Мэнсфилд-парк - Остин Джейн (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Глава 13
На другое утро Генри Крофорд опять был в Мэнсфилд-парке, причем ранее того часа, когда принято являться с визитами. Леди Бертрам и Фанни он застал в малой гостиной, и, к его счастью, когда он вошел, леди Бертрам как раз собиралась удалиться. Она дошла уже почти до дверей и, не мысля, что можно потратить столько усилий понапрасну, любезно его встретила, коротко сослалась на то, что ее ждут, велела слуге доложить о госте сэру Томасу и прошествовала своей дорогою.
Безмерно довольный, что она уходит, Генри поклонился, проводил ее взглядом и, не теряя ни минуты, тотчас же оборотился к Фанни, достал из кармана какие-то письма и весьма оживленно заговорил:
– Должен признаться, я бесконечно обязан тому, кто дал мне случай увидеть вас наедине. Вы и не представляете, как мне этого хотелось. Зная ваши чувства к брату, я не вынес бы, если б вам пришлось разделить с кем-либо из домочадцев первую радость от известия, которое я принес. Он произведен. Ваш брат – лейтенант. Я бесконечно счастлив поздравить вас с производством вашего брата в офицеры. Вот письма, из которых это явствует, они только что прибыли. Вы, наверно, хотите их посмотреть.
Фанни не в силах была вымолвить ни слова, но он и не ждал от нее слов. Ему довольно было видеть ее глаза, краску в лице, видеть, как сменялись ее чувства – сомнение, смущенье и, наконец, ликованье. Он протянул ей письма, и она их взяла. Первое было от адмирала – в нескольких словах он сообщал племяннику, что дело, о котором он хлопотал, – производство молодого Прайса – закончилось успешно; и в конверт были вложены еще два письма – одно от секретаря военно-морского министра (первого лорда Адмиралтейства) другу адмирала, которого он уполномочил позаботиться об этом деле, второе – от этого друга ему самому; из этого письма следовало, что его светлость был счастлив иметь попечение о рекомендации сэра Чарлза, что сэр Чарлз был в восторге от представившегося ему случая доказать адмиралу Крофорду свое глубочайшее уважение и что присвоение мистеру Уильяму Прайсу звания второго лейтенанта на его величества шлюпе «Дрозд» наполнило радостию широкий круг весьма замечательных лиц.
Фанни дрожащей рукой держала письма, взор ее перебегал с одного на другое, и сердце переполнилось волнением, а меж тем Крофорд все говорил и говорил с непритворным пылом, спеша выразить, как близко к сердцу принимает он это событие.
– Как бы ни была велика моя собственная радость, умолчу о ней, ибо думаю лишь о вашей радости. В сравненье с вами кто вправе ликовать? Я чуть ли не упрекал себя, узнав прежде вас то, что вам должно бы стать известно ранее всех на свете. Однако ж я не потерял ни минуты. Почта нынче утром запоздала, но уж я-то потом не мешкал ни минуты. Не стану и пытаться описывать, как нетерпеливо, как страстно, как отчаянно желал я скорейшего разрешения этого дела, как был горько уязвлен, как жестоко разочарован, что оно не доведено было до конца, пока я оставался в Лондоне! Со дня на день откладывал я свой отъезд в надежде на скорое его окончание, ибо ничто, кроме такого дорогого моему сердцу предмета, не могло бы и вполовину долее задержать меня вдали от Мэнсфилда. Но хотя мой дядюшка отнесся к моему желанию со всей сердечностью, какой я от него ждал, и немедля сделал все от него зависящее, один его друг был в отсутствии, а другой чрезвычайно занят, отчего возникли сложности, разрешения которых я уже не смог долее ждать, и, зная, в каких надежных руках я все оставляю, я в понедельник уехал, в надежде, что самой ближайшей почтою получу вот эти письма. Мой дядюшка, самый лучший человек в целом свете, увидев вашего брата, как я и думал, сделал все от него зависящее. Он в восторге от вашего брата. Вчера я не позволил себе рассказать, в какой восторг он пришел, не позволил себе повторить и половины похвал адмирала в его адрес. Я отложил это до тех пор, пока не получу подтверждения, как получил нынче, что то были похвалы истинного друга. Вот теперь можно сказать, что я и сам не мог бы ждать от адмирала большего интереса, а с ним более горячего желания помочь, более высокой похвалы, чем та, что от души выразил мой дядюшка после того, как они вместе провели вечер.
