Игра с огнем - Пуйманова Мария (читаем книги онлайн txt) 📗

— Вечера у семейной лампы, — иронически бросила Еленка. — Нам не остается больше ничего другого, как страшные рассказы у семейного очага.

Едва она успела это произнести, как раздался звонок.

По телу Неллы пробежал электрический ток: гестапо. Пришли за Гамзой. Кто же еще может быть? В первый вечер никто не смел выйти из дому.

— Это я, Барборка! — Она пошла к соседям в нижний этаж и, выбитая из колеи сегодняшними событиями, забыла ключ от квартиры. — Значит, он у нас уже здесь, — сообщила она.

— Да кто?

— Ну этот разбойник. Он уже в Граде.

Гамза свистнул.

— Черт возьми, как ему не терпится! Хозяин ведь еще и вернуться не успел…

— Гаха и в Берлин не поспел, когда немцы занимали Остраву.

— Говорят, на Нерудовой улице машину-то у Гитлера занесло, — рассказывала Барборка с некоторым оттенком ужаса. — В гору въехать не могла по этим сугробам. Знамение это, Град его принять не хочет.

— Жаль, что не разбился! — пылко воскликнула Нелла. — Представьте себе такое счастье! Ах, в каких зверей нас превратили! Раньше я никому никогда не желала смерти.

— Наломать себе здесь бока в первый же вечер, — говорит Еленка, употребляя крепкие выражения нехлебской бабушки. — Честное слово, я посовестилась бы все-таки. Приехала бы… ну хоть через недельку.

Они шутили с юмором висельников; а вьюга завывала в печной трубе, как на любительском спектакле. У Станислава все еще сохранялось ощущение чего-то нереального, как будто он все воспринимал под наркозом, от которого оцепенели все чувства. Ради бога, скажите, возможно ли сегодня, в двадцатом веке, чтобы какому-то злобному фантазеру с нашивками на рукаве ради какой-то свастики в кружочке взбрело в голову сделать несчастным целый народ?

— Знаете, что будет ужасно, — пришло в голову Тонику, и он беспокойно встал, — если он вдруг возьмется за ум и удовлетворится нами. Потом, конечно…

— Что ты выдумываешь? — рассердился Гамза. — Это не конец, это начало.

— Не беспокойся, — добавила Еленка. — Это психопат, описанный в учебнике.

Но и на самом деле было что-то пугающее в мысли, что мы отданы на милость бандиту, который теперь хозяйничает в пяти минутах от нас, в Граде.

— А по-моему, вам бы перебраться подальше куда от дома, — посоветовала Гамзе Барборка, которая считала близость Гитлера в местных масштабах опасным соседством, словно из цирка на Летне сбежал тигр и бродил теперь по Стршешовицам.

— Ну, — сказал Гамза, — я не Рем, чтобы Гитлер соизволил меня застрелить собственноручно.

— Мне такие шуточки совсем не по душе, — заметила Нелла.

— Вот что, папа, можно подумать, что ты в жизни никогда не сидел, — напрямик сказала Еленка, — Сажали тебя при первой республике, к тому дело идет и сейчас. Признавайся, что это было бы ни к чему.

— Я не хотел бы, — ответил Гамза, — пока у меня не закончены кое-какие дела. Да, представьте себе! Теперь поговорим серьезно. За мною наверняка придут, на этот счет у меня нет никаких иллюзий. Правда, не сейчас, не в первую очередь. Не такая уж я важная птица. А тем временем я скроюсь… не говорю, за границу.

— Ночевал бы ты где-нибудь в другом месте с завтрашнего дня, — посоветовала ему Нелла.

— Это можно. А что ты им скажешь? — спросил он чуть насмешливо.

— Что ты старый гуляка и я не знаю, где ты шляешься. И в контору лучше пока не показывайся. Там, как на пражском мосту. Там всякий может…

— Так или иначе, завтра с утра меня там не будет, у меня «казмаровский день».

— Ты думаешь, суд состоится?

— Ну конечно, ведь все идет своим чередом.

На следующее утро в жижковской конторе, где вечно хлопали двери, воцарилась необычная тишина, и помощник Гамзы Клацел с Неллой говорили, что у чехов перед лицом общего врага пропала всякая охота заводить кляузы. Несчастная женщина! Вошла и сразу заплакала. Вчера, когда немцы начали ездить по правой стороне улицы, они сбили ее мужа, фабричного сторожа, возвращавшегося на велосипеде домой после ночного дежурства. Переехали ему обе ноги. Пришлось отправить прямо на операционный стол. В больнице врач сказал ей, что он останется калекой. У них четверо детей. Что делать? Кто выплатит им вспомоществование за увечье? «Знаете, жаловаться на рейхсвер — дело трудное». Но Клацел пообещал сделать все возможное, а пока женщине оказали денежную помощь.

