Шведский всадник - Перуц Лео (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Как господин оказался здесь? — спросил Торнефельд, стуча зубами от страха.-Я не видел, как вы вошли…
— Старая баба принесла меня в корзине! — беззвучно смеясь, сказал старик таким глухим голосом, что можно было подумать, он говорил из-под земли. — А вот вы-то кто такие? Что вам тут понадобилось? Вы едите мой хлеб, пьете мое пиво, и я же еще должен вам говорить: «Благослови, Боже, трапезу»?!
— Он выглядит так, будто десять лет провел у дьявола в пекле… — шепнул бродяга товарищу.
— Молчи! Вдруг он еще обидится! — тоже шепотом отозвался Торнефельд. И тут же добавил погромче: — Да извинит нас господин за вторжение! На дворе стоит стужа, а у нас выдалось такое злосчастное время, что, видит Бог, я три дня не держал во рту ни кусочка хлеба. Богу это ведомо. Мы попали к столу господина по неведению…
— Какой он, к черту, господин? — шептал ему на ухо вор. — Да у него такой вид, словно он вчера с каторги!
— …Хотя я и не имею чести знать господина, — продолжал с поклоном Торнефельд, — но сам готов представиться…
Вор хорошо понимал, что это был неподходящий способ обращаться с привидениями. Ему вдруг пришло в голову, что и сам он, растерявшись, прошептал не те заклинания, какие необходимы. Христовой кровью и ранами заклинают жажду, нарывы и лихорадку, а привидения от этого не исчезают. Но прежде чем он успел вспомнить рекомендуемые заклятья, старик в извозчицкой шляпе вдруг обратился к нему:
— А ты, парень, кажется, знаешь, кто я такой!
— Я хорошо знаю, кто ты, господин, — смело ответил вор, хотя и несколько сдавленным голосом. — И знаю также, из какого царства ты пришел. Ты, господин, бывший мельник, и пришел ты из нашего будущего дома, где пламя рвется из окон, а на карнизе пекут яблоки…
Ему и впрямь воочию представился серный огонь и раскаленная бездна — этот приют проклятых Богом душ, место, которое у грешников звалось «нашим будущим домом». Но человек в красном кафтане подумал, что бродяга имеет в виду епископские печи для обжига извести и кирпича, из которых круглые сутки вздымался дым и выплескивались отсветы пламени, озарявшие ночное небо.
— Как видно, ты меня не знаешь, — заявил старик.-Я не плавильщик, не литейщик и не кирпичник. Я не работаю при печах господина епископа.
Снаружи кружились снежные хлопья. Бродяга подошел к окну и указал рукой на безвольно обвисшие крылья ветряной мельницы.
— Я думаю, — робко возразил он, — что ты и есть тот самый хозяин мельницы, что покинул наш мир с петлей на шее и теперь живет в геенне огненной.
— Да! Я и есть тот самый мельник! — горячо заговорил старик в красном кафтане. — Верно, был у меня такой скверный час, когда я хотел было расстаться с жизнью, надев петлю на шею. Но в последний момент ко мне пришли люди епископа с фогтом и слугами и обрезали веревку. Потом фельдшер пустил мне кровь, и я остался жить. Теперь я вожу грузы для его княжеской милости, господина епископа. Езжу по военной дороге и доставляю купеческие товары из разных стран и городов — из Венеции и Махельна, Варшавы и Лиона. А вы чем занимаетесь? Откуда вы взялись и куда держите путь?
Вор пристально взглянул на мельника, который вдруг встал и, позвякивая шпорами, принялся беспокойно мерить шагами комнату. Ему представилось, что этот давным-давно считавшийся умершим, но, пожалуй, чересчур живой и энергичный для своих лет человек очень хорошо знает, с кем имеет дело. Для него не секрет, что один из его гостей — вор, который всю свою жизнь крал все, что только попадало ему под руку: сало и яйца, хлеб и пиво, уток с прудов и орехи с деревьев. Поэтому ему не стоило и заикаться о своей профессии… Он не очень уверенно показал на темный лес, за которым призрачно светились кузницы и обжиговые печи, и сказал:
— Я иду туда. Там я буду зарабатывать себе на хлеб.
Мельник беззвучно усмехнулся и потер свои костистые ладони.