– Так, выходит, все это плод ваших стараний? – воскликнула Фанни. – Боже милосердный! Как вы добры, как добры! Вы и вправду… это благодаря вашему желанию… прошу прощенья, нo я в растерянности. Неужто адмирал просил за Уильяма?.. как это было?.. я ошеломлена.
Генри был неописуемо счастлив, что может все растолковать, и принялся рассказывать, как все началось, и подробнейше объяснять, каково в этом его собственное участие. Последняя его поездка в Лондон имела единственной целью ввести брата Фанни в дом на Хилл-стрит и уговорить адмирала, чтоб он всем своим влиянием поспособствовал продвижению Уильяма по службе. Это и было его дело в Лондоне. О своем намерении он не сказал ни единой душе, не заикнулся о том даже Мэри; пока не был уверен в исходе, он не хотел ни с кем делиться своими чувствами, но таково было его дело в Лондоне; и с таким жаром он говорил о своих стараниях, столько страсти было в каждом слове, так изобиловала его речь выражениями вроде глубочайшей заинтересованности, двояких мотивов, невозможности сказать все, что ему хотелось бы, что, будь Фанни в состоянии внимать ему, она несомненно поняла бы, к чему он клонит; но сердце ее так было переполнено, она так еще была удивлена, что слушала вполуха даже то, что он говорил ей об Уильяме, и, когда он замолчал, только и промолвила: «Как вы добры! Как необыкновенно добры! Ах, мистер Крофорд, мы вам бесконечно обязаны. Милый, милый мой Уильям!», потом вскочила и поспешно направилась к двери, восклицая: «Пойду к дядюшке. Дядюшка должен узнать об этом как можно скорее!» Но этого Крофорд допустить не мог. Случай был слишком хорош, и чувства его слишком нетерпеливы. Он сразу же ее остановил. Она не должна уходить, должна подарить ему еще пять минут! И он взял ее за руку и повел обратно на место, и только в середине его дальнейшего объяснения Фанни заподозрила, чего ради он ее задержал. Однако ж когда она окончательно поняла это и увидела, что от нее ждут, чтоб она поверила, будто вызвала в нем чувства, коих сердце его никогда прежде не знало, и что все, сделанное им для Уильяма, должно служить доказательством его безмерной, не имеющей себе равных преданности ей, она до крайности огорчилась и несколько времени не могла вымолвить ни слова. Она сочла все это вздором, пустой болтовней и волокитством, рассчитанным лишь на то, чтоб ввести ее в заблуждение; она только и почувствовала, что он ведет себя с нею непорядочно, недостойно, чего она вовсе не заслужила; но это очень на него похоже, вполне согласно с тем, что она уже видела; однако она не позволит себе и наполовину выказать свое неудовольствие, ведь она теперь стольким ему обязана, и нельзя ей о том не помнить, хоть ему и недостало деликатности. Пока сердце ее трепещет благодарностью и радостью за Уильяма, не может она слишком возмущаться из-за того, что ранит лишь ее самое; и после того, как она дважды отняла у Крофорда свою руку и дважды тщетно пыталась отворотиться от него, она поднялась и в сильном волнении только и сказала:
– Прошу вас, мистер Крофорд, не надо. Пожалуйста, не надо. Подобный разговор мне очень неприятен. Я уйду. Мне это невыносимо.
Но он все не умолкал, говорил о своем чувстве, умолял о взаимности и, наконец, в самых определенных словах, так что не могла она не понять, предложил ей себя, свою руку, свое состояние, решительно все. Да, он так это прямо и сказал. Фанни удивилась и смутилась более прежнего, и, все еще не веря, можно ли принять это всерьез, она не в силах была долее слушать. Крофорд настаивал на ответе.
– Нет, нет, нет! – воскликнула Фанни, закрыв руками лицо. – Это все вздор. Не терзайте меня. Я более не могу это вынести. Вы были так добры к Уильяму, мою благодарность не выразить никакими словами. Но я не хочу, не могу, не должна слушать такие речи. Нет, нет, не думайте обо мне. Да вы и не думаете. Это все пустое, я знаю.
