Дети времени (Дети века) - Гамсун Кнут (прочитать книгу .TXT) 📗

– А, между тем, он из одной с нами деревни, можно сказать, – продолжал один из гребцов.

Другой подхватил:

– Товарищ детства, можно сказать.

– Вот как! – заметил Ларс.

– Вот видите. Он не совсем из нашего округа, но… Между нами несколько приходов, но… Но мы знаем кое-кого оттуда. Он уехал тридцать лет тому назад.

Другой гребец чувствует себя оттесненным на второй план, он хочет нагнать первого и наносит сильный удар:

– Он в детстве уехал с родного острова, посетил все чужие земли, побывал и в Австралии и в Америке. Там он женился, вел большие дела и нажил деньгу.

Тут гребцы начинают перебивать друг друга и подозрительно следят один за другим.

– Ну, да, ты все знаешь, – говорит первый недовольным тоном, стараясь опередить товарища.– Он и в Китае был.

– Да где только не был, – говорит второй.– А когда он несколько дней лежал в одном ущелье; не помню уж, в какой это было земле…

– Да это случилось еще в детстве, когда он скитался. А я говорю о последних годах.

– Можешь мне ничего не рассказывать касательно этого, я знаю не хуже тебя.

Он несколько дней пролежал в ущелье; спроси его, он сам тебе скажет. Досада, что я забыл, в какой это случилось земле.

– В неизвестной. А жену он нашел себе в Мексике; это я знаю твердо.

– Ты воображаешь, что я этого не знаю!

– Как его звать? – спрашивает Ларс Мануэльсен.

– Звать его…

– Хольменгро! – прибавляет другой с быстротой молнии.

– Это Тобиас, который уехал, – спешит объяснить первый.– Разве ты не слыхал рассказов о парне, уехавшем от нас и ставшем королем?

– Вот как!

У Ларса Мануэльсена захватило дыхание. Конечно, он слышал о Тобиасе, сыне рыбака с маленького островка Уттерлея, уже давно покинувшем родину и ставшем могущественным королем, возвеличенным Господом и людьми, да так и оставшемся там. Так это он?

Ребятишки также слышали чудесный рассказ, они стояли и слушали рыбаков, широко открыв рты.

– Так он Тобиас! – повторил Ларс.– И отца его также звали Тобиасом, насколько я слышал?

– Отец его давно умер, – ответил Ион.– И матери теперь также нет в живых, но у него, говорят, есть сестра в Бергене.

– Да, отца звали Тобиасом, – сказал другой гребец с ударением, поправляя товарища.– Но сам он называет себя просто Хольменгро.

– Чудеса! – говорит Ларс.

Он вскидывает глаза на уже подходящего Бертеля; но Ларсу тем временем надо узнать еще кое-что самое важное, и гребцы наперебой отвечают ему.

– Так он женат? А жена не с ним?

– Нет, ее здесь нет. Она в чужих странах.

– Она так и осталась заграницей.

– Она, должно быть, важная хозяйка. Как ее зовут?

– Этого я не могу сказать, но она…

– Она умерла, – говорит второй гребец, и замолкает.

– Господи, умерла;.. А дети есть?

– Есть, двое маленьких, мальчик и девочка.

– Зачем говоришь, что они маленькие. Девочка уже подросток.

– Да, да, а мальчик маленький. Вот что я говорю. Подходит Бертель. Ларс спрашивает в последнее мгновение.

– Где же дети? Как их зовут? Чего ему надо на реке?

– Он сказал мне, что хочет посмотреть окрестность.

– И мне тоже.

Гребцы перед тем немного поспорили, но, наконец, сходятся на одном.

– Богато же он одет! – заметил Ларс. Гребцы кивают головами.

– Да, у него и мехов и бархата довольно.

– Он говорит, что зябнет в нашей холодной стране и не может согреться. Бертель не здоровается, он пододвигается и слушает. У него длинныепредлинные уши.

– О чем вы тут калякали? – спрашивает он. Гребцы не отвечают ему; они обращаются к Ларсу и рассказывают дальше о королевских богатствах, о бумажках, которыми приезжий платил за бот, вынимая из бумажника.

– Чудеса! – повторяет Ларс Мануэльсен.

– Вы сюда кого-нибудь привезли? – спрашивает Бертель.

Гребцы смотрят на него, сплевывают, и говорят, что привезли. После того они снова обращаются к Ларсу и качают головой, вспоминая и рассказывая о богаче.

