Поэма гашиша - Бодлер Шарль (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Будуар этот маленький и очень узкий. Потолок, начиная от карниза, закругляется в виде свода; стены покрыты длинными, узкими зеркалами, а между ними – панно с пейзажами, написанными в небрежном стиле декораций. На высоте карниза, на всех четырех стенах, изображены различные аллегорические фигуры – одни в спокойных позах, другие бегущими или летящими. Над ними яркие птицы и цветы. Позади фигур изображена решетка, поднимающаяся и округляющаяся по своду потолка. Сам потолок позолочен. Все промежутки между багетами и фигурами покрыты золотом, а в центре потолка золото прорезывается только переплетом мнимой решетки. Как видите, это походит на очень богатую клетку, прекрасную клетку для какой-нибудь птицы. Прибавлю еще, что ночь была чудесная, прозрачная и ясная, а луна светила так ярко, что, потушив свечу, я очень ясно видела всю эту декорацию, и видела не при свете моего воображения, как вы могли бы подумать, а именно при свете этой дивной ночи, и лунный свет скользил по этой нежной ткани из золота, зеркал и пестрых красок.
Прежде всего я была очень удивлена, увидев вокруг себя огромные пространства: то были чистые, прозрачные реки и зеленые ландшафты, отражающиеся в спокойной воде. Вы догадываетесь, конечно, что это была игра картин, отраженных зеркалами. Когда я подняла глаза, я увидела заходящее солнце: оно напоминало остывающий расплавленный металл. Это было золото потолка; но решетка вызывала во мне представление о том, будто я нахожусь в клетке или в доме, открытом со всех сторон, с видом на бесконечные равнины, от которых меня отделяют лишь прозрачные сетчатые стены моей великолепной тюрьмы. Вначале я рассмеялась над этой иллюзией, но чем больше я всматривалась, тем больше усиливались чары, тем больше естественности, ясности и навязчивой реальности приобретало видение. Теперь идея заключения возобладала в моем мозгу, хотя это пока не мешало тем разнообразным наслаждениям, которые доставляло мне все, что было вокруг меня и надо мною. Постепенно мне стало казаться, что я заключена надолго, быть может, на миллионы лет, в эту роскошную клетку, посреди этих волшебных ландшафтов, этой божественной панорамы. Я думала о Спящей красавице, об искуплении и будущем освобождении. Над моей головой летали яркие тропические птицы, и так как с большой дороги доносился звон колокольчиков, то эти два впечатления сливались в одно, и мне казалось, что эти птицы поют металлическими голосами. Очевидно, они беседовали обо мне и воспевали мое заточение. Кривляющиеся обезьяны, насмешливые сатиры, казалось, потешались над распростертой пленницей, обреченной на неподвижность. Но все мифологические божества смотрели на меня с чарующими улыбками, как бы умоляя меня терпеливо нести свою судьбу; и все глаза были устремлены на меня, как бы ища моего взгляда. И я решила, что если я обречена нести это наказание за какие-нибудь старые заблуждения, за какие-нибудь мне самой неизвестные грехи, то все-таки я могу надеяться на высшее милосердие, которое осудило меня на неподвижность, но за это обещает мне бесконечно более ценные наслаждения, чем те ребяческие удовольствия, которые заполняют наши юные годы. Вы видите, что грезы мои не лишены были нравственных размышлений, но я должна признать, что наслаждение, которое доставляли мне эти прекрасные образы и блестящие драмы, постоянно прерывало все другие мысли.
Это состояние длилось долго, очень долго… Длилось ли оно до самого утра? На это я не могу ответить. Я увидела утреннее солнце прямо против себя, и очень удивилась этому; но, несмотря на все усилия моей памяти, мне не удалось установить, спала ли я или провела дивную бессонную ночь. Только что была глубокая ночь, а теперь – день! А между тем я прожила долгую, о, очень долгую жизнь!.. Представление о времени или, вернее, чувство времени отсутствовало, я измеряла эту ночь только количеством пронесшихся в моем мозгу мыслей. Однако, хотя с этой точки зрения она представлялась мне бесконечно долгой, все-таки мне казалось, что она длилась всего несколько секунд или, быть может, даже вовсе не отняла ни мгновения у Вечности…
Я не рассказываю вам о моей усталости… она была безмерна. Говорят, что экстаз поэтов и творцов напоминает то состояние, которое я испытала; мне, однако, всегда казалось, что тот, кто призван волновать сердца людей, должен быть одарен невозмутимо-спокойным темпераментом; но если вдохновенный экстаз поэтов действительно походит на те наслаждения, которые доставила мне чайная ложка наркотика, то думаю, что бедные поэты расплачиваются слишком дорогою ценою за удовольствия публики. И какое чувство благополучия, облегчения овладело мною, когда я опять почувствовала себя дома, т е. в моем духовном мире – в действительной жизни!»
