Возвышение Сайласа Лэфема - Хоуэллс Уильям Дин (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
— О, я знаю. И потом найдутся же люди, они помогут, если узнают, что у тебя нужда…
— Помогут, если узнают, что нужды нет, — сказал саркастически Лэфем.
— Ты рассказал обо всем Биллу?
— Нет, не смог. Уж очень долго я был самым богатым в родне. Не мог я признаться, что мне грозит беда.
— Понятно.
— И потом, до сегодняшнего дня все обстояло не так уж страшно. Но мы ведь не испугаемся, если станет и впрямь страшно.
— Не испугаемся.
22
С утренней почтой миссис Лэфем получила письмо от Айрин, особенно важное тем, что не упоминало ни об его авторе, ни о состоянии ее духа. Оно содержало лишь новости о дядиной семье, о том, какие все к ней добрые; о том, что кузен Билли возьмет ее и своих сестер кататься на буере, как только встанет лед на реке.
Письмо пришло, когда Лэфем уже ушел в контору, и мать пошла обсудить его с Пенелопой.
— Как тебе кажется? — спросила она и сказала, не дожидаясь ответа: — Мне вообще-то не очень по душе, когда женятся родственники, но если Айрин и Билли поладят… — и она нерешительно взглянула на Пенелопу.
— Для меня это ничего не изменит, — безучастно сказала девушка.
Миссис Лэфем потеряла терпение.
— Тогда вот что, Пенелопа! — воскликнула она. — Может, для тебя что-нибудь изменит, если я скажу, что у отца большие неприятности. Он весь извелся, полночи не спал, только об этом и говорил. Старый негодяй Роджерс взял у него много денег; и все другие, кому он помогал, тоже его подвели. — Миссис Лэфем так излагала обстоятельства дела, что ей некогда было входить в подробности. — И я хочу, чтобы ты вышла наконец из своей комнаты и постаралась бы подбодрить его и утешить, когда он нынче вернется. Будь здесь Айрин, она уж наверняка не стала бы хандрить, — не удержалась она.
Девушка приподнялась на локте.
— Что произошло у отца? — спросила она живо. — У него трудности? Он может разориться? Нам придется остаться в этом доме?
— Глядишь, еще рады будем здесь остаться, — сказала миссис Лэфем, сердясь и на себя за то, что дала дочери повод для догадок, и на избалованную богатством дочь, не представлявшую себе настоящей бедности. — Я хочу, чтобы ты встала и доказала, что можешь думать о ком-нибудь еще, кроме себя.
— О, конечно, встану, — сказала девушка быстро и почти весело.
— Я не говорю, что дела так уж плохи, как были совсем недавно, — честно призналась мать, отступая немного от утверждений, основанных более на чувствах, чем на фактах. — Отец надеется выпутаться, может, так оно и будет. Но я хочу, чтобы ты что-нибудь для него сделала, отвлекла бы, подбодрила, чтобы он не согнулся под тяжким бременем. И перестань хоть на время думать о себе, веди себя разумно.
— Да, да, — сказала девушка. — Можешь обо мне больше не беспокоиться.
Перед тем как уйти из комнаты, она написала записку; вниз она сошла одетая для улицы и сама отнесла ее на почту. Записка была адресована Кори:
«Не приходите, пока я не дам вам знать. На это у меня есть причина, которую сейчас я объяснить не могу; и вы не должны ни о чем спрашивать».
Весь день она пребывала в состоянии какого-то веселого отчаяния, а вечером сошла вниз поужинать с отцом.
— Что ж, Персис, — сказал он с усмешкой, садясь за стол. — Наши благие решения пока придется отложить. Как видно, англичане подвели Роджерса.
— То есть он не пришел?
— По крайней мере, до половины шестого его не было, — сказал Лэфем.
— Ох ты! — только и сказала жена.
— Но я, пожалуй, выпутаюсь и без мистера Роджерса, — продолжал Лэфем. — Есть одна фирма, я ожидал, что она лопнет, а она еще держится, и если я не пойду вместе с ней ко дну, то выплыву. — Вошла Пенелопа. — Привет, Пэн! — вскричал отец. — Не так уж часто тебя теперь увидишь. — Когда она проходила мимо него, он притянул ее к себе и поцеловал.
— Да, — сказала она, — но сегодня я решила повеселить вас немного. Говорить я не буду, одного моего вида вполне достаточно.
Отец засмеялся.