– Да, вот я, да он, Ион, остались, как были, можно сказать, мелкотой, а он тем временем чем стал! А между тем он вырос в одной деревне с нами.

– Да, так-то бывает на свете, – говорит Ион. Бертель обращается к Ларсу и спрашивает:

– О ком это вы болтаете?

Но Ларсу некогда: у него нет ни минуты времени; он не обращает внимания на вопрос Бертеля и вдруг говорит гребцам:

– Я, кажется, задержал вас? И он уходит.

Теперь наступает очередь Бертеля обнаружить тайну. И как он любопытен, и как его мучают оба гребца!

Сперва Ларс шел по полю своим обычным шагом; ему казалось стыдно прыгать. Но мало-помалу он ускорил шага и на полдороге свернул к дому Оле Иоганса, – так было ближе. Ларс весь надулся от тайны, которую хранил в себе. Он знал больше всех, что живут там на горе. Благодаря тому, он станет теперь значительной персоной на несколько дней. Несколько женщин от дома Оле Иоганса двинулись ему навстречу.

Но когда Ларс пришел домой, он увидал, что там уже известно все, что он таил. Ребята из его собственного дома и других домов, эти длинноухие оборвыши, его собственный Ларс, высокий, неуклюжий Лабан, бегали из дому к дому и разболтали все. И перенести это от собственного сына! Как приятно?

Оле Иоганс встретил Ларса и спросил:

– Кого это они привезли? И Ларс только что собрался было разрешиться бременем, как Оле Иоганс перебил его:

– Правда, что они привезли Тобиаса, ставшего королем?

Через несколько часов собралась толпа у белого бота; всем хотелось взглянуть, хоть одним глазком на сказочного короля, когда тот вернется. Женщины принарядились и надели фартуки; рыжая Давердана волновалась; она была высока и молода; король мог обратить на нее внимание.

Но все жестоко обманулись.

Когда трое приезжих вернулись от водопада, двое матросов направились с шубой прямо к боту, сам же господин пошел по дороге к поместью, в Сегельфосс, к поручику. И видно было, будто он шел по делу.

Он был плохой ходок, и ему понадобилось немало времени, чтобы добраться. Шляпу он держал в руках. В нем не было ничего сказочного; одет он был в новое платье, и на шее виднелась толстая золотая цепь; во всем прочем он не отличался от других людей при своем бледном лице с резкими чертами, обрамленном бородой, со своим прямым носом и массой морщин вокруг глаз. Ему было, по-видимому, немного за сорок. На его правой руке блестело узкое золотое кольцо. Волосы на голове сохранились в целости. Тучность его ограничивалась болезненно вздутым животом, а ноги у него были худые.

Подойдя к усадьбе, он огляделся и пошел по боковой дорожке к кухне, хотя к фасаду дома вела большая дорога, выложенная плитами. Он окликнул горничную, попавшуюся ему, спросил, дома ли господин Хольмсен, и подал визитную карточку.

Поручик вышел и остановился в удивлении. Пришедший поклонился, говоря:

– Не знаю, разрешите ли вы мне посетить вас? Если бы вы отказали мне, я не нашел бы ничего удивительного.

Это было сказано очень скромно; и человек остановился под окнами кухни.

– Господин Хольменгро?

– Тобиас Хольменгро. Я родом из Уттерлея.

– Я много слыхал о вас, – ответил поручик.

– И я много слыхал о вас и вашей семье, – сказал Хольменгро, – о вашем отце и деде, о поместье Сегельфосс. И вот мне вздумалось приехать и взглянуть на это место. Я шел вверх по реке.

– Не угодно ли войти в дом? – спросил поручик и протянул ему, наконец, руку.

Этот чужой Хольменгро, по-видимому, слишком скромен, чтобы позвонить у дверей этого великолепного дома; он еще поколебался и сказал, наконец:

– Я смотрю и думаю, куда я попал? Во время моего детства Сегельфосс был, как мы слышали на Уттерлее, огромнейшим поместьем; никогда мне в голову не приходило, чтобы я мог когда-нибудь сидеть в здешнем доме.

Поручик ответил:

– У вас, вероятно, были другие, более широкие мечты… и вы их осуществили.

– Да, да…– задумчиво согласился Хольменгро.

– В отличие от нас, праздно просидевших дома.