Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер (книги серии онлайн txt) 📗
34
Нийл был в Федеральном клубе, на вечернем заседании финансовой комиссии, когда отец позвонил ему по телефону:
— Нам с мамой нужно немедленно тебя видеть. Дело очень важное. Можешь ты быть у нас не позже, чем через сорок минут? Хорошо.
О том, что предстоит совет, Нийл и не догадывался, он даже не знал, что Вестл тоже будет там. Посвистывая, он прошел через узкий, устланный бобриком холл отцовского дома в «парадную» гостиную и замер на пороге при виде всех своих родственников, которые, расположившись на ковровых креслах, на диване цвета яичного желтка и на полу, под сенью «Отцов Пилигримов», видов Венеции и зимних пейзажей с санями, рассматривали друг друга, пепельницы-сувениры и альбом нью-йоркской всемирной выставки.
Всего, включая Нийла с родителями и Вестл, здесь собралось пятнадцать человек, и никто из них, кроме доктора Кеннета, не знал, зачем их созвали. Братец Роберт с женой Элис и с ними ее брат, сам Харолд В.Уиттик, большой человек в мире радио и рекламы; сестра Китти и ее муж, юрист Чарльз Сэйворд; незамужняя сестра Нийла Джоан и Саксинары — дядя Эмери с тетей Лорой и Патрицией. Для вящей законности доктор Кеннет озаботился также приглашением столь важных особ, как отец Вестл, Мортон Бихаус, и его брат Оливер, старшина адвокатского сословия Гранд-Рипаблик, единственный в городе знаток коньяка «Наполеон» и од Пиндара.
Оливер Бихаус был коренастый, с огромной веснушчатой лысиной, окруженной бахромой жидких, светло-желтых волос. С его бледного, в веснушках лица не сходила кислая гримаса, вызванная коварными кознями врагов капитализма. У его брата, Мортона, который был повыше ростом и на четыре года моложе, веснушки отсутствовали, но зато правую его щеку украшало небольшое родимое пятно.
Пат Саксинар, Вестл и Джоан хихикали в уголке над старосветскостью дома и старших родичей, а те вполголоса справлялись друг у друга о причине сборища, в то время как мать Нийла сидела одна, как всегда молчаливая и хрупкая, а доктор Кеннет с таинственным видом разливал лимонад.
Так выглядел зал суда, когда в дверях появился Нийл.
Его встретили улыбками, ибо все знали, что, если их действительно ждут неприятные известия, никто не даст более здравого совета, чем общий любимец Нийл.
Доктор Кеннет испуганно замахал руками и крикнул:
— Вы, молодежь, встаньте, пожалуйста, с пола и сядьте как следует. Оливер, усаживайтесь вот сюда, в плюшевое кресло. И прошу вас выслушать меня внимательно.
Мой сын Нийл, которым я до сих пор мог по праву гордиться и жену и дочку которого я от души люблю, удивил меня, выразив желание сделать нечто, по моему мнению, непозволительное, могу даже сказать, ошеломившее меня, нечто такое, о чем, насколько я понимаю, даже Вестл не осведомлена и чего я, безусловно, не допущу, не спросив предварительно вашего совета. Сейчас он вам сам в этом признается. Нийл!
Доктор Кеннет опустился на тонконогий золоченый стул, и Нийл почувствовал острую жалость к отцу, но все же он встал и заговорил спокойно, как человек на эшафоте, уже не надеющийся на помилование:
— Я узнал, что прапрадедом моей матери — возможно, она и сама этого не знает, — был некий Ксавье Пик, который жил примерно с тысяча семьсот девяностого по тысяча восемьсот пятидесятый год, исходил северную границу Миннесоты, был отважный и благородный пионер, предок, которым все мы можем гордиться, и притом — чистокровный негр. А значит, по букве закона, все мы — либо негры, либо связаны с неграми близким родством.
Тут речь его потонула в хоре яростных возгласов, опровержений, криков, что он сошел с ума. Вестл пылала безмолвным изумлением, — как он мог ей ничего не сказать. Только его мать и кузина Пат остались спокойны. Он поднял руку, и гомон постепенно стих. Он рассказал о своем разговоре с бабушкой Жюли, о находках доктора Вервейса и закончил так:
— Несколько месяцев тому назад мне было бы страшно или стыдно сообщить вам это, но теперь я понял, что стыдно нам должно быть только перед неграми, индейцами, народами восточных стран — стыдно за то зло, которое причинялось им веками…
Оливер Бихаус взял слово, даже не потрудившись встать:
— Итак, молодой человек, вы решили, что исправите это зло тем, что смертельно оскорбите всех нас, ваших родных и друзей, от которых всегда видели только любовь и готовность помочь вам, — погубите даже свою жену — мою племянницу! Немедленно прекратите эту комедию, перестаньте изображать из себя героя. Довольно с нас вашего бесстыдства!