— Это мать тебе наговорила? Вчера я и впрямь приуныл; но, кажется, я не столько ушибся, как испугался. Не хочешь ли сходить сегодня в театр? В Парке дают «Селлерса». Ну, как?
— Сама не знаю. Думаешь, без меня там не обойдутся?
— Никак! — вскричал полковник. — Давайте все пойдем. Разве только, — вопросительно добавил он, — кто-нибудь может прийти?
— Никто не может прийти, — сказала Пенелопа.
— Отлично! Тогда пойдем. Ты только не мешкай, мать.
— Уж я-то вас не задержу, — сказала миссис Лэфем. Поначалу она намеревалась рассказать о бодром письме Айрин; но, поразмыслив, почла за лучшее вовсе не упоминать сейчас об Айрин. Когда они вернулись из театра, где полковник без умолку смеялся на протяжении всей комедии, то и дело толкая в бок Пенелопу, чтобы удостовериться, что и она получает удовольствие, жена сказала, точно все это делалось для развлечения дочери, а не его собственного: — Думается, у девочек все пойдет на лад, — потом сообщила ему о письме и о надеждах, какие оно в ней пробудило.
— Может, ты и права, Персис, — согласился он.
— А Пэн нынче впервые на себя похожа. И подумать, сошла к нам, чтобы повеселить тебя. Впору пожелать, чтобы твои неприятности не сразу уладились.
— Для Пэн их, пожалуй, еще надолго хватит, — сказал полковник, заводя часы.
Однако на время наступило улучшение, которое Уокер назвал потеплением в атмосфере конторы; потом нахлынула новая волна холода, поменьше первой, но явственно ощутимая, а за ней — новое улучшение. Все это походило на зиму в конце года, когда морозы чередуются с днями и даже неделями мягкой погоды, а снег и лед и вовсе исчезают. Но все же это была зима, не менее тяжелая от таких колебаний; подобные же колебания в его делах отражались на внешности и на поведении Лэфема. Он похудел и постарел; дома и в конторе был раздражителен до грубости. В такие дни Пенелопа делила с матерью тяготы домашней непогоды, вместе с нею терпела молчание или вспышки гнева мрачного человека, из-за которого в доме исчезла атмосфера веселого преуспевания. Лэфем больше не говорил о своих затруднениях и резко отвергал вмешательство жены.
— Занимайся своим делом, Персис, — сказал он однажды, — если оно у тебя есть, — после этого она полностью предоставила его Пенелопе, а та ни о чем его не спрашивала.
— Тяжело тебе приходится, Пэн, — сказала мать.
— Нет, мне так легче, — ответила девушка и больше не упоминала о собственных трудностях. Про себя она немного удивлялась послушанию Кори, который после ее записки не давал о себе знать. Ей хотелось спросить отца, не заболел ли Кори; ей хотелось, чтобы он сам спросил, отчего Кори не приходит. А мать продолжала:
— Твой отец, по-моему, сам точно не знает, как обстоят его дела. Приносит домой бумаги и сидит над ними по вечерам, точно и сам не очень в них разбирается. Он и всегда-то был скрытный, вот и сейчас никого ни до чего не допускает.
Иногда он давал Пенелопе для подсчета столбцы цифр, не доверяя это жене, которая в счете была гораздо сильнее. Миссис Лэфем уходила спать, а они сидели до полуночи, путаясь в расчетах, в которых оба были не очень-то сильны. Но мать видела, что девушка служит отцу поддержкой, а его трудности защищают ее от собственных. Иногда, поздно вечером, она слышала, как они уходили из дома, и не спала, дожидаясь их возвращения с этих долгих прогулок. Когда наступила краткая — на час, на день — передышка, первыми ее почувствовали домашние. Лэфем проявил интерес к тому, что пишет Айрин; стараясь загладить недавнюю угрюмость и раздражительность, он принял участие в бодрых предположениях жены. Айрин все еще жила в Дюбюке. От нее пришло письмо о том, что дядина семья хочет оставить ее у себя на всю зиму.
— Пускай ее, — сказал Лэфем. — Это для нее самое лучшее. — Лэфем и сам часто получал письма от брата. Брат держал под наблюдением Б.О. и П., которая пока не предлагала купить предприятия. Однажды, получив такое письмо, он спросил жену, не может ли он, — раз о намерениях дороги ничего не известно, — с чистой совестью и выгодой продать их всякому желающему?