Нелла достукивала на своем ундервуде заявление пострадавшего сторожа, когда в канцелярию вошел человек в потертом, но тщательно вычищенном черном зимнем пальто, галантно снял шляпу, низко поклонился и спросил доктора Гамзу.

— Он на заседании суда, — ответил Клацел. — Что вам угодно? Я его замещаю.

Господин со сморщенным лицом и с мягким пушком вместо волос на голом шишковатом черепе учтиво подошел к письменному столу. Он держал шляпу обеими руками, точно в церкви. Нелле показалось, что он смотрит через плечо Клацела в реестровую книгу.

— Мне нужно поговорить с доктором лично, — ответил он сдержанно. — Он будет здесь после полудня? В четыре? Хорошо. Я зайду, с вашего разрешения. Премного благодарен. Нижайшее почтение.

Он говорил по-чешски, по-видимому, это был настоящий чех, по произношению ведь сразу видно. Но почему, когда он проходил мимо груды макулатуры, где до сих пор лежал материал заседаний международной следственной комиссии, у Неллы возникло такое чувство, будто посетитель идет около мины, и если он ее зацепит, то взорвется вся контора? К счастью, он спокойно прошел мимо кучи старой бумаги и с низким поклоном вышел из комнаты.

— Н-да, — буркнул Клацел, когда за посетителем захлопнулась дверь на лестницу. — Мы ждем Гамзу ровно в четыре, так-то так. Но, Нелла, мне что-то не нравится этот тип… Хотя… такой, конечно, мог спросить Гамзу, чтобы выкачать из него деньги.

— Нет, нет, — перебила Нелла и схватилась за шляпу. — Когда у нас в прошлый раз в доме был обыск, шпик был так же галантен, разговаривая со мной в передней. Съезжу-ка я к Петру в суд.

— Погоди минутку, чтобы не встретиться с этим субъектом внизу, — посоветовал ей Клацел.

«Больше Петр в конторе не появится, — подумала Нелла, пылая решимостью, и сбежала по лестнице. — Отпуск по болезни — и в деревню. Например, в Черновице, откуда Барборка родом».

Такси не было, в них ездили господа с нашивками.

Площадка трамвая была переполнена немецкими солдатами. Они громко разговаривали — чего им стесняться. Сегодня они больше не были озабочены и ничего уже не боялись. Никто их и пальцем не тронул, они нажрались и напились до отвала, им так понравилось в этой богатой стране. Они хохотали гортанным смехом — где бы ни заговорил немец, его сразу можно узнать по смеху. Все солдаты были подпоясаны ремнем с выбитым на пряжке лозунгом: «С нами бог». Немка с завитыми волосами (откуда они только взялись, эти женщины?) объясняла серьезным голосом своему сынку (у всех мальчишки — это ужасно!), что означает солдатский лозунг «Gott mit uns». [93] Нелла всегда любила детей, всех детей. Но теперь, когда немецкий карапуз открыл ротик и сказал «Mutti», ей стало тошно, она с удивлением почувствовала, боясь признаться самой себе, что она его ненавидит. Ребенок не был виноват в том, кто его родители, она не позволила бы себе обидеть его, но она ненавидела его от души. Что вы с нами сделали? И как, почему мы не выходим толпой на улицу, не кричим, сжав кулаки, не протестуем против всего этого? Уж лучше бы нас расстреляли…

Однако она не теряла самообладания ни на минуту, отлично понимая, что происходит. Она стояла молча в вагоне пражского трамвая, приличная, хорошо одетая, в вагоне, гудящем от немецкого говора, держалась рукой в перчатке за кожаную петлю, чтобы не упасть, и ехала из Жижкова на Карлову площадь в суд по рабочим делам предупредить Гамзу.

Только когда она проходила мимо какого-то авто в знакомое здание суда, привычно пахнущее табаком, печами и пылью, стертой мокрой тряпкой, когда она увидела ожидающих, которые, как всегда, сидели на скамейках или прохаживались по широкому коридору, ее вдруг охватили сомнения. «Что же я ему скажу? Тебя спрашивал в конторе какой-то тип, который нам не понравился». И это все? Ей придется вызвать Гамзу с заседания, чтобы сказать: «Я за тебя боюсь, я ужасно за тебя боюсь». Ведь ей достанется от него — и поделом. Страх всегда накликает несчастье. Она растерянно плелась по сводчатому коридору, где отдавался каждый ее шаг, мимо людей на скамейках, которые на нее смотрели, к залу заседаний, номер которого ей был известен, раздумывая, не послать ли за Гамзой служителя или подождать перерыва, — и вдруг двери отворились, и Гамза вышел, будто по вызову. Впрочем, он был не один. Возле него шагал тот самый учтивый человек в потертом, но тщательно вычищенном черном зимнем пальто и прикидывался деликатным.