Модеста Миньон - де Бальзак Оноре (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Эта мысль послужила Каналису темой для двух страниц воспоминаний и излияний, слишком интимных для того, чтобы их можно было опубликовать.
Накануне того дня, когда Каналис отправил это послание, Бутша под именем Жана Жакмена ответил на письмо своей мнимой кузины Филоксены, опередив на двенадцать часов письмо поэта.
За последние две недели герцогиня, встревоженная, оскорбленная молчанием Каналиса, не находила себе места. Продиктовав Филоксене письмо к «кузену» и прочтя его ответ, чересчур откровенный для самолюбия пятидесятилетней женщины, герцогиня собрала точные сведения о состоянии полковника Миньона и поняла, что она обманута, покинута ради миллионов. Гнев, ненависть и холодная злоба охватили ее. Как раз в эту минуту Филоксена постучалась в дверь роскошной спальни своей хозяйки и, заметив, что у герцогини глаза полны слез, застыла на месте от удивления: за все пятнадцать лет службы в ее доме горничная видела это в первый раз.
— Десять минут страдания могут отравить десять лет счастья! — воскликнула герцогиня.
— Письмо из Гавра, сударыня.
Элеонора стала читать произведение Каналиса, не замечая присутствия Филоксены, изумление которой еще усилилось при виде того, как лицо герцогини проясняется по мере чтения письма. Утопающий, говорят, за соломинку хватается и видит в ней надежное средство спасения: обрадованная Элеонора верила в чистосердечие Каналиса, читая эти четыре странички, где переплетались любовь и денежные дела, ложь и правда. Эта женщина, которая по уходе банкира уже велела позвать мужа, решив, если еще не поздно, помешать назначению Мельхиора, была охвачена теперь порывом великодушия, граничащим с самопожертвованием.
«Бедный мальчик! — подумала она. — У него не было никакого дурного намерения. Он любит меня, как в первые дни, он ничего от меня не скрывает!»
— Филоксена! — сказала она, только сейчас заметив старшую горничную, которая стояла около нее, делая вид, будто прибирает на туалетном столике.
— Что прикажете, сударыня?
— Дай зеркало, голубушка!
Элеонора взглянула на себя в зеркало, увидела незаметные на расстоянии тонкие морщинки, которые время, точно бритвой, провело на ее лбу, и вздохнула. Ей казалось, что этим вздохом она навеки прощается с любовью. И тогда она приняла мужественное решение, чуждое женской мелочности, опьяняющее на мгновение, как вино; только этим опьянением можно объяснить милость Северной Семирамиды, выдавшей замуж за Мамонова свою молодую и красивую соперницу.
«Раз он не нарушил своего слова, я помогу ему заполучить и миллионы и невесту, — подумала она, — если только эта девица Миньон действительно так некрасива, как он пишет»
Легкий троекратный стук в дверь возвестил о визите супруга, и герцогиня сама отворила ему дверь.
— А-а, вы чувствуете себя лучше, дорогая! — воскликнул он с притворной радостью, которую так хорошо умеют разыгрывать придворные, тогда как глупцы принимают ее за чистую монету.
— Дорогой Анри, — сказала она, — право, непонятно, как это вы до сих пор не сумели добиться назначения Мельхиора, вы, человек, который все принес в жертву королю; ведь вы приняли на себя обязанности министра, хоть и заранее знали, что не удержитесь на этом посту даже одного года
Герцог взглянул на Филоксену, и горничная еле заметным движением указала на письмо из Гавра, лежащее на туалетном столике.
— Вы будете очень скучать в Германии и вернетесь оттуда в ссоре с Мельхиором, — простодушно сказал герцог.
— Но почему?
— Вы же будете там постоянно вместе, — ответил бывший посол с комическим добродушием.
— О нет! — возразила она — Я его женю.
— Если верить герцогу д'Эрувилю, то милейший Каналис не ждет вашей любезной помощи, — заметил герцог, улыбаясь. — Вчера Гранлье прочел мне выдержки из письма, которое написал ему обер-шталмейстер, очевидно, под диктовку своей тетушки. Конечно, это камешек в ваш огород, — ведь герцогиня д'Эрувиль, неутомимая искательница богатых невест для своего племянника, знает, что мы с Гранлье почти каждый вечер играем вместе в вист. Маленький д'Эрувиль уговаривает князя Кадиньяна устроить королевскую охоту в Нормандии и настоятельно просит его привезти туда короля, — очевидно, надеется вскружить голову барышне, когда она увидит, что ради нее устраивается такое празднество. Действительно, два слова Карла Десятого устроили бы все дело. Д'Эрувиль пишет, что девушка необычайно хороша собой...
