Страдания князя Штерненгоха (Гротеск-романетто) - Клима Владислав (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
И вдруг — тогда ей было 23 года, и на дворе стоял сияющий, пышущий жаром август — с ней опять произошла удивительная перемена.
Теперь она постоянно смеялась, прыгала и танцевала, мурлыкала разные веселые песенки, часто смотрелась в зеркало и улыбалась, глядя на себя, затем вдруг начинала плакать, но плач вовсе не звучал трагически. В Берлине она заказала огромное количество роскошных платьев, тончайшего белья. Раньше она совершенно не следила за собой и часто выглядела, как оборванка, веря, что ее красоту нет необходимости улучшать при помощи изящной одежды. Она вдруг стала по-настоящему приветливой и даже дружелюбной в общении со всеми; а самым потрясающим было то, что она даже со мной несколько раз заговорила, польстила мне, хотя и не без иронии. Вдохновленный ее словами, однажды я сказал: «Хельга, неужели в тебе наконец-то пробуждается любовь ко мне?» «Ох, болван дурацкий!» — рассмеялась она, завизжала как ненормальная и вприпрыжку убежала.
Мне кажется, она была права: видимо, мне никогда не пришло бы в голову, что собственно является простой причиной всего этого, если бы не случай. Мы жили тогда в замке Раттентемпль в горах Гарца, в огромном черном здании, одном из самых старых и величественных средневековых памятников Германии.
12 августа я находился в огромной башне замка, занимаясь голубями. В 2 часа пополудни я увидел Хельгу, выходящую, как обычно, на прогулку, с которой она возвращалась только ночью. На ней было соблазнительное лазорево-голубое платье. Я играл с птицами еще приблизительно полчаса, потом случайно увидел вдали голубую точку. «Наверное, она», — сказал я сам себе, и меня как-то удивило, что я все еще ее вижу.
И тут, вспомнив, что в башне имеется довольно сильная подзорная труба, я захотел увидеть ее, хоть и вдалеке, но так, будто она стоит передо мной. Миг спустя я уже разглядел ее тигриный, теперь опять порозовевший профиль. Она с такой быстротой мчалась вперед, точно преследовала зайца. Я разглядел даже блаженную улыбку на ее лице. Вскоре она стала взбираться на холм…
Только я собрался оторвать взгляд от стекла… как заметил мужскую фигуру, взбирающуюся на холм с другой стороны. И тут же, не знаю почему, у меня мелькнула темная и какая-то страшная мысль: «Фатальный вопрос: почему я не перестал глядеть в трубу хоть секундой раньше?»
Хельга достигла вершины и вдруг исчезла, точно сквозь землю провалилась. Через минуту на вершине показался и мужчина. Хельга опять появилась и с распростертыми объятиями кинулась ему на грудь!
Трудно даже вообразить, как сильно это на меня подействовало. О страданиях, которые до сих пор принесло мне супружество, я рассказал совсем немного; несмотря на это каждый читатель поймет, что после всего предшествующего, глядя на все логически, это событие не должно было почти никак подействовать на меня. Но чувства иррациональны, безумны, а измена жены — для мужчины всегда самое ужасное и огромное оскорбление. То, что до сих пор Хельга ни разу не изменила мне в объятиях другого мужчины, было для меня единственным утешением во всех моих страданиях из-за нее. А теперь эта единственная светлая точка погасла. Весь мир для меня погрузился в темную ночь. Все ужасные стороны моей связи с этой дьяволицей встали у меня перед глазами как привидения, все безутешные воспоминания напали на меня, как рой вылетевших из ада шершней… Ужасная боль и жутчайшая ярость не давали мне сомкнуть глаз в течение всей ночи. Я горел желанием задушить, зарубить, стереть в порошок это чудовище в обличье женщины. Я поклялся отомстить ей самым ужасным образом…
На следующий день поутру я отправился на этот холм. Посредине небольшой плоской вершины оказалась маленькая, заросшая помятой травой, котловина. В ней валялась масса обрывков бумаги, кружев, объедков, сигар, пустых и полных бутылок и т. д. Тут же лежали две груды камней, большей частью плоских, так что у меня хватило сил их отодвинуть. Во второй груде, поменьше, я нашел, например, белоснежные, мягкие, дерзкие подушечки, метелки, плетки и более редкие инструменты, которыми обычно пользуются садисты. Когда я отодвинул несколько камней с груды побольше, я увидел между ними щель, достаточно широкую для того, чтобы моя небольшая фигура пролезла в нее. Я увеличил щель при помощи охотничьего ножа, забрался в нее и, приложив для этого немало усилий, снова прикрылся сдвинутыми камнями. С радостью я обнаружил, что хорошо спрятан. Вряд ли можно заметить, что внутри лежит человек; даже если кто и увидит кусок моей одежды, безусловно не будет уделять ему внимания: цвет камней не отличишь от цвета моего платья. Мне же сквозь щель прекрасно видна вся котловина. Охваченный каким-то неистовым спокойствием, я вернулся домой.
