Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки (онлайн книга без TXT) 📗
Глава VI
Такая жара нестерпима даже для кота. Рассказывают, как один англичанин, по имени, кажется, Сидней Смит жаловался: «Хочу снять кожу, содрать до самых костей мясо и насладиться прохладой». До самых костей можно было бы и не обнажаться, но мне хотелось бы выстирать, а потом прогладить свою бледно-серую в пятнах меховую шубку или хотя бы заложить ее на время в ломбард. Люди, наверное, думают, что лица у кошек не меняются круглый год, что они живут очень спокойной и благополучной жизнью и им не нужны деньги, но это далеко не так, даже кошки прекрасно чувствуют жару и холод. И мне иной раз очень хочется облиться водой, но я знаю, что сушить шубку дело не легкое, а поэтому терплю запах пота и еще ни разу не ходил в баню. Время от времени у меня возникает желание обмахнуться веером, но что поделаешь, если я не могу удержать его в лапах. В свете этих размышлений человек представляется мне существом весьма прихотливым. То, что вполне можно съесть сырым, люди зачем-то варят, жарят, поливают уксусом, мисо [107] — словом, занимаются ненужной работой и еще радуются этому. То же самое можно сказать и об одежде. Люди от природы несовершенны и не могут подобно кошкам весь год ходить в одной и той же одежде, а ведь можно прекрасно прожить свой век и не напяливая на себя такое множество тряпок. Они живут на иждивении овец, о них заботятся шелковичные черви, они даже пользуются добротой хлопковых полей, и вполне ясно, что все эти излишества есть результат человеческой бесталанности. Можно даже смотреть сквозь пальцы на их одежду и пищу и простить им эти слабости, но я никак не возьму в толк, почему они упорно гнут свою линию даже в том, что не имеет непосредственного отношения к их существованию. Взять хотя бы волосы на голове. Они растут сами собой, и мне кажется, было бы самым правильным не обращать на них внимания. Но не тут-то, было! Люди всякими способами осложняют себе жизнь, придают волосам самые разнообразные формы и находят в таком занятии удовольствие. У тех, кто называет себя монахами, головы всегда отливают синевой. В жаркую погоду они раскрывают над собой зонты. В холодную обматывают головы платками. Для чего же тогда они выбривают их до синевы? Какой в этом смысл? А есть и такие, которые неизвестно для чего разделяют свои волосы при помощи похожего на пилу инструмента, называемого гребнем, на две равные части и потом страшно радуются. А если не пополам, то в очень любопытном соотношении семь к трем. Есть люди, у которых этот пробор идет через всю макушку до самого затылка. Как искусственные листья банана. Встречаются и такие, которые состригают волосы на темени прямо, как по линейке, а на висках срезают совсем. Создается такое впечатление, будто круглое лицо заключено в четырехугольную рамку, и при виде этого зрелища на ум приходит этюд, на котором изображен садовник в ограде из криптомерии. Кроме того, говорят, что существуют разные виды стрижки: стрижка номер пять, номер три и даже номер один. Кто знает, — может быть, со временем начнут стричь волосы даже внутри головы и появятся стрижки номер минус один, минус три и так далее. Почему люди воспылали страстью к этому занятию?…
И вообще, что это за блажь — ходить на двух ногах, когда их четыре. Если бы люди ходили на всех четырех ногах, то передвигались бы гораздо быстрее, и очень глупо, что они всегда пользуются только двумя, а другие две праздно болтаются вдоль тела, словно повешенная на шею сушеная треска. В результате многих наблюдений у меня складывается впечатление, что у людей гораздо больше свободного времени, чем у кошек, им скучно, и, чтобы развлечься, они придумывают подобные штуки. Однако, как ни странно, эти бездельники постоянно вопят, что страшно заняты, и, судя по их лицам, это действительно так. Когда видишь, как они суетятся, поневоле начинаешь беспокоиться, как бы дела не заели их до смерти. Некоторые из них, глядя на меня, говорят: «Хорошо бы иногда пожить вот так спокойно, без хлопот». Если вам нравится жить спокойно, живите. Ведь вас никто не просил так суетиться. Выдумывать для самого себя разные дела, которые тебе не под силу, а потом говорить: «Ах, ах, тяжело» — все равно что развести сильный костер и кричать: «Жарко, жарко». Даже кошки, выдумай они целых двадцать способов стрижки головы, не могли бы жить спокойно. Если хотите жить спокойно, то единственное, чему вам следует научиться, — это и летом носить, подобно мне, меховые одежды… Но в меховой шубке все-таки слишком жарко.
Поэтому я не могу воспользоваться единственным, на что имею монопольное право — дневным сном. Хоть бы случилось что-нибудь интересное, а то мне давно не приходилось наблюдать за человеческим обществом, и после долгого перерыва мне хотелось посмотреть, как люди по собственной воле суетятся, но, к сожалению, темперамент хозяина такой же, как у меня. Днем он спит не меньше меня, особенно с тех пор как начались летние каникулы; он ничем не занимается, поэтому сколько за ним ни наблюдай — никакого удовольствия не получишь. Если в такие минуты к нам заходит хотя бы Мэйтэй, то бледное лицо хозяина оживляется и он на короткое время становится меньше похожим на кота. «Сейчас бы в самый раз прийти Мэйтэю», — подумал я и тут же услыхал, как кто-то шумно полощется в ванной. Когда звук льющейся воды затихал, раздавались громкие крики: «Здорово!», «Ах, как приятно», «Еще полей». Только один человек мог позволить себе кричать в чужом доме и вести себя столь бесцеремонно. Этот человек — Мэйтэй.
Наконец— то пришел, значит полдня сегодня можно будет не скучать. Вытирая капельки пота и натягивая на плечи кимоно, Мэйтэй-сэнсэй, как всегда, без разрешения уже входил в гостиную. «Хозяюшка, а где Кусями-кун?» -завопил он и бросил свою шляпу на циновку. Хозяйка сладко спала над рукоделием в соседней комнате. От поднятого Мэйтэем шума у нее зазвенело в ушах. Она испуганно вскочила и, выпучив заспанные глаза, вышла в гостиную. Мэйтэй, на котором сегодня было кимоно из тонкого полотна, уже расположился там, где ему казалось удобнее всего, и обмахивался веером.
— О, это вы, — произнесла хозяйка, потом растерянно добавила: — А я и не знала, что вы у нас, — и поклонилась гостю.
