Красный сфинкс - Дюма Александр (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
Там царил такой мрак, что кардинал мог различить лишь два блестящих огонька, похожих на глаза дикого зверя.
Он отступил на шаг, взял из рук настоятельницы свечу и просунул ее сквозь решетку внутрь помещения.
Но воздух в нем был так смраден, плотен, так насыщен миазмами, что пламя свечи, оказавшись в нем, побледнело, уменьшилось и готово было угаснуть.
Кардинал вытащил свечу обратно; на свежем воздухе пламя вновь ожило.
Тогда, чтобы одновременно очистить воздух и осветить внутренность этого склепа, кардинал поджег бумагу с подписанным им приказом — теперь она была уже не нужна, коль скоро он открыл свое имя, — и бросил сквозь решетку пылающую бумагу.
Несмотря на спертый воздух, света на этот раз оказалось достаточно, чтобы кардинал смог увидеть у противоположной стены фигуру, сидящую на корточках, уперев локти в колени, а подбородок — в сжатые кулаки; женщина была совсем голой, если не считать обрывка ткани, покрывавшего ее от пояса до колен; на плечи ей падали волосы, и концы их стлались по влажным плитам пола.
Женщина была мертвенно-бледна, ужасна на вид; дрожа от холода, она смотрела впалыми, остановившимися, почти безумными глазами на монаха, явившегося к ней, в ее ночь.
При каждом выдохе из груди ее вырывались стоны, тяжелые, как дыхание агонизирующего. Боль была столь давней и постоянной, что жалобы превратились в монотонный и горестный хрип.
Кардинал, малочувствительный к чужой боли и даже к своей собственной, при этом зрелище содрогнулся всем телом и обратил грозный, упрекающий взгляд на настоятельницу. Та пробормотала:
— Таков был приказ.
— Чей приказ?
— Суда.
— Каков текст приговора?
— В нем говорилось, что Жаклина Ле Вуайе, именуемая маркизой де Коэтман, жена Исаака де Варенна, должна быть заточена в каменный мешок, куда никто не сможет проникнуть; питанием ей должны быть хлеб и вода.
Кардинал провел рукой по лбу.
Затем, приблизившись к зарешеченному окну и, следовательно, к каменному мешку, где вновь воцарилась тьма, он, обращаясь в ту сторону, где видел бледную фигуру, спросил:
— Это вы Жаклина Ле Вуайе, госпожа де Коэтман?
— Хлеба! Огня! Одежды! — откликнулась заключенная.
— Я спрашиваю, — повторил кардинал, — это вы Жаклина Ле Вуайе, госпожа де Коэтман?
— Я хочу есть! Мне холодно! — голос женщины сорвался на мучительное рыдание.
— Ответьте сначала на вопрос, который я задал, — настаивал кардинал.
— О, если я вам скажу что я — та, кого вы назвали, вы бросите меня умирать с голоду; вот уже два дня как обо мне забыли, несмотря на мои крики.
Кардинал вновь посмотрел на настоятельницу.
— Приказ! Приказ! — бормотала она.
— Приказ гласил: давать лишь хлеб и воду, — возразил кардинал, — а не оставлять ее умирать с голоду.
— Почему она так цепляется за жизнь? — спросила настоятельница.
Кардинал почувствовал, что с языка у него вот-вот сорвется богохульство.
Он перекрестился.
— Хорошо, — продолжал он, — вы мне скажете, от кого исходит приказ уморить ее, или, клянусь Господом, вы займете ее место в этом каменном мешке.
Затем кардинал обратился к несчастной, о которой все время шла речь:
— Если вы мне скажете, что вы действительно госпожа де Коэтман, если вы правдиво и искренне ответите на вопросы, что я вам задам, через час вы получите одежду, огонь и хлеб.
— Одежду! Огонь! Хлеб! — воскликнула пленница. — Чем вы клянетесь?
— Пятью ранами Господа нашего.
— Кто вы?
— Священник.
— Тогда я вам не верю; это священники и монахи мучают меня уже девять лет. Я не стану говорить.
— Но я был дворянином, перед тем как стать священником, — воскликнул кардинал, — и я клянусь вам честью дворянина!
— А что, по-вашему, — спросила заключенная, — ждет того, кто нарушит две этих клятвы?
— Он утратит честь в этом мире и будет проклят в мире ином.
