Жена мудреца (Новеллы и повести) - Шницлер Артур (книги онлайн полные версии .txt) 📗

И потому я не верю в эту историю с разрывом сердца. В тот вечер я слишком хорошо узнал Матильду, и мне ясно: так же как с первого до последнего мгновенья она играла перед своим супругом роль счастливой жены, между тем как он ее обманывал и довел до безумия, так она и в заключение разыграла перед ним естественную смерть, когда решилась оставить жизнь, ибо не в силах была выносить ее больше. Он принял и эту последнюю жертву, словно имел на это право.

Вот я стою перед оградой… Ставни плотно прикрыты. Словно зачарованная белеет в сумраке маленькая вилла, там между красными ветвями мерцает мраморная статуя…

Впрочем, может быть, я несправедлив к Замодески. В конечном счете он так глуп, что может на самом деле не подозревать правды. Но печально думать, что для умирающей Матильды не было большего наслаждения, чем сознание того, что ей удался этот последний святой обман.

Или я ошибаюсь? Быть может, она умерла естественной смертью?.. Нет, я оставляю за собой право ненавидеть человека, которого так любила Матильда. Это, вероятно, надолго останется моим единственным удовольствием.

1902

Судьба барона фон Лейзенбог

(Перевод А. Ибрагимова)

В один теплый майский вечер Клара Хелль наконец снова выступила в партии Царицы ночи [38]. Причина, побудившая ее оставить оперу почти на два месяца, была хорошо известна. Пятнадцатого марта, при падении с лошади, князь Рихард Беденбрук разбился так сильно, что через несколько часов — все это время Клара не отходила от него ни на шаг — умер у нее на руках. Отчаяние Клары было столь велико, что сперва опасались за ее жизнь, потом за ее рассудок и до самого недавнего времени — за ее голос. Это последнее опасение оказалось настолько же неосновательным, как и предыдущие. Публика приветствовала ее появление дружески, но как бы выжидательно; однако после первой же большой арии ее близкие друзья могли спокойно принимать поздравления от знакомых. На четвертом ярусе лучилось радостью румяное личико маленькой фрейлейн Фанни Рингейзер; и завсегдатаи галерки понимающе улыбались своей подружке. Все они знали, что, хотя Фанни дочь простого мастера-позументщика из Марияхильфского квартала [39], она принадлежит к интимному кругу популярной певицы, которая нередко приглашает ее к себе в дом, и что она втайне любила покойного князя. В антракте Фанни рассказала своим друзьям и подругам, что это барон фон Лейзенбог подал Кларе мысль избрать для дебюта Царицу ночи — из тех соображений, что темное платье более всего отвечает ее настроению.

Сам барон сидел в партере — как всегда, в первом ряду, с краю, у среднего прохода — и благодарил знакомых, которые его поздравляли, приветливой, но почти скорбной улыбкой. В этот день в его душе теснились воспоминания. Он познакомился с Кларой десять лет тому назад. В те дни он заботился о музыкальном образовании одной юной рыжеволосой дамочки, отличавшейся гибкостью стана, и как-то раз присутствовал на вечернем спектакле в школе пения фрау Эйзенштейн, где его протеже впервые предстала перед публикой в партии Миньон [40]. В этот самый вечер он увидел и услышал Клару, которая в той же сцене пела Филину [41]. Он был тогда молодым человеком двадцати пяти лет, независимым и не склонным к излишним церемониям. Ему больше не было дела до Миньон; едва кончился концерт, он попросил фрау Натали Эйзенштейн представить его Филине и, не долго думая, предложил ей свое сердце, состояние и свои связи с театральной администрацией. Клара жила тогда вместе с матерью, вдовой высокопоставленного почтового чиновника, и была влюблена в молодого студента-медика, к которому часто заходила поболтать за чашкой чая в его комнату — он жил в Альзерфорштадте. Она отклонила настойчивые домогательства барона; но ухаживания Лейзенбога привели ее в странно разнеженное настроение, и в этом настроении она сделалась любовницей студента. Барон, от которого она отнюдь не скрывала этого, вернулся к своей рыжеволосой протеже, но продолжал поддерживать знакомство с Кларой. Каждый праздник, который давал к тому повод, он посылал ей цветы и конфеты, а время от времени наносил визит вдове почтового чиновника.

