Знахарь - Доленга-Мостович Тадеуш (онлайн книга без .txt) 📗
– Значит, он не умер! Его не убили! Он укрылся в провинции под чужой фамилией и в мужицкой одежде, укрылся вместе с дочерью, но почему не изменил и ее фамилию?.. Почему отец и дочь делали вид, что не знают друг друга?
В памяти всплыли слова, сказанные девушкой при обследовании:
– Дядя Антоний был внимателен ко мне, как родной отец.
– Зачем эта комедия?.. Он ведь и есть ее отец! Достаточно было встать и сказать: «У меня есть право оперировать и лечить. Я не знахарь Косиба. Я профессор Рафал Вильчур».
И он был бы свободен.
– Почему же он так цепко держится за свою маску? Открой Вильчур свою настоящую фамилию в суде первой инстанции, и все бы тут же закончилось, но он предпочел свободе приговор, обрекающий его на три года тюрьмы!
Если бы профессор Добранецкий так хорошо не знал своего прежнего шефа и учителя, то у него возникла бы мысль, что Вильчур совершил какое-то преступление и теперь скрывается от закона.
– Нет, здесь скрывается какая-то тайна. Эта история более запутана, чем кажется на первый взгляд.
Память услужливо представила внутреннему взору Добранецкого первые дни после исчезновения профессора Вильчура. Неужели исчезновение пани Беаты с дочерью, а затем гибель профессора Рафала – хорошо разыгранная комедия?.. Тогда каковы же мотивы их побега?.. Отказались от состояния, положения в обществе, славы. И сбежали, но с какой целью?
Рациональный разум Добранецкого требовал ответа, обоснованного логическими предпосылками и нормальными человеческими действиями.
Однако сейчас у него не было времени на разгадывание головоломок. Каждую минуту могли вернуться судьи и объявить приговор.
– Я обязан немедленно сообщить адвокату о своем открытии и потребовать возобновления разбирательства, чтобы сделать заявление, что в лице знахаря Косибы я узнал пропавшего профессора Вильчура.
Добранецкий закусил губу и чуть слышно повторил:
– Да, это мой долг.
Однако он не сдвинулся с места. Мысли вихрем проносились в его голове. Стремительно росла и цепочка возможных последствий такого открытия.
Прежде чем принять решение, следовало трезво взвесить все «за» и «против» и, естественно, предусмотреть последствия. Профессор Добранецкий не любил действовать вслепую под влиянием голых эмоций.
– Прежде всего, нужно взять себя в руки, – произнес он таким тоном, каким успокаивал нервных пациентов.
Он вынул папиросу и закурил, отметив про себя, что табак пересохший, что сегодня он выкурил меньше, чем обычно, и что следовало бы вообще ограничиться двумя десятками папирос в день Привычные действия и мысли вернули ему спокойствие и уверенность. Результат не замедлил сказаться: он вспомнил нюансы, которым до сих пор не придавал никакого значения, но которые, в сущности, резко меняли ситуацию, – ведь знахарь в ходе процесса усмехался, глядя на него, усмехался совершенно откровенно!
– Он присматривался ко мне, как к кому-то хорошо знакомому, и, по крайней мере, не скрывал того, что пытается меня узнать!.. Что это может значить?
Ответ напрашивался сам собой: профессор Вильчур не боялся быть узнанным в обличье знахаря! Тогда почему он не прервал процесс простым заявлением, что он профессор, доктор медицины Вильчур? На это может быть только один ответ: «Он сам не знает, кто он…»
Сделав это открытие, Добранецкий вскочил сам не свой.
– Амнезия! Утрата памяти. Боже! Столько лет он блуждал… Дошел до уровня простого поденщика… Он потерял память…
Профессор Добранецкий точно знал, что следует делать, чтобы вылечить несчастного. Достаточно было просто сказать ему, кто он, напомнить несколько деталей из его жизни, показать какой-нибудь знакомый предмет.
Разумеется, это может вызвать нервное потрясение, но, каким бы сильным ни был стресс, он неопасен.
Спустя несколько часов или дней к Вильчуру вернется память…
– И что тогда?..
