Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - Гессе Герман (бесплатные версии книг .txt) 📗
— Здравствуй! — сказал я.
— Доброе утро, Синклер. Я только хотел узнать, как твои дела. Кромер больше не пристает к тебе, правда?
— Это ты сделал? Но как же? Как? Я не понимаю. Он вообще не показывается.
— Отлично. Но если вдруг покажется — думаю, что этого не будет, но кто знает, он большой наглец, — тогда попроси его только припомнить Демиана.
— Но как это получилось? Ты пытался с ним договориться, а потом поколотил?
— Нет, этого я не люблю. Я просто с ним побеседовал, вот, как с тобой. И объяснил, что для него же будет лучше, если он оставит тебя в покое.
— О, но ты не давал ему денег, надеюсь?
— Нет, мой милый. Этот путь ты ведь уже испробовал.
Он повернулся и ушел, хотя мне очень хотелось его расспросить обо всем. Но я стоял, охваченный старым знакомым чувством, в котором смешивались странным образом благодарность и робость, восхищение и страх, симпатия и какое-то внутреннее сопротивление.
Я решил, что скоро мне надо опять увидеться с ним и поговорить о многом, особенно об истории с Каином.
Но этого не произошло.
Благодарность — не та добродетель, в которую стоит верить. Ожидать же ее от ребенка, мне кажется, вообще несправедливо. Поэтому меня не очень удивляет моя собственная совершенная неблагодарность по отношению к Максу Демиану. Я и сегодня уверен в том, что на всю жизнь остался бы больным и испорченным, если бы он не вырвал меня из когтей Кромера. Это освобождение я и тогда уже воспринимал как наиболее значительное событие моей юной жизни, но образ самого освободителя, совершившего это чудо, словно отошел в сторону.
Неблагодарность, как я уже сказал, меня не удивляет. Куда более странным представляется мне то полное отсутствие любопытства, которое я продемонстрировал тогда. Как случилось, что хоть один день я мог прожить спокойно, не стремясь проникнуть в тайны, с которыми соприкоснулся благодаря Демиану? Как мог я удержаться от страстного желания больше узнать о Каине, о Кромере, о чтении мыслей другого человека?
Почти непостижимо, но это так. Я вдруг увидел, что свободен от дьявольских сетей, вокруг меня снова светлый и радостный мир, меня больше не мучают приступы страха и удушающего сердцебиения. Заколдованный круг разрушен, я перестал быть проклятым и отверженным, а снова превратился в обыкновенного мальчика, обычного школьника. Моя натура стремилась к тому, чтобы как можно скорее вновь обрести спокойствие и равновесие, отодвинуть и забыть все безобразное и угрожающее. На удивление быстро вся длинная история моих грехов и страхов стерлась из памяти, не оставив ни шрамов, ни царапин.
Столь же быстро умудрился я забыть и своего спасителя. Сегодня я могу это объяснить. Из страданий, из страшного рабства у Кромера я всеми силами своей истерзанной души рвался назад, туда, где раньше я был счастлив и благостен, в утраченный рай, который вновь передо мной раскрылся, в светлый мир родителей, к сестрам, в атмосферу чистоты и богоугодности Авеля.
В тот самый день, когда после короткого разговора с Демианом я окончательно понял, что вновь обрел свободу и совершенно избавился от страхов, я сделал то, о чем давно и страстно мечтал, — я исповедовался. Пошел к матери, показал ей копилку со сломанным замком, которая вместо денег была наполнена фишками, и рассказал, как долгое время по собственной вине я был жертвой злобного мучителя. Она не все поняла, но увидела копилку, мой изменившийся взгляд, услышала мой изменившийся голос. Теперь она знала, что я выздоровел и вновь возвратился к ней.
Я был счастлив, празднуя торжество своего возвращения, возвращения блудного сына. Мать повела меня к отцу, был повторен рассказ; вопросы, возгласы удивления, меня гладили по голове, после многих недель напряжения родители смогли наконец перевести дух. Все было прекрасно, как в сказке, наступила разрядка, воцарилась гармония.
Этой гармонией я наслаждался со страстью. Я никак не мог насытиться ощущением мира в доме, вновь возвращенного мне доверия родителей, я превратился в образцового домашнего ребенка; больше, чем когда-либо, играл с сестрами, во время молитвы пел милые старые псалмы, чувствуя себя обращенным и спасенным. И это было от души, без всякой фальши.
Но все же что-то было не так! Был некий момент, связанный с моей забывчивостью по отношению к Демиану. Ведь в первую очередь я должен был бы исповедоваться ему. Эта исповедь была бы не столь эффектной и сентиментальной, зато гораздо более полезной для меня. Сейчас изо всех сил я цеплялся за мой прежний райский мир, в который был возвращен и милостиво принят им. Демиан не имел отношения к этому миру и совсем не вписывался в него. Но ведь и он (правда, не так, как Кромер), он тоже был искусителем, напоминающим о другом, злом, плохом мире, о котором я больше ничего не хотел знать. Я не хотел и не мог сейчас отказаться от Авеля и славить Каина, — сейчас, когда я сам снова превратился в Авеля.
