Время жить и время умирать - Ремарк Эрих Мария (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
— Не напускай туману, Макс, — ответил спокойно Иммерман. — Уж сколько раз ты доносил на меня, всем известно. Ты востер, что и говорить. Это похвально. Да только, на беду, я отличный механик и неплохой пулеметчик. А такие здесь нужны сейчас больше, чем ты. Вот почему тебе так не везет. Сколько, собственно, тебе лет?
— Заткнись!
— Лет двадцать? Или даже девятнадцать? А у тебя уже есть чем похвастать. Уже лет пять-шесть как ты гоняешься за евреями и предателями нации. Честь тебе и слава! Когда мне было двадцать, я гонялся за девчонками.
— Оно и видно!
— Да, — ответил Иммерман. — Оно и видно.
Вошел Мюкке.
— Что у вас тут опять?
Никто не ответил ему. Все считали Мюкке дураком.
— Что у вас тут такое, я спрашиваю!
— Ничего, господин фельдфебель, — отозвался Бернинг, сидевший ближе к входу. — Мы просто разговаривали.
Мюкке посмотрел на Штейнбреннера.
— Что-нибудь случилось?
— Десять минут назад передавали последние сообщения.
Штейнбреннер встал и посмотрел вокруг. Никто не проявлял интереса. Только Гребер прислушался. Картежники спокойно продолжали игру. Зауэр не поднимал головы от своего письма. Спящие усердно храпели.
— Внимание! — заорал Мюкке. — Оглохли вы, что ли? Последние сообщения! Слушать всем! В порядке дисциплины!
— Так точно, — ответил Иммерман.
Мюкке метнул в него сердитый взгляд. На лице Иммермана было написано внимание — и только. Игроки побросали карты на ящик, рубашками вверх, не собрав их в колоду. Они берегли секунды, чтобы сразу же, когда можно будет, приняться за игру. Зауэр слегка приподнял голову.
Штейнбреннер вытянулся.
— Важные новости! Передавали в «Час нации». Из Америки сообщают о крупных забастовках. Производство стали парализовано. Большинство военных заводов бездействует. Саботаж в авиационной промышленности. Повсюду проходят демонстрации под лозунгом немедленного заключения мира. Правительство неустойчиво. Со дня на день ожидают его свержения.
Он сделал паузу. Никто не откликнулся. Спящие проснулись и лежали, почесываясь. Через пробоину в потолке талая вода капала в подставленное ведро. Мюкке громко сопел.
— Наши подводные лодки блокируют все американское побережье. Вчера потоплены два больших транспорта с войсками и три грузовых судна с боеприпасами; всего тридцать четыре тысячи тонн за одну эту неделю. Англия на своих развалинах умирает с голоду. Морские пути повсюду перерезаны нашими подводными лодками. Создано новое секретное оружие, в том числе управляемые по радио бомбардировщики, которые могут летать в Америку и обратно без посадки. Атлантическое побережье превращено в сплошную гигантскую крепость. Если противник решится на вторжение, мы сбросим его в океан, как было уже раз, в 1940 году.
Игроки снова взялись за карты. Комок снега плюхнулся в ведро.
— Хорошо бы сейчас сидеть в приличном убежище, — проворчал Шнейдер, коренастый мужчина с короткой рыжей бородой.
— Штейнбреннер, — спросил Иммерман, — а насчет России какие новости?
— Зачем они вам?
— Затем, что ведь мы-то здесь. Кое-кого это интересует. Например, нашего друга Гребера. Отпускника.
Штейнбреннер колебался. Он не доверял Иммерману. Однако партийное рвение превозмогло.
— Сокращение линии фронта почти закончено, — заявил он. — Русские обескровлены гигантскими потерями. Новые укрепленные позиции для контрнаступления уже готовы. Подтягивание наших резервов завершено. Наше контрнаступление с применением нового оружия будет неудержимо.
Он поднял было руку, но тут же опустил ее. Трудно сказать о России что-нибудь вдохновляющее, каждый слишком хорошо видел, что здесь происходит. Штейнбреннер стал вдруг похож на усердного ученика, который изо всех сил старается не засыпаться на экзамене.
— Это, конечно, далеко не все. Самые важные новости хранятся в строжайшем секрете. О них нельзя говорить даже в «Час нации». Но абсолютно верно одно: мы уничтожим противника еще в этом году. — Он повернулся без своей обычной лихости, чтобы направиться в другое убежище. Мюкке последовал за ним.