И тут перед глазами Добранецкого отчетливо предстали неизбежные последствия. Прежде всего, новость о трагедии и ее счастливом финале разлетится по всей стране. Профессор Вильчур вернется в столицу. Вернется домой, в свое имение, в свою клинику. Он вернет свои права, должности, ведущее положение в мире медицины. Он станет еще более известным и любимым. Его окружит ореол мученика, ореол знахаря-чудотворца, который сумел остаться гениальным хирургом без операционных, без штаба ассистентов, без инструментов…
– Он вернется… а что тогда будет со мной?..
И профессор Добранецкий почувствовал во рту привкус горечи. Что будет с ним?.. Десять лет каторжного труда привели его к вершинам признания и успеха… Что же теперь ждет его?
Несомненно, все с восторгом воспримут его открытие. Он переживет еще один триумфальный день А потом?.. В силу понятных обстоятельств его отодвинут на второй план, он снова окажется в тени величия Вильчура… Кафедру, правда, у него не отнимут, но под давлением общественного мнения он вынужден будет уступить ее добровольно, как. впрочем, и управление клиникой… кабинет директора… Конец его нововведениям, которые он делал на протяжении многих лет, председательству в разных объединениях и союзах…
Да, войти в зал суда и объявить, что этот знахарь – профессор Рафал Вильчур, значит отказаться от своих достижений и должностей, зачеркнуть самый плодотворный период своей карьеры и добровольно отказаться от всего, что он так любит…
И еще одно: в биографии Рафала Вильчура, написанной Добранецким, был один небольшой фрагмент, который даже спустя столько лет заставлял краснеть профессора от стыда. Описывая один из сложных случаев, встреченный им в лечебной практике, он приписал себе заслуги в постановке смелого и точного диагноза, что спасло пациенту жизнь.
Ложь эта, в общем-то незначительная, могла быть обнаружена только одним человеком – профессором Вильчуром, но лишь в том случае, если к нему вернется память…
Руки и ноги профессора Добранецкого налились свинцом, в висках лихорадочно стучало.
– Как поступить?..
А что… если он промолчит? Будет ли это подлостью по отношению к Вильчуру? Будет ли для него трагедией остаться тем, кем он есть, жить в тех условиях, к каким он успел привыкнуть?..
– Ведь Корчинский совершенно случайно вызвал меня свидетелем! Так же случайно, черт возьми, я согласился выступить в суде! Если бы не это… Антоний Косиба до смерти остался бы знахарем и не чувствовал бы себя обиженным.
Правильно! И это должно стать основным критерием. Если человек не знает, что его оскорбляют, значит. оскорбления нет. Вильчур не знает, что он был кем-то другим. Нет счастья без осознания его, как, впрочем, и несчастья…
Резкий звонок оповестил о продолжении судебного заседания.
– Прошу встать! Суд идет, – донесся голос дежурного до слуха Добранецкого.
Он не сдвинулся с места. В зале зачитывали приговор.
– А что будет, если его осудят? – раскаленным гвоздем пронзила мозг досадная мысль.
Он сжал кулаки:
– Нет, не осудят, его нельзя осудить, – убеждал он себя.
Скоро послышались голоса, шум отодвигаемых стульев и разноголосый гомон. Дверь открылась, и публика высыпала в коридор.
По выражению лиц людей, присутствовавших на суде, нетрудно было догадаться, что приговор был оправдательным. Добранецкий с облегчением вздохнул. Ему показалось, что вся тяжесть ответственности свалилась у него с плеч.
Мимо, жестикулируя и громко разговаривая, проходили люди: мужики в коричневых кожушках, врачи, адвокаты, мельник с сыном, чета Чинских. Последним в окружении большой группы шел знахарь Косиба со своим защитником, с молодым Чинским и его невестой.
Адвокат Корчинский со своими спутниками задержался возле профессора Добранецкого. Он что-то весело говорил ему. за что-то благодарил.
Профессор пытался улыбаться, пожимал их руки, но не мог поднять глаз. В какое-то мгновение он все же встретился взглядом с Антонием Косибой. Добранецкому потребовалось огромное усилие, чтобы овладеть собой и не закричать. Взгляд Косибы был напряженным, пронизывающим, полуосознанным.
