Мы - живые - Рэнд Айн (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
— Я пыталась найти работу… — сказала она, слабо, беспомощно улыбнувшись.
— Почему же ты не сказала мне?
— Ведь ты бы не стал использовать свое положение, чтобы помогать друзьям?
— Но это… совсем другое, Кира, это…
Она впервые видела его таким испуганным. Он вскочил и про-бормотал:
— Извини, я сейчас.
Он прошел через весь зал к телефону. До нее доносились обрывки телефонного разговора. «Товарища Воронова, срочно… Андрей Таганов… На совещании? Так вызовите его! Товарищ Воронов?.. Немедленно… Да. Мне это безразлично… Значит, утвердите еще одно… завтра же утром! Да… Спасибо, товарищ Воронов. До свидания».
Вернувшись к столу, он улыбнулся ей.
— Ну вот, завтра выйдешь на работу в дирекции Дома Крестьянина. Работа не бог весть какая, но это первое, что попалось, она не покажется тебе трудной. Будь там завтра в девять утра. Скажешь, что от товарища Воронова, он все знает. А сейчас — вот, возьми.
И, распахнув бумажник, он вынул оттуда пачку банкнот и сунул ей в руку.
— О, Андрей, я не могу.
— Если не можешь для себя, возьми для тех, кому они действительно нужны. Наверняка твоей семье сейчас трудно.
Она подумала о том, кто остался дома и кому эти деньги были нужны, и решила взять их.
XV
Кира спала, запрокинув голову, и на ее подбородок маленьким треугольничком запрыгнул отсвет уличного фонаря. Ресницы ее были неподвижны. На слегка приоткрытых, словно у ребенка, губах застыло что-то вроде улыбки, доверчивой и робкой.
Будильник заверещал в 6.30 утра. Он звонил так ежедневно уже два месяца.
Еще не проснувшись, чувствуя, будто проваливается в ледяную пропасть, Кира первым делом схватила будильник и заткнула при первом же истеричном взвизге — чтобы не разбудить Лео; затем, покачиваясь и дрожа от холода, она немного постояла; звон будильника все еще звучал в ушах, словно оскорбительные слова. Все ее тело протестовало, мышцы болели, будто какая-то тяжелая болезнь гнала ее обратно в постель; холодный пол горел у нее под ногами.
Затем на ощупь, в темноте, она побрела в ванную, едва удерживаясь от соблазна снова забраться в постель. Все еще с закрытыми глазами она нащупала кран, из которого медленной струйкой текла иода — ее не закрывали на ночь, чтобы она не замерзла в трубах. Одной рукой она несколько раз плеснула себе в лицо ледяной водой, опираясь другой на край раковины, чтобы не упасть.
Затем, все-таки открыв глаза, она стащила с себя ночную рубашку. От ее теплого тела шел пар. Стуча зубами, Кира попыталась улыбнуться и тем самым внушить себе, что она уже проснулась и худшее — позади.
Кира оделась и проскользнула обратно в спальню. Она не зажгла свет. На столе, на фоне утренней мглы, приникшей к окнам, чернел силуэт примуса. Она зажгла спичку и, заслоняя собой сает пламени, начала лихорадочно накачивать керосин. Примус не зажигался. Часы тикали в темноте, подгоняя ее. Кусая губы, она яростно качала. Наконец примус зажегся, и она поставила на него чайник.
Она пила чай с сахарином, медленно жуя черствый хлеб. Одно окно было покрыто толстым слоем ледяных узоров, которые лениво поблескивали при свете луны. На улице все еще было темно. Она тихо сидела за столом, боясь шевельнуться, стараясь даже жевать бесшумно. Лео спал беспокойно, тяжело переваливаясь с боку на бок, кашляя в подушку сухим, удушающим кашлем, и иногда вздыхал, но как-то хрипло, что больше походило на стон.
Кира натянула валенки, надела зимнее пальто и плотно обмоталась старым шарфом. На цыпочках подойдя к дверям, она бросила последний взгляд на лицо Лео, которое в темноте казалось лишь бледным пятном, и послала ему воздушный поцелуй. Затем медленно и бесшумно открыла дверь и, выйдя так же бесшумно, закрыла ее за собой.
На улицах лежал снег, отливая синевой. Казалось, что над крышами темнота отступала, и, присмотревшись, можно было различить высоко в небе голубые просветы. Где-то за домами пронзительно, словно хищная птица, завизжал трамвай. Скользя по обледенелому тротуару, Кира побежала к остановке.
