Сказание о директоре Прончатове - Липатов Виль Владимирович (книга жизни TXT) 📗
Простота, естественность поведения, несуетность, способность всегда быть выше сиюминутного, преходящего, привычка мыслить крупно – как хорошо все это было в Цукасове! Его мало занимало то, что происходит между Прончатовым, Вишняковым и Цыцарем, но зато чрезвычайно интересовал сам главный инженер Тагарской сплавной конторы. Секретарь обкома исподволь, осторожно наблюдал за Прончатовым, что-то укрупнял в нем, что-то не принимал в расчет, и от этого Олег Олегович поневоле настраивался на естественность поведения, на простоту, несуетность, на крупность. Прончатов и Цукасов знали друг друга давно, десятки раз встречались, сиживали вместе на разных заседаниях и пленумах, но Олегу Олеговичу казалось, что все их прошлые отношения были подготовкой, черновиком к тому, что их будет связывать в дальнейшем.
– Можно поехать на рейд, – согласился Прончатов, – хотя я думаю, что лебедкам не надо придавать слишком большого значения. Эпизод – не более! От нужды изобрели велосипед…
Олег Олегович понимал, что для Цукасова модернизация лебедок не имеет того смысла, который усматривал тут заведующий промышленным отделом, хотя Прончатов еще не разобрался в причинах поведения Цыцаря. Почему он так торжественно и велеречиво поздравил их с победой, что руководило им, если победа Прончатова ему невыгодна?.. На этом месте рассуждения Олег Олегович иронически сощурился: не в пользу Цыцаря было сравнение.
– Надо, надо ехать на рейд! – поддержал Цыцарь предложение секретаря обкома. – Кстати, я давненько не видел Никиту Никитьевича Нехамова.
Олег Олегович опять поймал на себе изучающий взгляд Цукасова, который как бы спрашивал: «Ну, товарищ Прончатов, что для вас сейчас важно, что значительно?» Потом секретарь обкома неторопливо поднялся, но прежде чем подойти к дверям, подошел к карте мира, что висела за спиной Прончатова. Он посмотрел на жирные красные линии, которыми был обделен большой кусок сибирской земли – Тагарская сплавная контора, и прежним, задумчивым голосом сказал:
– Велика, велика! Среднее европейское государство…
Нет, не хотел жить будничными категориями и масштабами Николай Петрович Цукасов; каждым своим словом и поступком уходил от привычного и этим как бы приглашал всех, а Прончатова особенно, посмотреть на дело с иной точки зрения.
– Чего же мы стоим? – вдруг раздался суровый, непреклонный голос. – Надо ехать на рейд!
Эти слова сказал парторг Вишняков, который уже стоял у порога двери и был единственным из четверых, кто не глядел на карту мира.
– Поехали, поехали! – прежним тоном повторил парторг. – Зря время теряем!
XVI
Осмотрев лебедки и пообедав, обкомовское и райкомовское начальство посетило механические мастерские, побывало на верфи, где беседовало с гордостью сплавной конторы Никитой Нехамовым, а после всего этого обкомовское и райкомовское начальство пошло совещаться в поселковую гостиницу. Прончатов же вернулся в контору, где разобрал вторую почту, прочел международный отдел в «Правде», принял двух служащих, поговорил по телефону с районной нефтебазой и уж было хотел вызвать облнефтесбыт, чтобы в пух и в прах поругаться с управляющим, как увидел в окно жену Елену Максимовну.
Жена направлялась прямехонько в контору, и Олег Олегович понял, что значил один из телефонных звонков, на который ответила только секретарша Людмила Яковлевна, – это Елена Максимовна, находящаяся в заговоре с Людмилой Яковлевной, выясняла обстановку. В телефонных разговорах они Прончатова называли «он», интимно понижали голос – в общем, всячески секретничали, хотя Олег Олегович обо всем знал.
Глядя в окно, Прончатов улыбался: Елена редко заходила в контору, еще реже старалась быть женой ответственного работника, и, значит, у нее были серьезные причины для того, чтобы нести голову так высоко, надеть модное платье и туфли на высоком каблуке.
Потом Прончатов начал глядеть на жену мужскими, оценивающими глазами – красивая, значительная, заметная женщина. Она чуточку располнела, это правда, но зато располнели и бедра, став совсем крутыми; ей было тридцать четыре года, это тоже правда, но зато только у зрелой женщины могла быть такая уверенная осанка, таким недоступным лицо. Красавица, черт побери, завидно здоровая и величественная женщина шла по тротуару, и носила она фамилию Прончатова. «Ах ты, Ленка, Леночка, Ленок!» – подумал Олег Олегович и поднялся, чтобы встретить жену в приемной.