— Ишь, задницу лижет, — заметил один из проснувшихся, повалился обратно и захрапел.
Игроки в скат возобновили игру.
— Уничтожим, — сказал Шнейдер. — Мы уничтожаем их дважды на дню. — Он взглянул в свои карты: — У меня двадцать.
— Все русские — от рождения обманщики, — сказал Иммерман. — В финскую войну они притворились намного слабее, чем были на самом деле. Это был подлый большевистский трюк.
Зауэр поднял голову.
— Да помолчишь ты, наконец? Ты, видать, все на свете знаешь, да?
— А то нет! Всего несколько лет назад русские были нашими союзниками. А насчет Финляндии — это сказал сам рейхсмаршал Геринг. Его подлинные слова. Ты что, не согласен?
— Да-будет вам, ребята, спорить, — произнес кто-то, лежавший у стены. — Что это на вас нашло сегодня.
Стало тихо. Лишь игроки по-прежнему хлопали картами по доске, да капала вода в ведро. Гребер сидел не двигаясь. Он-то знал, что на них сегодня нашло. Так бывало всегда после расстрелов и похорон.
К вечеру в деревню стали прибывать большие группы раненых. Часть из них сразу же отправляли дальше в тыл. Обмотанные окровавленными бинтами, они появлялись на равнине из серо-белой дали и двигались в противоположную сторону к тусклому горизонту. Казалось, они никогда не добредут до госпиталя и утонут где-нибудь в этом серо-белом месиве. Большинство молчало. Все были голодны.
Для тех, кто не мог идти дальше и для кого уже не хватало санитарных машин, в церкви устроили временный госпиталь. Пробитую снарядами крышу залатали. Пришел до смерти уставший врач с двумя санитарами и начал оперировать. Дверь оставили открытой, пока не стемнеет, и санитары беспрестанно втаскивали и вытаскивали носилки. В золотистом сумраке церкви яркий свет над операционным столом был подобен светлому шатру. В углу по-прежнему валялись обломки двух изваянии. Мария простирала руки с отломанными кистями. У Христа не было ног; казалось, распяли ампутированного. Изредка кричали раненые. У врача еще были обезболивающие средства. В котлах и никелированной посуде кипела вода. Медленно наполнялась ампутированными конечностями цинковая ванна, принесенная из дома, где жил ротный командир. Откуда-то появился пес. Он терся у двери и, сколько его не прогоняли, возвращался назад.
— Откуда он взялся? — спросил Гребер, стоявший вместе с Фрезенбургом около дома, где раньше, жил священник.
Фрезенбург пристально посмотрел на упрямого пса, который дрожал и вытягивал шею.
— Наверно, из лесу.
— Что ему делать в лесу? Там ему кормиться нечем.
— Нет, почему же. Корма теперь ему хватит, и не только в лесу. Где хочешь.
Они подошли ближе. Пес насторожился, готовый удрать. Гребер и Фрезенбург остановились.
Собака была большая и тощая, серовато-рыжая, с длинной узкой мордой.
— Это не дворняжка, — сказал Фрезенбург. — Породистый пес.
Он тихо прищелкнул языком. Пес насторожился. Фрезенбург прищелкнул еще раз и заговорил с ним.
— Ты думаешь, он ждет, пока ему кинут что-нибудь? — спросил Гребер. Фрезенбург покачал головой.
— Корма ему везде хватит. Он пришел не за этим. Здесь свет, и вроде как дом. По-моему, он ищет общества людей.
Вынесли носилки. На них лежал человек, умерший во время операции. Пес отскочил на несколько шагов. Он прыгнул легко, словно на пружине. Но остановился и взглянул на Фрезенбурга. Тот снова заговорил с ним и неторопливо шагнул к нему. Пес опять прыгнул в сторону, потом остановился и едва заметно завилял хвостом.
— Боится, — сказал Гребер.
— Да, конечно. Но это хороший пес.
— И притом людоед.
Фрезенбург обернулся.
— Все мы людоеды.
— Почему?
— Потому что так оно и есть. Мы, как и он, воображаем, что мы хорошие. И нам, как ему, хочется немножко тепла, и света, и дружбы.
Фрезенбург улыбнулся одной стороной лица. Другая была почти неподвижна из-за широкого шрама. Она казалась мертвой, и Греберу всегда было не по себе, когда он видел эту улыбку, словно умиравшую у барьера этого шрама. Казалось, это не случайно.
