались ими за неимением лучшего, – сказал мне генерал, когда вечером я вернулся в Лиду, – за неимением более перспективного…»
Это звучало явным укором, впрочем, он даже не повысил голоса; сказал устало и огорчённо.
Теперь с Николаевым и Сенцовым всё было ясно. Однако даже за несколько секунд до получения ответа на запрос ни один человек, в том числе и генерал, не решился бы поставить на этой версии крест: слишком уж велико было стечение весьма подозрительных обстоятельств.
Весь этот день я провёл в Гродно и в Белостоке. С утра в моём распоряжении был самолёт связи, на аэродромах меня ожидали автомобили и большие оперативные группы. Если вчера «Неманом» занимались только мы трое да ещё Поляков, если вчера я с великим трудом мог бы выпросить себе в помощь хотя бы стажёра, то сегодня делалось буквально всё – машина чрезвычайного розыска была запущена и стремительно набирала скорость.
Причём и в Гродно, и в Белостоке меня ожидали не новички вроде Фомченко и Лужнова, а розыскники из отделов контрразведки пяти армий нашего и соседнего фронтов, толковые, ухватистые ребята, понимавшие всё с полуслова. Их не надо было инструктировать, от меня требовалось лишь направлять и координировать их действия.
Судя по тексту дешифрованного перехвата, наблюдение за эшелонами осуществлялось не со стороны и не на перегонах во время движения, а на станциях.
Поляков, как и обычно, оказался прав: 473-й батальон автомобилей-амфибий не следовал через Гродно или Белосток, то есть наблюдение было комбинированным – стационарное на одной из этих станций дополнялось сведениями фланёров или маршрутников, очевидно, действующих в форме военнослужащих Красной Армии.
Для оперативных тылов фронта это, по сути дела, наиболее распространённая и очень трудноуловимая разновидность вражеской агентуры: располагая безупречными экипировкой, легендой и воинскими документами, они умудряются подчас неделями находиться на важнейших железнодорожных коммуникациях. При этом их продовольственные аттестаты со временем заменяются новыми, подлинными, а командировочные предписания обрастают отметками этапно-заградительных комендатур, и эти отметки, и подлинные аттестаты, и безукоризненно сработанные удостоверения личности вводят в заблуждение большинство людей, проверяющих документы.
Военная форма, безусловно, отличное прикрытие для разведки в оперативных тылах, впрочем, на том же железнодорожном транспорте встречались и более сложные, оригинальные маски.
В моей памяти очень свеж ещё был случай весной в Смоленске.
Мы прибыли туда по тревоге, рано утром: дешифрованная ночью радиограмма свидетельствовала о наличии на станции весьма квалифицированного наблюдателя, фиксировавшего передвижение войск и прибытие резервов – людей и техники.
В первый же день мы обратили внимание на бродившую около эшелонов пожилую женщину. Разбитые в кровь босые ноги – в начале апреля, – лицо тронутого умом человека, выбивающиеся из-под платка седоватые волосы, потухший, ни на чём не останавливающийся взгляд и повторяемое, как в полусознании, охриплым голосом:
– Сыночек родимый!.. Володинька… Кровиночка моя…
Её уже знали на станции и не раз проверяли: и милиция, и комендатура, и транспортный отдел госбезопасности.
Подошёл к ней в тот вечер и я.
– Мамаша!..
Она не остановилась и даже не обернулась, и я, догнав, взял её за локоть.
– Что вы здесь делаете?.. Документы какие-нибудь у вас есть?..
Лишь когда я достал из кармана и подержал перед её глазами армейское офицерское удостоверение личности, она наконец прореагировала: вытащила из-за пазухи грязный, замасленный мешочек и, доверчиво отдав его мне, пошла дальше вдоль путей. Я вновь догнал её и остановил.
В мешочке, кроме паспорта на имя Ивашевой Анны Кузьминичны, выданного перед войной в Орше, справки об эвакуации из этого города и профсоюзного билета, находились две похоронные на старших сыновей, измятые солдатские письма-треугольнички от младшего – Владимира (его-то она и звала, бродя по станции) со штампами полевой почты и военной цензуры, выписка из истории болезни и справки двух психиатрических больниц, где она лечилась. Ни один документ не вызывал подозрений.
Она уже прижилась на станции; её охотно подкармливали в воинском продпункте и откровенно жалели.
Ночью, подробно докладывая по «ВЧ» Полякову обстановку на станции, я упомянул и об Ивашевой.
– Её надо в больницу, – заметил он. – Подскажи коменданту или начальнику милиции. На станции, во всяком случае, ей делать нечего.
На другой день в комендатуру пригласили городского психиатра – благообразного старикана с круглыми очками в металлической оправе на отёчном усталом лице.
Он ознакомился с медицинскими документами Ивашевой и около часа осматривал её, пытаясь разговорить и ласково называя голубушкой и милушей. Все положенные при её диагнозе симптомы, рефлексы и синдромы оказались налицо.
38
Так в документе. Несомненная описка, следовало – Сенцов.