– Добрый день, Елена! – первым сказал Прончатов и, взяв жену за локоть, провел в кабинет. Не отпуская руку Елены Максимовны, он усадил ее в кресло, а сам устроился напротив и внимательно заглянул в лицо: – Что случилось?
Она помолчала мгновение, потом сказала тихо:
– Я беспокоюсь, Олег! Зная, как это для тебя важно, я очень беспокоюсь!
Боже, как любил Прончатов жену! Каким родным, близким человеком была она!.. Он любил серые глаза и нежный подбородок, пышные волосы, пополневшие ноги и бедра; он любил ее манеру держать себя, сидеть на стуле, глядеть исподлобья и поднимать одну бровь; он любил руки, которые стелили ему постель, ему была дорога каждая царапина на ее ногах, каждая трещинка на губах; он задыхался от чувства любви к жене и ничего не мог поделать с собой, когда его потянуло к ней, и он обнял ее крепко.
– Ленка, – прошептал Прончатов. – Женушка ты моя!
Она прижалась к нему, вся потянулась вверх; потом жена замерла, притихла, притаилась. И так они были долго, до тех пор, пока жена не освободилась сама, Елена Максимовна выпрямилась и мизинцем стерла слезинки с глаз.
– Всю жизнь я буду любить тебя и мучиться с тобой! – прошептала жена. – Всегда я буду спать тревожно, никогда не будет покоя! – Она грустно улыбнулась и погладила Прончатова рукой по щеке. – Ну, рассказывай, мучитель, что нового.
Склонив голову, Прончатов молчал. Ему было не грустно и не весело, не спокойно и не тревожно, не хорошо и не плохо. И даже легкой печали не испытывал Олег Олегович, даже мысли о прошлом сами обегали его, словно ни прошлого, ни будущего у него не было. Прончатов в этот миг был так же прост и естествен, как тополь за окном или его большой письменный стол.
– Сижу на смотринах! – сказал Прончатов. – Вишняков поставил Цыцарю компрометирующие меня факты и фактики, а Цукасов пока не занял никакой позиции… Сам аллах не знает, чем это кончится! – Он все-таки вдруг улыбнулся. – Я пытаюсь играть строптивую, переборчивую невесту…
– И все это из-за того, что ты хочешь нести еще более тяжелую ношу! – тоже после длинной паузы сказала Елена Максимовна и неожиданно для Прончатова энергично поднялась. – Не опаздывай к ужину, муженек!
Твердо всаживая каблуки в ковер, Елена Максимовна пошла к дверям, открыла их, но задержалась все-таки. Обернувшись, она спросила:
– Ты уверен, что Цукасов за тебя?
– Да! – ответил Прончатов.
– Не опаздывай к ужину! – повторила Елена Максимовна. – Я пошла.
Только сейчас Прончатов понял, чем объясняется и приход и быстрый уход жены, – не Тагарская сплавная контора беспокоила ее, а нечто более важное. Жене нужно было увидеть его лицо, посмотреть в глаза, послушать его голос. И вот она уходила успокоенная, так как все короткие минуты их общения Прончатов целиком и полностью принадлежал Елене Максимовне, любил ее отчаянно, был естествен в этой любви, как дерево в росте.
– Будь здоров, Олег!
Когда бесшумно закрылись двери и в кабинет пришла глухая безлюдная тишина, Прончатов долго-долго сидел не шевелясь, затем подошел к окну, оперся лбом о холодное стекло. Зачем действительно волнения, интриги, вранье и хлопоты? Не сгинет же, черт побери, в тартарары сплавная контора, сам речной поселок Тагар – останется на земле вот эта белая церковь, освещенная теплыми лучами солнца, зеленая пространственность рек, кедрачи и глухая громада Васюганских болот. Будь ты неладен, трижды проклятый и трижды любимый Тагар! Но отчего боль и гнев охватывают тебя, когда думаешь о том, что ступит на тагарскую землю чужой человек, пройдется начальственной ступней по тротуару, сядет в кабинете Михаила Николаевича? Что знает, он об этой белой церкви, что говорит ему старый осокорь на берегу, синий кедрач, в котором бродил мальчишка Прончатов!