Нийл сказал негромко:
— Подите вы к черту!
— Что?
— Вы меня слышали. Нечего разыгрывать верховный суд. Может, я ничего бы и не сказал, если бы папа не созвал этот синклит, а вы не назначили бы себя судьей, но раз уж так, остается решить вопрос: надо мне поступить честно и сказать всему свету правду о том, что мы такое? Ох, мамочка, прости, что я впутал тебя в это!
Мнения растревоженного племени были высказаны не так отчетливо и гладко, как они изложены здесь, — все перемешалось: стоны, божба, протесты, грозные возгласы Оливера, кажется, смех Пат Саксинар. Доктор Кеннет произнес:
— Нийл, мы все, по-видимому, согласны в том, что, если ты обещаешь ничего не говорить посторонним, мы постараемся предать это забвению.
Поскольку Нийл уже сказал Вулкейпам, Ашу, Софи, Ивену, он не сразу нашелся, что ответить, и отец воспарил:
— Вот ты утверждаешь, что правда тебе дороже всего, а где же тут правда, если ты свою родную мать, которая дала тебе жизнь, произвел в ниггеры, когда ничего подобного нет?
— Я не…
— Да какому же разумному человеку придет в голову назвать ниггерами твою дочь, бабку и братьев с сестрами? — упорствовал доктор Кеннет. — Тебе что, будет очень приятно, если твоя Бидди станет грязной бродяжкой, как все ниггеры?
— Негры! И бродяжкой она не станет; будет такая же, какая есть. Она не изменится, это ваши взгляды должны измениться. И, пожалуйста, перестаньте говорить «ниггер». Это-то, кажется, нетрудно!
— А вы, если уж вам обязательно нужно терзать своих родных, перестаньте придираться к словам! — рявкнул Оливер Бихаус.
Доктор Кеннет тянул свое:
— Слушай, мальчик, не всегда нужно говорить все, что знаешь. Ну, представь себе, что я был бы наркоманом. Ведь ты не стал бы болтать направо и налево, что я…
— Но ведь ты не наркоман, дядя Кеннет? — перебил его голосок Пат Саксинар. — Или, может быть, ты скрывал это?
— Молчать! — прогремел ее отец, дядя Эмери, сын бабушки Жюли, отнюдь не обрадованный тем, что его причислили к неграм.
Его супруга (урожденная Педик, из Уиноны) добавила:
— Сейчас не время дерзить. Патриция. Я очень жалею, что разрешила тебе вступить в женский отряд.
Братец Роберт попросту отрицал все, от начала до конца.
По его словам, Нийл рехнулся, ранение сказалось, но даже если эта мерзкая история — правда, — хотя где там, просто бабушка Жюли от старости все перепутала, — как это доказать? Доказательств нет. Письмо Ксавье Пика? Подумаешь! Подделка.
Чарльз Сэйворд предложил:
— Забудем об этом. Не унывайте. Ни по каким законам мы не обязаны сами себя обвинять.
Это послужило предисловием к обстоятельной речи Оливера Бихауса:
— Нийл, я поразмыслил и признаю, что был не прав, а вы, мой мальчик, совершенно правы, когда утверждаете, что мы как воспитанные люди должны называть темнокожее население нашей страны не ниггерами, а неграми. Мы ценим достойные качества лучших представителей негритянской расы, ценили их еще тогда, когда вас на свете не было! Разве Т.Р. в бытность свою президентом не пригласил на завтрак Букера Т.Вашингтона? (Поверьте мне, этого и Ф.Д.Р. не сделал бы!) Но такие сорвиголовы, как вы, которые требуют для этих несчастных больше того, что они способны воспринять, того, чего наиболее порядочные из них и не вздумали бы требовать, — такие люди попросту вмешиваются в размеренный ход эволюции, и… и хватит говорить об этом, Нийл, постарайтесь проявить хоть каплю здравого смысла! А что касается документов о Ксавье Пике, то, хотя никто из нас лично и не станет совершать противозаконных поступков, все же я думаю, что в один прекрасный день этих бумаг может не оказаться в архивах исторического общества, и тогда все мы вздохнем свободно!
