Я пришел дать вам волю - Шукшин Василий Макарович (читаем книги бесплатно TXT) 📗
5
Князь Борятинский пришел к Симбирску раньше Степана. Степан опоздал. Но он и не мог поспеть до Борятинского, даже если бы и не делал этого передыха своему войску.
Подойдя к городу, он свел своих на берег, построил в боевой порядок и сразу повел в наступление на царево войско. День клонился к вечеру — медлить нельзя: к утру, если пережидать ночь, Борятинскому может подоспеть помощь.
Борятинский велел подпустить разинцев ближе и тогда только ударил. Он стоял выгодней — на взгорке. Он еще надеялся, что казаки и мужики устали, махая на стружках вверх по течению.
Бой был упорный.
Люди перемешались, не могли порой отличить своих от чужих.
Войско Борятинского было научено сохранять порядок и, конечно, лучше вооружено. Разинцев было больше, и действовали они напористее, смелее.
Степан вел донцов. С мордвой, чувашами и татарами были Федор Сукнин и Ларька Тимофеев. Татары, мордва воевали своим излюбленным способом — наскоком. Ударившись о стройные ряды стрельцов, сминали передних, но, видя, что дальше — крепко, не подается, они рассыпались и откатывались. Ларька, Федор и другие есаулы и сотники опять собирали их, налаживали мало-мальский строй и вели снова в бой. Степан хорошо знал боевые качества своих инородных союзников, поэтому отдал к ним лучших есаулов. Есаулы ругались до хрипа, собирая текучее войско, орали, шли при сближении с врагом в первых рядах… В этом бою погиб Федор Сукнин.
Донцы стояли насмерть. Они не уступали врагу ни в чем, даже больше: упорней были и искусней в этих делах. Да они и свежей были, чем мужики: Разин, предвидя события, не велел им грести, когда спешили сюда, к Симбирску.
Борятинский медленно отступал.
Степан был в гуще сражения. Он отвлекался, только чтобы присмотреть, что делается с боков — у мужиков. С мужиками тоже были казачьи сотники и верные стрельцы астраханские, царицынские и других городов. Мужики воинское искусство восполняли нахрапом и дерзостью, но несли большой урон.
Степан взял с собой с десяток казаков, пробился к ним, встал с казаками в первые ряды и начал теснить царских стрельцов. Дело и тут наладилось.
Пальба, звон железа и хряск подавили голоса человеческие… Стеной стоял глухой слитный гул, только вырывались отдельные звучные крики: матерная брань или кого-нибудь громко звали. Порохом воняло и горелым тряпьем.
— Не валите дуром!.. — кричал Степан Матвею. — Слышишь?!
— Ой, батька! Слышу!
— Прибери поздоровей с жердями-то — ставь в голову! А из-за их — кто с топорами да с вилами — пускай из-за их выскакивают. Рубнулись — и за жерди! А жердями пускай все время машут. Меняй, когда пристанут! Взял?
— Взял, батька!.. Не слухают только они меня.
— Перелобань одного-другого — будут слухать!
— Батька! — закричали от казаков. — Давай к нам! У нас веселея!..
Дед Любим был с молодыми.
— Минька!.. Минька, паршивец! — кричал он. — Не забывайся! Оглянись — кто сзади-то?! Эй!..
— Чую, диду!
— Ванька!.. Отойди, замотай руку!
— Счас!.. Маленько натешусь.
— Не забывайтесь, чертяки! Гляди на батьку вон!.. Сердце радуется.
Так учил дед Любим своих питомцев. И показывал на атамана. А случилось так, что забылся сам атаман. Увлекся и оказался один в стрелецкой вражьей толпе. Оглянулся… Стрельцы, окружавшие его, сообразили, кто это. Стали теснить дальше от разинцев, чтобы взять живого. Атаман крутился с саблей, пробиваясь назад, к своим.
— Ларька! — крикнул Степан. — Дед!..
С десяток стрельцов кинулись к нему. Ударили тупым концом копья в руку. Один прыгнул сзади, сшиб Степана с ног и стал ломать под собой, пытаясь завернуть руки за спину.
Ларька услышал крик атамана, пробился с полусотней к нему. И поспел. Застрелил стрельца над ним. Полусотня оттеснила стрельцов дальше.
Степан поднялся — злой, помятый, подобрал саблю.
— Чего вы там?! — заорал. — Атаману ноги на шее завязывают, а они чешутся!..
— Стерегись маленько! — тоже сердито крикнул Ларька. — Хорошо — услыхал… Не лезь в кучу! Куда лезешь-то?