Так дело выглядело внешне. Про себя я знал: освободиться от Кромера, вырваться из когтей дьявола мне помогла не собственная сила, это был не мой успех. Я сделал попытку пойти по тропинкам жизни, но они оказались слишком скользкими для меня. И когда поддержка дружеской руки меня спасла, я не оглядываясь бросился в объятия матери, под защиту своего спокойного, благополучного детства. Я вновь намеренно стал маленьким, зависимым ребенком. Зависимость от Кромера я постарался заменить другой, чтобы не остаться одному. Слепое сердце выбрало зависимость от отца и матери, от старого любимого «светлого мира», а ведь я уже знал, что есть на свете, и другое. Если бы я не сделал этот выбор, я остался бы с Демианом, доверился бы ему. То, что этого не произошло, казалось мне тогда естественным недоверием к необычным мыслям Демиана, а на самом деле это был обыкновенный страх. Потому что Демиан потребовал бы большего, чем ждали от меня родители, гораздо большего: увещеваниями и предостережениями, иронией и насмешкой он стал бы побуждать меня к самостоятельности. Ах, сегодня я хорошо это знаю, — ничто в мире так не мучительно для человека, как необходимость идти дорогой, ведущей к самому себе!
И все же я не устоял перед соблазном и спустя полгода, гуляя с отцом, спросил его, как понять тех людей, которые Каина предпочитают Авелю?
Он очень удивился и объяснил мне, что это не новая мысль. Такой взгляд существовал уже в первую христианскую эпоху в различных сектах, одна из которых так и называлась — «Каиниты». Но, конечно, эти сумасшедшие идеи есть не что иное, как попытка дьявола разрушить нашу веру. Потому что, если считать, что прав Каин, а не Авель, то из этого следует, что Господь ошибался, что библейский Бог не есть единственный и подлинный, что в нем возможно усомниться. Каиниты в самом деле распространяли и проповедовали подобные идеи, но эти еретические взгляды давно уже забыты человечеством и ему очень странно, каким образом мой школьный товарищ мог знать об этом. Но, как бы там ни было, он хочет настоятельно меня предостеречь от подобных мыслей.
Глава третья
ЗЛОДЕЙ
Много хорошего, нежного, привлекательного можно было бы рассказать о моем детстве под защитой отца и матери, о спокойной, неторопливой жизни, полной детских чувств, игр в мягком, светлом, любящем окружении. Но меня интересуют только те шаги моей жизни, которые я прошел по пути к самому себе. Все эти милые минуты, островки счастья, райские паузы, волшебство которых мне известно, я оставляю покоиться в сиянии прошлых лет и не стремлюсь еще раз к ним вернуться.
Поэтому, продолжая пока оставаться в эпохе моего детства, я буду рассказывать только о том, что было для меня ново, что двигало вперед, заставляло сходить с привычного пути.
Все снова и снова поступали сигналы из «другого мира», принося с собой страх, принуждение и нечистую совесть. Как революционные веяния, они угрожали покою, в котором я охотно существовал бы и дальше.
Настали годы, когда я вновь увидел, что во мне самом живет нечто такое, что должно скрываться и прятаться в дозволенном светлом мире. Пришла пора, и во мне, как и во всяком человеке, зазвучал зов пола; в этом новом чувстве, захватившем меня целиком, было что-то враждебное и разрушительное, запретное и соблазнительное. То, что вызывало во мне жгучее любопытство, то, из чего складывались мои сны, мои скрытые желания, мои страхи, — великая тайна полового созревания, она не умещалась в охраняемое благополучие моего детского мира. Я поступал как все. Вел двойную жизнь ребенка, который уже перестал быть ребенком. Своим сознанием я жил в привычном, разрешенном мире и в то же время прислушивался к чему-то новому, возникавшему во мне. Одновременно я существовал в мечтах, желаниях, инстинктивных движениях подземного свойства, над которыми сознательная жизнь в страхе старалась возводить мосты, в то время как мир моего детства разрушался. Точно так же, как все другие, мои родители не помогали мне справляться с этими взрослыми проблемами, о которых говорить не полагалось. С неиссякаемой заботой они стремились только поддержать мои безнадежные старания отрицать реальность и по-прежнему цепляться за тот детский мир, который становился все более призрачным и фальшивым. Я не знаю, многое ли могут сделать тут родители, и своих ни в чем не упрекаю. Это было моей задачей — справиться с собой и найти свой путь, и я плохо с ней справлялся, как и большинство благовоспитанных детей.
