Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки (онлайн книга без TXT) 📗

Хозяин вдохновился и заговорил, что с ним случалось весьма редко.

— Истинная правда. Недавно я читал пьесу Мюссе. Ее герой, цитируя римских поэтов, говорит: «Что легче пера? — пыль. Что легче пыли? — ветер. Что легче ветра? — женщина. Что легче женщины? — ничто». Хорошо сказано. С женщиной никакого сладу нет.

Хозяйка не согласилась с мужем.

— Вам не нравится легковесность женщины, но и в тяжеловесности мужчин хорошего тоже мало.

— Тяжеловесность? Что это значит?

— Тяжеловесность есть тяжеловесность. Такая, как у вас.

— Почему же я тяжеловесен?

— А как же, конечно тяжеловесен, — начался забавный спор.

Мэйтэй с любопытством следил за супругами и наконец раскрыл рот:

— Наверное, это и есть настоящая семейная жизнь: нападки, оправдания, споры, красные лица. Несомненно, в старину супружеская жизнь была лишена такой прелести.

Из его слов невозможно было понять, то ли он смеется, то ли хвалит моих хозяев. Но он этим не ограничился, а, по обыкновению, стал многословно пояснять свою мысль:

— Говорят, что в старину не было женщины, которая бы осмелилась перечить мужу, и я не вижу в этом ничего хорошего — это же все равно что жениться на немой. Мне бы очень хотелось, чтобы мне говорили, как сейчас сказала хозяйка: «Конечно, тяжеловесен», — или еще что-нибудь в этом роде. Ведь этак от тоски умрешь, если, имея жену, не поругаешься с ней иной раз. Моя матушка только и говорила отцу «да» и «слушаюсь». За те двадцать лет, которые они прожили вместе, никуда не ходила, кроме храма. Это же ужасно! Зато она знает на память все посмертные имена наших предков. В отношениях между мужчиной и женщиной было то же самое. Во времена моей юности было совершенно недопустимо играть с предметом своей мечты в одном оркестре, как это делает сейчас Кангэцу-кун, и так далее.

— Очень жаль, — понурил голову Кангэцу-кун.

— Конечно, жаль. К тому же это вовсе не значит, что тогда поведение женщин было лучше, чем теперь. Хозяюшка вот сейчас шумит, что гимназистки распустились. А в старину еще похуже случалось.

— Неужели? — серьезно спросила хозяйка.

— Конечно. Я не просто так болтаю — у меня есть факты, а против фактов не пойдешь. Кусями-кун, не знаю, помнишь ли ты, еще в те времена, когда нам было по пять-шесть лет, девочек, как тыквы, носили в корзинах на коромыслах и продавали. Помнишь?

— Я этого не помню.

— Не знаю, как у тебя на родине, а в Сидзуока такое было.

— Да быть этого не могло, — тихо проговорила хозяйка.

— Правда? — недоверчиво спросил Кангэцу-кун.

— Правда, правда! Мой отец сам приценивался. Мне тогда было лет шесть. Мы пошли погулять в Торитэ и вдруг слышим громкий крик: «Хорошие девочки, хорошие девочки!» Когда мы прошли два квартала, перед лавкой «Исэгэн» повстречали самого продавца. «Исэгэн» — самая большая в Сидзуока лавка, где продается мануфактура. Поедете туда — посмотрите. Наверняка она до сих пор сохранилась. Красивый дом. Приказчика там звали Дзинбээ. Он всегда сидел перед кассой с таким видом, словно у него три дня назад умерла мать. Рядом с Дзинбээ-куном сидел молодой, лет двадцати пяти парень. Его звали Хацу-сан. Этот Хацу-сан был совсем зеленый, как будто он дал обет Унсё-рисси и двадцать один день питался только отваром лапши. Соседом Хацу-сана был Тёдон, тот с печальным видом сидел, опершись на счеты, словно вчера в его доме случился пожар. Возле Тёдона…

— Ты рассказываешь о лавке мануфактуры или о торговле девочками?

— Да, да, о торговле девочками, конечно. Собственно, про этот «Исэгэн» я тоже знаю весьма занимательную историю. Ладно, оставим ее до следующего раза, сегодня поговорим о торговле девочками.

— Кстати, о торговле девочками давай тоже не говорить.

— Почему же? Это послужит хорошим справочным материалом при сравнении характера женщин нашего двадцатого века и первых годов эпохи Мэйдзи, неужели мы так легко с этим покончим… Значит, когда мы с отцом проходили мимо «Исэгэна», торговец девочками увидел отца и обратился к нему: «Барин, у меня тут остались девочки, может купите? Купите, дешево отдам». Он поставил корзины на пол и отер с лица пот. Я заглянул в корзины и увидел двух маленьких девочек, не старше двух лет. Отец сказал: «Если дешево, почему бы не купить. У тебя только эти?» — «К сожалению, сегодня всех уже продал, остались только эти. Выбирайте любую», — сказал продавец и, подбросив девочек, как будто это были не живые существа, а тыквы или что-нибудь в этом роде, поднес их к самому лицу отца. Отец постучал по головкам девочек и сказал: «О, звук хороший». После этого начались переговоры, шла отчаянная торговля, но в конце концов отец сказал: «Неплохо бы, конечно, купить, а ты за товар ручаешься?» — «За той, что сидит в передней корзинке, я все время наблюдаю и могу поручиться, у другой, кто знает, может и есть какой изъян — сзади-то у меня глаз нет. За нее не могу поручиться, а поэтому и отдаю дешевле». Я до сих пор помню этот диалог. Именно тогда в моем детском сознании мелькнула мысль о том, что женщин нужно опасаться… Однако сейчас в тридцать восьмом году эры Мэйдзи уже нет людей, которые бы ходили по городу и продавали девочек, а поэтому и не слышно жалоб на девочек, которые сидели в корзинке, болтавшейся за спиной торговца. Я делаю вывод, что под влиянием европейской цивилизации в повадках женщин тоже наблюдается прогресс, как ты думаешь, Кангэцу-кун?

Прежде чем ответить, Кангэцу-кун громко кашлянул и нарочито спокойным низким голосом изложил результаты своих наблюдений:

— Сейчас женщины ходят в школы, устраивают концерты, благотворительные вечера, пикники и сами предлагают себя: «Эй, не купите ли?» Поэтому нет никакой необходимости заниматься подлой торговлей, прибегая к посредничеству зеленщиков, которые ходят по городу и кричат: «Хорошие девочки, хорошие девочки!» По мере того как развивается стремление человека к самостоятельности, естественно, складывается такое положение вещей. Старики, проявляя излишнее беспокойство, негодуют по поводу такой самостоятельности, но в действительности это результат влияния цивилизации, и я всячески приветствую его. Сейчас не найдется ни одного такого дикаря, который бы, даже совершая покупку, постукивал по голове ребенка и спрашивал, хорош ли товар. А это уже хорошо. В наше суетное время некогда постукивать по голове, а то, чего доброго, останешься холостяком или засидишься в девках.