Эроусмит - Льюис Синклер (читаем книги онлайн .TXT) 📗

В Наутилусе был Загородный клуб — ось, вокруг которой вращалось все так называемое общество, но население Ашфорд-Грова — десять, двенадцать семейств — составляли особое племя; они хоть и ходили в Загородный клуб поиграть в гольф, но к остальным членам относились свысока, держались особняком и считали себя больше связанными с Чикаго, чем с Наутилусом. Они поочередно друг друга принимали. Никто из них не сомневался, что является желанным гостем на приеме у любого из них; и на эти приемы никогда не приглашались лица, стоящие вне Группы, — исключения допускались только для приезжих из более крупных городов и для редких одиночек, вроде Мартина. То был сплоченный маленький гарнизон в варварском городе.

Члены Группы были очень богаты, и один из них, Монтгомери Магфорд, кое-что знал о своем прадеде. Они жили в тюдоровских замках и в итальянских виллах, таких новых, что лужайки перед подъездами только начали зарастать газоном [61]. У них были большие автомобили и еще большие погреба, хотя в погребах не содержалось ничего, кроме джина, виски, вермута и считанных заветных бутылок сладковатого шампанского. Каждому члену Группы доводилось бывать в Нью-Йорке, где он останавливался в Сент-Регисе или в «Пласа» и слонялся по городу, покупая костюмы и выискивая небольшие, но шикарные рестораны, а пять супружеских пар из двенадцати побывали в Европе: провели неделю в Париже, намереваясь обойти все художественные галереи, но на деле познакомились только с более разорительными приманками Монмартра.

Группа приняла Мартина и Леору, как бедных родственников. Их приглашали на званые обеды, на воскресные завтраки в Загородном клубе. Что бы ни затевалось, конец был всегда один: бешено мчались куда-нибудь на автомобилях и после обильной выпивки требовали, чтобы Мартин «изобразил дока Пиккербо».

Кроме автомобилей, выпивок и танцев под виктролу, главным развлечением Группы были карты. Любопытно, что в этом вполне аморальном кругу не был принят флирт; с большой свободой обсуждались у них «вопросы пола», но никто из членов Группы не отступал, казалось, от моногамии, все были счастливы в браке или боялись показаться несчастливыми. Но когда Мартин узнал их ближе, он услышал кое-что о мужьях, «проводивших время» в Чикаго, о женах, принимавших молодых людей в нью-йоркских гостиницах, и под их чопорным супружеским спокойствием учуял бешеную неудовлетворенность.

Неизвестно, признавал ли когда-нибудь Мартин настоящим джентльменом-ученым Клэя Тредголда, который горячо увлекался всем, что имело касательство к астрономии, но только не ее изучением, и видел ли он высокородного аристократа в Монти Магфорде, — но его восхищали автомобили его друзей, их ванны с душем, их туалеты с Пятой авеню [62], спортивные костюмы и дома, довольно трафаретно декорированные молодыми эстетами из Чикаго. Он открыл существование соусов и старинного серебра. Леорино платье стало для него теперь не просто одеждой, но возможным выразителем женской прелести, и он с раздражением отмечал, как невнимательна его жена к своим туалетам.

Одинокая, редко когда о себе рассказывая, Леора жила в Наутилусе своей обособленной маленькой жизнью, напряженной и молчаливой. Состояла членом бридж-клуба и чинно ходила одна в кинематограф. Но ею владел честолюбивый замысел — узнать Францию. То было давнее желание, загадочное в своих истоках и долго хранимое в тайне, но как-то раз она вдруг вздохнула:

— Рыжик, единственное, чего я хочу — хотя бы через десять лет, — это побывать в Турене, и в Нормандии, и в Каркассоне. Сможем мы, как ты думаешь?

Леора не часто о чем-нибудь просила. Мартина смущало и трогало, когда он подмечал, что она читает книги о Бретани, когда слышал, как она, склонившись над краткой французской грамматикой, лепечет: J'ay… j'aye. Тьфу, черт, как сложно!

— Ли, дорогая, — сказал он, — если ты хочешь во Францию… слушай! В один прекрасный день мы отправимся в путь с рюкзаком за плечами и пройдем твою старую Францию из конца в конец.

