Карьер - Быков Василь Владимирович (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Что делать, он не знал тоже, но по мере того, как убывали темные минуты ночи, все росла его недобрая уверенность, что это все не случайно, что-то стряслось. Может, какая неувязка, может, схватили кого, а может… А может, те, на станции, уже отказали ему в доверии и выжидают. Выжидают, как он поведет себя с этим толом, кому передаст.
Когда стало светать, озябший и измученный напрасным ожиданием, он вошел в хлев и в проходе столкнулся с Марией. Та ждала его, в округлившихся ее глазах стыло страдание. Похоже, она уже не решалась ни о чем его спрашивать, сама все понимала.
— Вот такие дела, — глухо произнес он, чтобы сказать что-нибудь.
— А может, надо туда отнести? Может, передать надо? — вдруг заговорила Мария.
— На станцию?
— Ну. Это же недалеко. Сразу за местечком.
— Понимаешь, я даже не знаю. Я же там не был ни разу.
— Давай я сбегаю. Кому там отдать, ты знаешь?
— Знаю. Только… Понимаешь…
Он решительно не знал, как отнестись к этой ее готовности. Конечно, в какой-то степени это был выход из его прямо-таки тупикового положения, но он же порождал и несколько новых, трудноразрешимых проблем, главной из которых был риск, которому он подвергал Марию.
— А если полиция? — сказал он.
— Ну и что полиция? Лишь бы на Дрозденко не нарваться. А остальные, что они мне!
— Ой, ой, Мария… Ну еще подождем. Может, кто утром придет. Все-таки ночью комендантский час…
В холодном рассветном тумане они перебежали через слякотный двор на кухню, Мария поднялась к себе на чердак, а Агеев задержался внизу. В голове у него все гудело от бессонной ночи, тело расслабло, мысли вяло и бесплодно шевелились в поисках выхода. Все его намерения смешались, он не знал, как поступить лучше. Ждать? Довериться времени? Случаю? Или положиться во всем на Марию? Но ведь Мария — человек посторонний, вправе ли он вовлекать ее в столь серьезное и рискованное дело? Но и самому тащиться на станцию… Все-таки на нем замыкалось несколько цепочек связи, мог ли он так легкодумно рисковать собой? И тем самым ставить под угрозу эту, не им налаженную связь? Разумнее было рискнуть кем-либо другим — другим всегда рисковать удобнее, не без злорадства подумал Агеев. Но Мария… И понимает ли она, догадывается ли, какое в этом мешке мыло? И следует ли ему все объяснять, не лучше ли ей в этой ситуации остаться в наивном неведении?
А если ее схватят?
Нет, решил он, если посылать Марию, то надобно ей все объяснить как есть, он не мог с ней играть в жмурки. Ведь это игра со смертью, где ставка — жизнь. Делающий эту ставку должен ясно себе представить, чем он рискует…
Он все-таки ждал и все это лениво-рассветное утро прислушивался к глухим звукам извне — случайным голосам из соседних дворов, кудахтанью курицы за забором. Из кухонного окна было видно, как по улице в местечко прошла пожилая тетка в большом, накинутом на плечи платке, несшая в обеих руках тяжелые, наполненные чем-то корзины, и он догадался — на базар. Кажется, сегодня было воскресенье, возле церкви собирался базар, что-то продавали там, покупали. Впрочем, Агеев там не был ни разу, слышал, рассказывала Мария.
А что если вот так… в корзине?
Он пошарил глазами по углам кухни, по стенам, заглянул под стол. Нет, подходящей корзины тут не было, картошку обычно копали в старое жестяное ведро с двумя дырками в дне… И он вспомнил, что на чердаке за дымоходом среди прочего хлама валялась какая-то корзина. Та, наверное, сгодилась бы… Поспешно он поднялся на чердак, прежде чем пролезть в лаз, взглянул на постель под окном и встретился взглядом с Марией. Та не спала, лежала на боку, завернувшись в лоскутное одеяло, и в ее глазах светилось что-то отрешенное, далекое отсюда и от его забот. Но тревоги в них, кажется, не было, она как-то быстро успокоилась, отошла от своих недавних реальных и надуманных страхов. Беспокойство теперь целиком перешло к нему, и Агееву стоило труда утаить его от Марии.
— Ну что? Нет? — встретила она его вопросом.