Там уже стояла очередь. Согнувшись на ветру, Кира стояла молча, как и остальные ожидающие; подошел трамвай — череда светящихся в темноте окон, дрожащих во мгле; очередь нарушилась. около узкой двери образовалась страшная сутолока, настоящий водоворот, а желтые квадраты стали стремительно заполняться плотно прижатыми друг к другу телами. Когда трамвай, звеня, тронулся, Кира осталась стоять на остановке. Теперь придется полчаса ждать другого, а это значит, что она опоздает, а если она опоздает, ее уволят. Она бросилась вслед ускользающему трамваю, подпрыгнула и ухватилась за медную ручку, но на ступеньках не (пило места, и ее ноги так и волочились по замерзшей земле. Чья-то сильная рука схватила ее за воротник пальто и втащила в вагон; одной ногой ей удалось встать на подножку; чей-то грубый голос прорычал ей в ухо:
— Ты что — ненормальная? Вот так и гибнут люди!
С кучкой людей она висела на подножке, держась на ней лишь одной рукой, и смотрела, как мимо проносится лежавший вдоль тротуара снег; когда проезжающий мимо грузовик прижимался к трамваю так близко, что мог сбить Киру с подножки, она что было силы вцеплялась в стоящих рядом людей.
Дом Крестьянина располагался в чьем-то бывшем большом особняке. Кира поднялась по мраморной лестнице с балюстрадой, на которую сыпался свет из огромного окна с витражом в виде рога изобилия, из которого летели розовые персики и бордовый виноград. Над лестницей висела табличка: «Товарищи! Не плюйте на пол!»
Были там и огромные серп и молот из позолоченного папье-маше, плакат с изображением крестьянки со снопом пшеницы; на других плакатах были намалеваны просто снопы: зеленые, золотистые, красные; портрет Ленина, крестьянин, давящий ногой паука с голо-ной священника, портрет Троцкого, крестьянин с красным трактороом, Карл Маркс, лозунги: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Кто не работает, тот не ест!», «Да здравствует государство рабочих и беднейшего крестьянства!», «Товарищи Крестьяне! Громите укрывателей продовольствия!». Дальше висел целый ряд газет, ратовавших за «лучшее взаимопонимание между рабочими и крестьянами и широкое распространение городских идей в деревне». Они пропагандировали новое движение под названием «Смычка города с деревней». Именно для этого и был организован Дом Крестьянина. Там и сям попадались плакаты с изображением жмущих друг другу руки рабочего и крестьянина, рабочего и крестьянки, а также крестьянина и работницы; плуга и молотка, фабричных труб и пшеничных полей, надписи: «Наше будущее — в смычке города с деревней», «Товарищи, принимайте активное участие в смычке города с деревней», «Товарищ, что ты сделал для смычки?».
Плакаты, словно гигантская волна пены, поднимались от двери наверх по лестнице к кабинетам. В каждом из них были обшарпанные мраморные колонны и перегородки из некрашеных досок, а так же столы, множество папок, портреты вождей пролетариата и печатная машинка. Дирекцию Дома Крестьянина воплощала в себе товарищ Битюк со своими пятью подчиненными, одной из которых была Кира.
Товарищ Битюк была долговязой, тощей, седой женщиной, строго соблюдала военную форму одежды и всем сердцем одобряла Советскую власть. Главной целью ее жизни было непрерывно доказывать эту свою преданность стране Советов, хотя она закончила институт благородных девиц и носила на груди старомодный кулон-часы.
Среди ее четырех подчиненных были: высокая длинноносая девушка в кожаной куртке, которая являлась членом партии, могла вертеть товарищем Битюк как угодно и прекрасно знала об этом; молодой человек с нездоровым цветом лица, который членом партии не являлся, но уже подал заявление и, таким образом, рассматривался как кандидат, о чем напоминал при любой возможности; и, наконец, две молоденькие девушки, которые работали только из-за зарплаты, их звали Нина и Тина. Нина носила серьги и отвечала на телефонные звонки, Тина печатала на машинке. По неизвестно откуда появившейся привычке, мгновенно распространившейся по всей стране и захватившей даже партийцев, по привычке, за которую никто не отвечал и никого нельзя было наказать, все некачественные отечественные изделия назывались «советскими»: были «советские спички, которые нельзя было зажечь», «советские» платки, которые рвались, как только их надевали, «советские» ботинки с картонными подметками. Таких девушек, как Нина и Тина, называли «советскими» девушками.