Осенью Клара получила свой первый ангажемент в Детмольде. Барон фон Лейзенбог — тогда еще министерский чиновник — воспользовался рождественским отпуском, для того чтобы нанести визит Кларе. Он знал, что медик — уже не студент, а врач и в сентябре женился, и снова возлелеял надежды. Но Клара, с обычной своей прямотой, при первой же встрече заявила барону, что за это время у нее появилась новая привязанность — тенор придворного театра; и, таким образом, Лейзенбог увез из Детмольда лишь воспоминание о прогулке по городскому парку и об ужине в ресторане при театре в обществе нескольких артистов и артисток. Несмотря на холодный прием, барон приезжал в Детмольд еще несколько раз; как человек, преданный искусству, он порадовался большим успехам Клары; что касается прочего, то он рассчитывал на следующий сезон, когда тенор должен был уехать по контракту в Гамбург. Но и в новом году его постигло разочарование: Клара нашла нужным пойти навстречу желаниям крупного торговца голландского происхождения — по имени Луис Ферхайен.

Когда на третий сезон Кларе предложили место в Дрезденском театре, барон, перед которым, несмотря на молодость, открывалась блестящая карьера, вышел в отставку и переехал в Дрезден. Теперь он проводил все свои вечера у Клары и ее матери — та оставалась в блаженном неведении относительно всех увлечений своей дочери, — и у него снова возродились надежды. К сожалению, у голландца была пренеприятная привычка: в каждом письме он сообщал, что приезжает на следующий день, давал своей возлюбленной понять, что она окружена целым войском соглядатаев, и грозил ей — в случае нарушения верности — мучительнейшей казнью. Но так как его приезд все откладывался, а Клара была в состоянии, близком к истерии, барон Лейзенбог решил любой ценой покончить с этой историей и направился в Детмольд для личных переговоров с голландцем. К его изумлению, голландец объявил, что свои письма с любовными излияниями и угрозами он пишет единственно из рыцарских чувств и что у него нет более заветного желания, чем освободиться от всех обязательств на будущее. Лейзенбог, обрадованный, вернулся в Дрезден и сообщил Кларе о счастливом исходе переговоров. Она выразила ему сердечную признательность, но тотчас пресекла его попытки добиться ее благорасположения с решительностью, которая не слишком приятно поразила барона. Когда он стал ее расспрашивать, она призналась ему, что в его отсутствие к ней воспылал сильной страстью сам принц Каэтан; он поклялся наложить на себя руки, если она не преклонит слух к его мольбам. Само собой разумеется, в конце концов ей пришлось уступить: не могла же она повергнуть в безграничную скорбь царствующий дом и страну.

Лейзенбог оставил город почти в полном отчаянии и возвратился в Вену. Там он пустил в ход все свои связи, и именно благодаря его стараниям Клара уже на следующий год получила приглашение выступить в Венской опере. После успешной гастроли она начала свои октябрьские выступления, и посланная бароном корзина с прекрасными цветами, которую в первый же вечер она нашла в своей театральной уборной, казалось, выражала в одно и то же время и мольбу и надежду. Однако восторженному почитателю, который ее ожидал после спектакля, пришлось убедиться, что он снова опоздал. Блондин-коррепетитор — он же сочинитель популярных романсов — получил на нее права, которые она не хотела нарушить ни за что на свете.

С тех пор минуло семь лет. За коррепетитором последовал отважный наездник господин Клеменс фон Родевиль, за господином Клеменсом — капельмейстер Винценц Клауди, который, случалось, дирижируя оперой, подпевал так громко, что заглушал голоса певцов; за капельмейстером — граф фон Альбан-Раттони, человек, который сперва проиграл в карты свои поместья в Венгрии, а потом выиграл замок в Нижней Австрии; за графом — Эдгар Вильгельм, автор балетных либретто, музыку к которым он щедро оплачивал из своих денег, а также трагедий, для исполнения которых он снимал театр Янча, и стихотворений, печатавшихся самым изысканным шрифтом в глупейшей из дворянских газет в его резиденции; за господином Эдгаром Вильгельмом — Амандус Мейер, молодой человек не старше девятнадцати лет, очень красивый собой; все его достояние заключалось в фокстерьере, обученном стоять на голове; за Мейером — самый элегантный аристократ во всей империи — князь Рихард Беденбрук.