Вот рассказ несомненно разумной женщины, и мы воспользуемся им, извлекая некоторые полезные указания, которые дополнят это краткое описание основных ощущений, вызываемых гашишем.
Она упомянула об ужине, как об удовольствии, которое явилось очень кстати, когда временное прояснение (казавшееся ей окончательным) позволило ей вернуться к действительности. Я говорил уже, что в опьянении гашишем бывают периоды прояснения и обманчивого затишья; очень часто гашиш вызывает чувство жестокого голода и почти всегда – необыкновенную жажду. Но обед или ужин не приводят к успокоению, а наоборот, вызывают новый приступ возбуждения – то удивительное состояние, которое описывает рассказчица, сопровождающееся целым рядом волшебных видений, слегка окрашенных ужасом, перед которыми она выказала такую очаровательную покорность. Замечу еще, что на удовлетворение этого тиранического чувства голода и жажды, о которых мы упомянули, приходится затрачивать порядочные усилия, ибо отравленный гашишем чувствует себя настолько выше материальных вопросов или, вернее, так порабощен опьянением, что ему нужно немало времени собираться с силами для того, чтобы взять в руки бутылку или вилку.
Последний приступ, вызванный процессом пищеварения, проявляется в очень бурной форме, с ним невозможно уже бороться; к счастью, эта фаза опьянения непродолжительна: она сменяется другой фазой, которая в приведенном мною случае сопровождалась чудесными видениями, возбуждавшими некоторый страх и вместе с тем глубокое умиротворение. Это новое состояние обозначается на Востоке словом кейф. В нем нет уже бурных и головокружительных порывов; это блаженство покоя и неподвижности, необыкновенно величественная покорность. Вы давно потеряли власть над собой, но это не печалит вас. Страдание и представление о времени исчезли, и если порою они все-таки всплывают, то совершенно измененные, соответствуя господствующему чувству, и столь же далекие от своей обычной формы, как поэтическая грусть – от настоящего страдания.
Но отметим, прежде всего, что в рассказе этой дамы мы имеем дело с псевдогаллюцинацией – галлюцинацией, обусловленной окружающей средой; мысль является только зеркалом, в котором окружающее отражается в утрированной форме. Затем наступает явление, которое я назвал бы моральной галлюцинацией: субъект думает, что он подвергается искуплению; благодаря женскому темпераменту, не склонному к анализу, рассказчица не обратила внимания на оптимистический характер приведенной выше галлюцинации. Благосклонный взгляд богов Олимпа опоэтизирован действием гашиша. Я не скажу, что рассказчица миновала обычный момент угрызений совести, но мысли ее, внезапно охваченные грустью и сожалением, быстро окрасились надеждой. У нас еще будет возможность подтвердить это наблюдение.
Она говорит об усталости следующего дня; действительно, усталость эта очень велика: но она чувствуется не сразу, и когда вы замечаете ее, вы недоумеваете. Прежде всего, когда вы окончательно убедились, что новый день поднялся над горизонтом вашей жизни, вы испытываете чувство необыкновенного благополучия. Но как только вы встали на ноги, вы чувствуете, что последствия опьянения еще держат вас в своей власти, опутывают вас, как цепи недавнего рабства. Ваши слабые ноги едва держат вас, и вы ежеминутно боитесь разбиться, как хрупкий предмет. Страшная слабость (некоторые утверждают, что она не лишена прелести) томит ваш дух и окутывает туманом ваши способности. И вот вы еще на несколько часов лишены возможности работать, действовать, проявлять свою волю. Это наказание за ту беззаботную расточительность, с которой вы расходовали вашу нервную энергию. Вы развеяли на все четыре стороны вашу индивидуальность – и сколько усилий должны вы употребить теперь, чтобы вновь собрать и сосредоточить ее!