— Ну, если ты и впрямь хочешь туда, — заметил он, — то делу легко помочь. Служить его княжеской милости — великое благо. Каждое утро будешь получать фунт хлеба, да еще полфунта — к супу в обед. Вечером дают кашу с салом, а по воскресеньям — колбасу и копченое мясо. Ну, и два крейцера в день тебе тоже не помешают.
Вор блаженно прикрыл глаза. У него за спиной были времена, когда за десять дней он только раз мог поесть горячей пищи, да и то сначала ему пришлось поймать в силок кролика и поджарить его на костре. Он жадно тянул ноздрями воздух, словно миска с мясом уже стояла перед ним на столе.
— Копченая баранина… — бормотал он. — Да с водочкой…
— Вот именно, с водочкой! — подтвердил мельник. — И мускатным орехом.
Тут он повернулся к Торнефельду.
— А ты что стоишь, как святой на иконе, — закрыл пасть и ни звука? Небось тоже ждешь хороших дней? Видать, господину епископу придется кормить всех на свете беспутных парней и попрошаек.
Торнефельд покачал головой.
— Я не хочу оставаться здесь! — заявил он. — Я хочу перейти границу.
— Перейти границу? Хочешь попробовать, вкусны ли перечные пирожки с польской водкой?
— Я хочу служить моему государю, шведскому королю.
— Шведскому королю? — вскричал мельник, и в голосе его явно прозвучали язвительные нотки. — Да уж, без тебя он никак не придумает, как ему выгнать татарского хана из Крыма и китайского императора из Китая! Вы только посмотрите на этого болвана! Он, кажется, воображает, что у него ноги обломятся, если он не получит вдосталь чести! Значит, ты хочешь искать фортуны в шведском войске? Что ж, будешь там получать четыре крейцера в день, да только все они уйдут на мел, пудру, ваксу для сапог да мазь для сбруи! Солдатское счастье, заметь себе, все равно что зерно на песчаной ниве бедняка! Так было и так будет всегда.
— Что бы там ни было, я все равно решил воевать в шведском войске! — решительно сказал Торнефельд.
Мельник подошел к нему поближе, пытаясь взглядом проникнуть в душу говорившего. Снаружи бушевал ветер, и черепицы на крыше домика скрипели под его яростными ударами. Но внутри было тихо, так что три человека, стоявшие друг против друга, ясно слышали свое дыхание.
— Ты просто идиот! — помолчав, сказал старый мельник. — И если тебе прямо сейчас никто не поможет, можешь считать себя мертвецом. Из фунта свинца льют шестнадцать пуль, и одна из них уже отлита для тебя. Нынче все дураки рвутся в шведское войско, а лишь попадут туда — воют как волки от боли и ужаса. Так откуда же ты сбежал? От плуга, тесла, сапожного верстака или чернильницы?
— Не от сохи, не от плуга и не от чернильницы! Я дворянин. Мой отец и дед всю жизнь были военными. Мой долг велит мне следовать за ними! — гордо ответил Торнефельд.
— Так вот оно что! Господин из дворян! — зло усмехнулся мельник. — А выглядит как ощипанная кукушка — так оборван и грязен. А есть ли у господина паспорт и подорожная?
— Нет у меня ни паспорта, ни бумаг, — ответил Торнефельд. — Нет ничего, кроме чести и отваги, нужных в сражении. И я душу мою положу за то, чтобы…
Мельник предостерегающе поднял руку.
— Оставь себе свою душу, господин. Она никому, кроме тебя, не нужна. Однако господину следует знать, что у нас тут по всем дорогам рыщут драгуны и мушкетеры, которые ловят набегающих из-за границы польских разбойников. Правительство хочет положить конец разбоям. Так что без бумаг господину нелегко будет перейти границу.
— Неважно, легко или трудно! — вскипел Торнефельд. — Я должен попасть в шведское войско!
— Ах, господин собирается со шведами на войну! — визгливо, словно несмазанное тележное колесо, вскричал мельник. — Ну что же, я не буду силком волочить его к хорошей жизни. Пусть господин заплатит за съеденное — и с Богом!
И он встал посреди комнаты, закрыв своим телом входную дверь. От вида его скрюченных пальцев, оскаленных зубов и блуждающих глаз Торнефельда охватил страх. Он бы с радостью бросил на стол полгульдена и бежал прочь от теплой печки, лишь бы больше не видеть страшного мельника, но у него в карманах не было и жалкого крейцера.