Я принял решение застрелить их обоих из своего укрытия, хотя и чувствовал, что мне не хватит на это смелости; но моя страсть не обращала внимание на это чувство.
На следующее утро я, под предлогом охоты, покинул замок и за час до того, когда любовники обыкновенно приходили на вершину холма, снова спрятался в камнях с ружьем, револьвером и охотничьим ножом. Но я уже решил, что — по крайней мере, в этот день — я не посягну на их жизнь и буду только наблюдать.
Как долго тянулось время в этой каменной смирительной рубашке! На меня напал страх, от которого у меня дрожали ноги и стучали зубы. Мне было холодно, несмотря на то, что солнце жгло неимоверно. Я уже вот-вот собирался откинуть эту неприветливую перину и удрать… как тут внезапно на краю вершины вынырнуло сатанинское лицо Хельги.
Она была одета примерно как Клеопатра или Семирамида, или еще какой-то подобный сброд… Просто чудо, как она добралась сюда в таком маскараде через довольно густо заселенную местность. Она остановилась. Сделала глоток из бутылки. Вынула из маленькой груды подушки, швырнула их в котловину, разлеглась на них и, махая ногами над головой, запела голосом Валькирии, несущимся вниз с облаков, бесстыжую, манящую любовника песню. Потом вскочила и, ревя от смеха и плача, послала ветрам невнятные заклинания. И снова кинулась на подушки, сладострастно извиваясь, целовала свои обнаженные бедра и сильно хлестала икры тросточкой, черной розгой, которую всегда, как драгун, носила при себе. Затем снова осмотрелась по сторонам:
— Он уже под холмом!.. Правда, он желал, чтобы я приветствовала его всегда совершенно голой, но сегодня, хотя бы в первые мгновения, я не буду снимать это замечательное платье, пусть он меня за это высечет, как ему захочется…
Через минутку он появился. Она бросилась на него примерно так, как леопард бросается на гиену…
Что за человек это был? Мальчишка: видимо, моложе ее. На самом деле безобразный. Из десяти солдат девять понравилось бы мне больше чем он. Правда, он был высокий и статный, не такой тонкий, как она. А когда я увидел его обнаженное предплечье, я задрожал и сказал про себя: такому мне не хотелось бы попасться в лапы… А лицо? Длинные, отвратительно растрепанные волосы. Он был похож на композитора или поэта, или им подобных бездельников… но скорее на бандита в международном розыске. И все же одновременно на ребенка… Странное, совершенно ненормальное, отвратительное лицо!.. И такого она предпочла мне, красавцу, по мнению всех моих друзей!.. Кроме того, он одет был как хулиган… Разодранный, забрызганный грязью пиджак, обтрепанные штанины, замусоленный воротник, галстук, сдвинутый почти на затылок, сапоги в глине, хоть картошку на них сажай… Вот кого, оказывается, избрала супруга первого дворянина Германии, дама, за которой даже принцы королевской крови ухаживали, робея. Но должен сознаться, что его наглое, такое самолюбивое лицо мне чем-то импонировало, и когда его властный взгляд остановился на груде камней, под которой я укрывался, я невольно сжался в комок… Одним словом, — приличный человек всегда боится бандитов.
Я никогда не поверил бы, что женщина, даже если это и была Хельга, готова так исступленно проявлять любовь!.. Не могу, не хочу это описывать… Негодяй, криво ухмыляясь, позволял ей некоторое время это делать, играя с ее телом, точно с тряпкой. Потом внезапно швырнул ее на подушки. А она, та самая, перед которой дрожали знатнейшие аристократы, лежала как брошенная в угол дрессированная собачонка, вверх лапками. Только руки молитвенно сложила. Хулиган бросился на землю в двух метрах от нее. Тут между ними завязался странный, страннейший из странных разговор. К сожалению, я настолько был растерян, что могу пересказать его лишь частично.