Благодарно и недоверчиво Леора отвечала:

— И знаешь, если тебе станет скучно, Рыжик, ты поедешь ознакомиться с работой Пастеровского института. Ах, хоть раз бы в жизни!.. Идти между высоких беленых заборов, набрести на нелепое маленькое кафе и смотреть, как проходят мимо люди в забавных красных шарфах и широких синих штанах. Нет, ты в самом деле думаешь, что мы могли бы съездить?

Леора пользовалась в Ашфорд-Грове странной популярностью, хотя была совершенно лишена того, что Мартин называл «шиком». На платье у нее всегда недоставало хотя бы одной пуговицы. Миссис Тредголд, самая добрая и наименее набожная женщина в мире, взяла ее под свое крыло.

Наутилус всегда подозрительно косился на Клару Тредголд. Миссис Альмус Пиккербо говорила, что она «не принимает никакого участия в Движении по усовершенствованию города». Годами она жила, казалось, в полном удовлетворении, выращивая розы, заказывая умопомрачительные шляпы, втирая миндальные кремы в свои прелестные руки да слушая непристойные рассказы мужа, — и годами была одинока. В Леоре она распознала ту же приветливую отчужденность, какая была и в ней. Они проводили вдвоем целые дни, сидя на веранде, читая, делая маникюр, куря папиросы, ни слова не говоря и вполне доверяя друг другу.

С другими женщинами Группы Леора не сходилась так близко, как с Кларой Тредголд, но она им нравилась, потому что была еретичкой, которая своими пороками — курением, ленью, пристрастием к крепкому словцу — повергала в смятение миссис Пиккербо и миссис Эрвинг Уотерс. Группа одобряла всяческие нарушения условностей, кроме нарушения условностей экономических, угрожающего ее покою и богатству. Леора пивала чай или коктейль вдвоем с молодой издерганной миссис Монти Магфорд, которая четыре года тому назад была самой легконогой начинающей балериной в Де-Мойне, а теперь с отвращением ждала второго ребенка; а миссис Шлемиль, в обществе всегда спокойно шаловливая со своим поросенком-мужем, изливалась перед Леорой:

— Ах, если б только этот человек перестал меня лапать… лезть ко мне… слюнявить! Мне здесь все опротивело! Нет, уеду на зиму в Нью-Йорк! Одна!

Мартин Эроусмит, младенец, столь недостойный Леориной древней и спокойной мудрости, был неудовлетворен отношением к ней в Группе. Когда она появлялась с расстегнутым крючком или растрепанными, как воронье гнездо, волосами, он приходил в беспокойство и делал ей упреки в неряшестве, о которых потом сожалел.

— Почему ты не можешь уделить часок тому, чтобы сделать себя привлекательной? Свободного времени у тебя хоть отбавляй! Ох, боже милостивый, неужто ты не можешь даже пришить пуговицу!

Но Клара Тредголд только смеялась:

— Леора, я искренне считаю, что у вас прелестнейшая спина, но вы не обидитесь, если я заколю вам сзади платье, пока не пришли остальные?

После одной вечеринки, затянувшейся до двух часов, когда на миссис Шлемиль было новое платье от мадам Люсиль, а Джек Брандидж (в дневное время — заместитель председателя и коммерческий директор компании «Маисовый порошок») отплясывал танец, который он гордо называл финской полькой, — Мартин возвращался с Леорой домой в автомобиле, взятом в Отделе Здравоохранения, и рычал:

— Ли, почему ты не можешь позаботиться о своем туалете? Ведь нынче утром и вчера утром ты собиралась переделать свое синее платье, и, как я понимаю, ты весь день палец о палец не ударила — только сидела и читала, а потом являешься с этой жалкой вышивкой…

— Изволь остановить машину! — закричала она.

В изумлении он резко затормозил. Фары придавали нелепую значительность изгороди из колючей проволоки, кусту репейника, уныло бегущему вдаль гравию дороги.

Леора спросила:

— Ты хочешь, чтобы я стала гаремной красавицей? Я могла бы. Могла бы стать модницей. Но я никогда не давала себе труда. Ах, Рыжик, не хочу я больше с тобой пререкаться. Или я то, что я есть, твоя сумасбродная неряха жена, или я ничто. Кого тебе надо: настоящую герцогиню, вроде Клары Тредголд, или меня, которой плевать, куда мы отправляемся и что делаем, лишь бы идти нам рука об руку? Вечно все не по тебе. Мне это надоело. Выбирай. Кого тебе надо?