— Нет.
— А ты что? Иди сюда. Придут, постучат.
— Боюсь, не придут.
Он сразу нашел эту корзину, плоско лежавшую в пыли среди ненужного тряпья и рухляди. Это была старая продолговатая плетенка, похоже, из рисовой соломки, с изрядно прохудившимся дном. Но дно можно было заделать картонкой, а ручки были в исправности — две прочные бечевки, наверное, для удобства обмотанные красным лоскутом. Сумка была в самый раз — обычная хозяйственная, в которой можно было носить, что хочешь: вещи, продукты на базар и с базара. Недолго повертев плетенку в руках, Агеев решительно вытряхнул из нее мусор.
— Вот, для мыла.
— Правильно! Вот я и отнесу, — решила Мария и подхватилась из-под одеяла. — Когда, сейчас отнести?
Агеев растерялся. Она его почти убивала своей столь легкодумной готовностью, но и разом снимала главное в его затруднении, ничего ей не надо было объяснять или тем более ее упрашивать. Может, так будет и лучше, подумал он. Однако все медлил, тянул время, отодвигая тот самый последний момент, когда перерешить уже будет поздно. Только долго тянуть было невозможно, надо было воспользоваться утром, когда шумел базар и в местечко и обратно шли люди.
— Мария, тут такое дело, — нерешительно начал он, спустив корзинку. — Наверное, ты догадываешься, что это такое?
Она, Похоже, удивилась — не столько его словам, сколько тону, каким они были сказаны, с мучительным преодолением себя, недомолвками и намеком.
— А что? — просто спросила она.
— Это не мыло. Это взрывчатка.
— Взрывчатка?..
По ее милому, такому дорогому теперь для него лицу скользнула тень мимолетного недоумения или даже испуга, но Мария быстро овладела собой и просветленно улыбнулась.
— Ну что ж, я поняла. Кому передать?
— Мария! Ты понимаешь, если попадешься…
— Все понимаю, не маленькая, — сказала она и, встав на носки, поцеловала его три раза — в обе щеки и в лоб. Потом враз отстранилась, взялась за красные ручки корзины, которые он все еще придерживал в своих руках. — Так кому передать?
Это мучительное объяснение бросило его в жар, потом он медленно покрылся холодным потом. Знал бы, куда посылал ее и что за этим последует. Потом сотни раз он вспоминал это расставание и поспешный разговор с ней, ее поцелуи и взгляды, искал, что сделал не так, чего не объяснил, упустил главное. Он уже почувствовал, как что-то пошло наперекосяк, словно под откос, непонятным роковым ходом, но изменить ничего не мог. Подгоняло время, волнение, и он отдался на волю случая, положился на судьбу и… Марию.
— Знаешь, где кочегарка?
— Ну, за пакгаузом, кажется.
— Вот там работает такой Молокович. Вызовешь его.
— Хорошо. Это я мигом. За час обернусь, ты жди.
Слегка подрагивающими руками он наладил корзину, обложкой от старой книги из сундука укрепил ее дно. Потом переложил туда тол. Получилось почти до верха, и Мария прикрыла его сверху какой-то найденной на чердаке цветной тряпицей. Агеев поднял корзину, повесил на руку — было тяжеловато, но нести было можно. Они спустились на кухню, надо было прощаться. Все внутри у Агеева мелко тряслось, как в ознобе, душа его исходила рыданием, и он едва сдерживал себя. Мария же, напротив, была спокойной, слегка озабоченной, но деловой и собранной, полной так нежданно обретенной решимости.
— Ты как, по улице? — дрогнувшим голосом спросил он.
— Нет, через овраг. А там в поле и на станцию.
— А полицаев не встретишь?
— Они больше в местечке. К тому же базар сегодня.
— Ну, гляди. Передашь и сразу сюда. Я жду.
— Спасибо, милый!
Она снова поцеловала его в уголки губ и подхватила корзину. Агеев сразу определил — тяжеловата все-таки была для нее эта корзина, но уже ничего изменять не стал, почти в растерянности выпустил ее из кухни во двор. Скорым шагом она прошла вдоль хлева и сараев, возле дровокольни оглянулась, взмахнула ему свободной рукой и на мгновение улыбнулась — загадочно-печальной улыбкой, которую он запомнил до конца своих дней.