— Что мордва твоя? — спросил Степан.
— Клюем! Наскочим — опять собираю… Текут, как вода из ладошки. Веселимся… а толку нет. Но хоть наших обойти не даем, и то дело. Обойти ж хотели!..
— Ммх!.. Войско. Не сварить нам с имя каши, Ларька. Побудь с казаками, сам пойду туда.
Мордва и часть мужиков с дрекольем опять шумно отбегали от самой кипени свальной драки — чтобы опять скучиться и налететь. Бежали, впрочем, весело, не уныло. Стрельцы, чтобы не рушить свой строй, не преследовали их.
Степан и с ним десятка два казаков остановили мужиков.
— В гробину вас!.. В душу!.. — орал Степан. — Куда?! — Двух-трех окрестил кулаком по голове. — Стой! Стой, а то сам бить буду!..
Инородцы и мужики остановились.
Степан построил их так, чтоб можно было атаковать, стал объяснять:
— Счас наскочим — первые пускай молотют, сколь есть духу. Пристали — распадайся, дай другим… А сами пока зарядись, у кого есть чего, передохни. Те пристали — распадись, дай этим. Чтоб на переду всегда свежие были. И не бегать у меня! Казаков назад поставлю, велю рубить! Кого боитесь-то?!. Мясников? Они только в рядах мастаки — топорами туши разделывать! А здесь они сами боятся вас. Ну-ка!.. Не отставай!.. Узю мясников!.. С жердями, с жердями-то — вперед, выставляй их! Тесней, тесней!..
Бежали тесной толпой, и выходило, что и к свалке бежали опять шумно и весело.
— Ну-ка, забежи вперед кто-нибудь! — крикнул Степан. — Скажите нашим, чтоб распались!.. А мы долбанем с бегу!
Наскочили. Заварилась каша… Молотили оглоблями, жердями, рубились саблями, кололись пиками, стреляли…
А уже вечерело. И совсем стало плохо различать, где свои, где чужие.
— Круши! — орал Степан. — Вперед не суйся — ровней! А то от своих попадет.
— Ровней, ребятки! — покрикивал дед Любим. — Ровней, милые! Тут как с бабой: не петушись, тада толк будет!
Степану прострелили ногу. Он, ругаясь, выбрался из свалки, взошел, хромая, на бугорок. Ему помогли стащить сапог.
Подошел потный и окровавленный Ларька.
— Куда?.. В ногу? — спросил он.
— В ногу опять. А ты чего в крове?
— Шибко?
— Нет… — Степан поворочал ногой. — Кость целая. Ты-то чего? Зацепили?
— Федора убили. Сукнина. — Ларька плюнул сукровицей, потрогал разбитые губы. — Я целый… зубы только… И то целые, однако.
— Ох, мать ты моя-то!.. Совсем есаулов не остается, — с горечью горькой сказал Степан. — Вынесли хоть?
— Вынесли.
— Берегитесь сами-то! — повысил голос Степан. — Куда вас-то тоже черт несет! С кем останусь-то? — все поляжете…
— Хватит, что ль? Не видно уж стало… — Ларька всматривался в темную шевелящуюся громаду дерущихся людей.
— Погодь. Пускай он отойдет подальше… С горки пускай слезет. Пускай горка-то за нами будет.
— Отходит уж. А то — впотьмах-то — своих начнем глушить. Стрельцы плотней держутся, а мы своих начнем… Горка и так за нами.
— Ну, вели униматься. Хватит. Казаков много легло?
— Да нет, думаю… Задело многих. Нет, три зуба все же выбили! — Ларька сплюнул. — Хорошие зубы-то были.
— Матвей живой? — спросил Степан.
— Видел, живой был. Он ничего, не робеет. Орет, правда, больше, чем руками делает… Но помогает собирать.
— Хоть так, — нерадостно сказал Степан. — Иди унимай потихоньку.
Ларька ушел.
Битва долго еще ворочалась, гудела, кричала, брызгала в ночи огнями выстрелов. Но постепенно затихала.
На совет к атаману собрались есаулы.
— Борятинский отходит к Тетюшам.
— Добре. Городок надо брать, — заговорил Степан. — Пока подойдут Урусов с Долгоруким, нам надо в городке быть. Брать надо. Иначе хана нам тут с мужиками… Взять городок, всеми правдами и неправдами. Борятинский больше не сунется.
— Обождать бы, батька. А ну — хитрит Борятинский? — усомнился Матвей Иванов, которого Степан тоже позвал на совет.