— Ну что ж! — воскликнула она. — да, что бы ни случилось, я скажу все!
— И если я буду доволен тем, что вы скажете, то, помимо всего этого — хлеба, одежды, огня, — вы получите свободу.
— Свободу!! — вскричала несчастная, бросаясь к отверстию, и в нем показалось ее изможденное лицо. — да, я Жаклина Ле Вуайе, госпожа де Коэтман! Свобода! — еще громче выкрикнула она точно в приступе радостного безумия, разразившись смехом, но тем зловещим смехом, что заставляет содрогнуться, и сотрясая прутья решетки с силой, какую нельзя было предположить в этом немощном, исхудавшем теле. — Свобода! О, вы, значит, сам Господь наш Иисус Христос, говорящий мертвым:
«Встаньте и выйдите из могил ваших!»
— Сестра моя, — сказал кардинал, повернувшись к настоятельнице, — я забуду все, если через пять минут у меня будут инструменты, с помощью которых можно проделать в этом склепе достаточно большое отверстие, чтобы эта женщина могла выйти!
— Следуйте за мной, — сказала настоятельница.
Кардинал повернулся, чтобы идти.
— Не уходите, не уходите! — крикнула пленница. — Если она уведет вас с собой, вы не вернетесь, тогда я больше вас не увижу, небесный луч, спустившийся в мой ад, угаснет, и я снова окажусь в ночном мраке.
Кардинал протянул к ней руку.
— Успокойся, бедное создание, — сказал он, — с помощью Божьей твое мученичество подходит к концу.
Но она, схватив иссохшими руками руку кардинала и держа ее точно в тисках, вскричала:
— О, я держу вашу руку! Первую человеческую руку, протянутую мне за десять лет! Остальные были когтями тигра! Будь благословенна, будь благословенна, о человеческая рука!
И узница покрыла руку кардинала поцелуями.
У него не хватило духа отнять руку, и он, позвав носильщиков, сказал им, показывая на настоятельницу.
— Ступайте с этой женщиной, она даст вам необходимые инструменты, чтобы вскрыть этот склеп. Каждый получит по пяти пистолей.
Носильщики последовали за настоятельницей; та со свечой в руке привела их в подобие погреба, где хранились садовые инструменты. Через пять минут они вышли оттуда: тот, что повыше, нес на плече кирку, у другого в руке был лом.
Они осмотрели стену и в том месте, где она казалась им тоньше, принялись за работу.
— А теперь что я должна делать, монсеньер? — спросила настоятельница.
— Велите протопить свою комнату и приготовить ужин, — приказал кардинал.
Настоятельница удалилась; кардинал мог проследить за ней взглядом благодаря свече, унесенной ею, и видел, как она вошла в здание монастыря. По-видимому, ей даже не пришло в голову воспротивиться происходящему. Монахиня слишком хорошо знала, что в своем положении — хотя силе кардинала было еще далеко до того могущества, какого она достигла впоследствии, — может ожидать милосердия только от него, чья церковная власть в ту эпоху была еще большей, чем светская. Ее учреждение полностью зависело от него: как исправительный дом — от власти светской, как монастырь — от власти церковной.
Только услышав удары кирки по камню и скрип лома, узница поверила обещанию кардинала.
— Значит, это правда! Значит, это правда! — воскликнула она. — О, скажите, кто вы, чтобы я могла вас благословлять в этом мире и в царстве вечности!
Но когда она услышала, как подают внутрь первые камни, когда ее глаза, привыкшие к мраку подобно глазам ночных животных, почувствовали, что в ее могилу проникает пусть не свет, но прозрачная темнота, царящая снаружи, проникает не через зарешеченное окошечко, в течение девяти лет скупо снабжавшее ее светом и воздухом, а через другое отверстие, — она выпустила руку кардинала и, рискуя получить удар киркой, начала хватать камни, раскачивать их изо всех сил, чтобы вырвать из кладки и ускорить свое освобождение.
Не ожидая, пока пробитая дыра станет достаточно большой, чтобы через нее можно было выйти, она просунула в нее голову, потом плечи, не думал о том, что может пораниться или ободрать кожу, и закричала:
— Помогите мне! Да помогите же! Вытащите меня из моей могилы, мои благословенные освободители, мои возлюбленные братья!