— Анри, едемте в Гавр! — воскликнула герцогиня, перебивая мужа.
— Но под каким предлогом? — серьезно спросил этот человек, бывший некогда одним из доверенных лиц Людовика XVIII.
— Я ни разу не видела охоты.
— Это было бы прекрасно, если бы туда собирался король, но ехать на охоту в такую даль слишком хлопотно и утомительно, и он не поедет, я только что говорил с ним об этом.
— Ее высочество могла бы поехать...
— Это уже лучше, — заметил герцог, — и герцогиня де Мофриньез может помочь вам вытащить ее из Рони. В таком случае король с удовольствием разрешит воспользоваться его охотничьим выездом. Не надо ездить в Гавр, дорогая, — отеческим тоном проговорил герцог, — вы скомпрометируете себя. Знаете, я, кажется, нашел выход. За Бротонским лесом у Гаспара есть поместье Розамбре. Почему бы не навести Гаспара де Верней на мысль, что ему следует принять у себя все общество?
— Как это сделать? — спросила Элеонора.
— Но ведь герцогиня, его жена, всегда причащается вместе с госпожой д'Эрувиль, и она прекрасно могла бы по просьбе старой девы обратиться к Гаспару.
— Вы прелесть! — воскликнула Элеонора. — Я тотчас же напишу несколько слов старой деве и Диане, ведь нам еще придется заказать охотничьи костюмы. Мне думается, маленькая охотничья шляпа очень молодит. А что, вчера у английского посла вы были в выигрыше?
— Да, — сказал герцог, — мне удалось отыграться.
— Главное, Анри, пустите в ход решительно все, чтобы добиться для Мельхиора ордена и назначения.
Элеонора написала несколько строк прекрасной Диане де Мофриньез и записку г-же д'Эрувиль. Затем она ответила Каналису и, как хлыстом, ударила по самолюбию поэта, разоблачив его измышления.
«Барону де Каналису.
Дорогой поэт, мадемуазель де Лабасти очень красива. Монжено заявил мне, что у ее отца восемь миллионов. Я думала женить вас на ней и очень сердита на вас за недостаток доверия. Если вы отправились в Гавр с намерением женить Лабриера, то не понимаю, почему было не сказать мне об этом перед отъездом? И почему за две недели вы ни разу не написали мне, своему другу, зная, как меня легко взволновать. Ваше письмо пришло слишком поздно, я уже видела нашего банкира. Вы ребенок, Мельхиор, вы хитрите с нами. Это нехорошо. Даже герцог оскорблен вашим поступком. Он находит его недостойным дворянина, а это бросает тень на вашу матушку.
Теперь я желаю во всем убедиться собственными глазами. Кажется, я буду иметь честь сопровождать ее высочество на охоту, которую герцог д'Эрувиль устраивает для мадемуазель де Лабасти; я добьюсь, чтобы и вас пригласили в Розамбре, так как место встречи охотников будет, вероятно, назначено у герцога де Верней.
Поверьте, дорогой поэт, что, несмотря ни на что, я остаюсь вашим другом на всю жизнь.
— Смотри, Эрнест, — сказал Каналис, бросая через стол Лабриеру письмо г-жи де Шолье, полученное им за завтраком, — вот двухтысячная любовная записка, которую я получаю от этой женщины, и в ней нет ни одного обращения на ты. Прославленная Элеонора ни разу не скомпрометировала себя больше, чем в этом письме. Послушайся меня, женись! Несчастнейший брак лучше такого ярма, даже если оно и не слишком давит. Я величайший простофиля из всех, когда-либо ступавших по земле. У Модесты миллионы, она навсегда потеряна для меня, так как с северного полюса, на котором мы с ней находимся, нельзя вернуться к тропикам, где мы пребывали три дня назад. Итак, желаю тебе одержать победу над обер-шталмейстером, тем более что я писал герцогине, будто приехал сюда исключительно ради тебя; поэтому я буду помогать тебе.
