Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы - Киплинг Редьярд Джозеф (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
— Мне кажется, что я заслужил двадцать пять процентов, по меньшей мере? — сказал он однажды с великолепным чистосердечием. — Я дал вам все идеи, не правда ли?
Эта алчность к деньгам была новой чертой его характера. Я пришёл к заключению, что она развилась в нем в Сити в то же время, когда Чарли усвоил себе забавную привычку дурно воспитанного человека из Сити произносить слова протяжно и в нос.
— Мы поговорим об этом, когда вещь будет написана. Но пока я ещё ничего не могу из неё сделать. Красноволосый и черноволосый — оба героя одинаково затрудняют меня.
Он сидел у огня, пристально смотря на красные угли.
— Я не могу понять, что вы находите здесь трудного. Для меня все это совершенно ясно, — возразил он.
Газовый рожок замигал, снова разгорелся и нежно засвистел.
— Ну, возьмём, к примеру, рыжеволосого человека и его приключения с того времени, как он подошёл с юга к моей галере, взял её в плен и поплыл дальше к островам Биче.
Теперь я уже хорошо знал, что мне не следует прерывать Чарли. Я освободился из-под власти пера и чернил и боялся пошевелиться, чтобы не прервать потока его мыслей. Газ в рожке мигал и шипел, и голос Чарли понижался до шёпота, когда он рассказывал мне истории об открытой галере, плывшей по направлению к Фурдурстранди, о закате солнца в открытом море, который наблюдали каждый вечер гребцы, скрытые парусом, о том, как галера вонзалась носом в самый центр опускающегося солнечного диска, «и мы плыли в ту сторону, потому что у нас не было другого путеводителя», — объяснил Чарли. Он рассказал о высадке на берег на одном острове и об исследованиях его, когда судовая команда убила трех людей, спавших под соснами. Их духи, говорил Чарли, преследовали галеру, плывя за нею и расплёскивая воду, и тогда команда галеры бросила жребий между собою, и одного из команды выбросила за борт как жертву разгневанным чужеземным богам. А потом, как они питались широкими водорослями, когда кончилась вся провизия, как у них распухли ноги, и их предводитель, рыжеволосый человек, убил двух гребцов, которые подняли бунт, и как после года пребывания среди лесов они снова приплыли в свою страну, и попутный ветер все время благоприятствовал им, но дуновение его было настолько лёгким, что они все спали ночью. Это и ещё многое другое рассказал мне Чарли. Иногда голос его так понижался, что я едва мог уловить его слова, хотя нервы мои были страшно напряжены. Он говорил о своём предводителе, как язычник о боге, потому что ведь это он заботился о них и убивал их беспощадно, когда это было нужно для их же пользы; и он же управлял галерой, когда они пробирались три дня среди плавающего льда, причём на каждой льдине толпились какие-то странные животные, «которые старались плыть вместе с нами, — сказал Чарли, — а мы отталкивали их рукоятками весел».
Газ зашипел, сгоревший уголь в камине превратился в золу, и пламя с лёгким треском опустилось на дно решётки. Чарли умолк, я тоже не произнёс ни слова.
— Клянусь Юпитером! — сказал он наконец, покачивая головой. — Я так засмотрелся на огонь, что у меня закружилась голова. Что я там наболтал?
— Кое-что о галере для нашей книги.
— Да, теперь я вспоминаю. Ведь я получу за это двадцать пять процентов прибыли, не правда ли?
— Вы получите, сколько вам будет угодно, когда я издам эту вещь.
— Мне бы хотелось, чтобы это уж было точно. А теперь я должен идти. У меня… у меня сегодня назначено свидание.
И он ушёл.
Если бы глаза мои видели ясно, я должен был бы знать, что это отрывочное бормотанье у камина было лебединой песнью Чарли Мирса. Но я считал это лишь прелюдией к более полному откровению. Наконец-то, наконец-то я буду в состоянии провести властителей жизни и смерти!
Когда Чарли явился ко мне в следующий раз, я встретил его с восторгом. Он был нервно возбуждён и сконфужен, но глаза его блистали оживлением и губы раздвигались в улыбке.
— Я написал поэму, — сказал он и с волнением прибавил: — Это лучшее, что я когда-либо создал. Прочтите её.
Он сунул поэму мне в руку, а сам отошёл к окну.
Я только вздохнул потихоньку. Раскритиковать поэму, т. е., иначе говоря, расхвалить её, заняло бы у меня не больше получаса времени, и это вполне удовлетворило бы Чарли. Но я недаром вздыхал: Чарли, отступив от своего излюбленного метрического размера, прибег на этот раз к короткому и отрывистому стихосложению и снабдил каждый куплет особым припевом. Вот что я прочитал:
— Да, это ранняя бороньба — вне всякого сомнения, — сказал я, чувствуя глубокую тоску в сердце.
Чарли засмеялся, но ничего не сказал.
— Хорошо? — спросил Чарли, заглядывая мне через плечо.
Я находил, что это не только не хорошо, но просто плохо, но он уже протягивал мне фотографию девушки с кудрявой головкой и глупенькой, беспечной мордочкой.
— Ну, разве она не восхитительна? — шепнул он, красный до самых кончиков ушей и весь восхищённый розовой тайной своей первой любви. — Я ничего не знал, ни о чем не думал: это было как удар грома.
— Да, это всегда приходит, как удар грома. Вы очень счастливы, Чарли?
— Боже мой, она… она любит меня!
Он уселся и ещё раз повторил про себя эти слова. А я смотрел на его безусое молодое лицо, на узкие плечи, привыкшие сгибаться над конторкой, и спрашивал себя, как, когда и где он любил в своих прошлых жизнях.
— Но что скажет ваша мать? — живо спросил я.
— Пусть хоть проклянёт, мне все равно!
Я деликатно дал ему понять, что если и есть вещи на свете за которые не страшно навлечь на себя проклятие, то из их числа надо исключить проклятие матери; а он все расписывал её, как, вероятно, Адам расписывал первозданным животным величие, и нежность, и красоту Евы. При этом я случайно узнал, что она была помощницей табачного торговца, имела слабость к красивым платьям и уже успела раза четыре сказать Чарли, что ни один человек в мире ещё не целовал её.
Чарли все говорил и говорил без конца, между тем как я, отделённый от него расстоянием в тысячи лет, созерцал начало всех вещей. И теперь я понял, почему властелины жизни и смерти так заботливо закрыли за нами двери воспоминаний. Они сделали это для того, чтобы мы не могли вспомнить наших первых, самых восхитительных увлечений. Если бы они этого не сделали, наш мир за какие-нибудь сто лет остался бы без обитателей.
— Ну а что же вы скажете ещё относительно этой галеры? — спросил я ещё более весёлым тоном, когда разговор на минутку прервался.
Чарли взглянул на меня так, как будто слова мои задели его.
— Галера? Какая там галера?.. Ради самого неба, бросьте свои шутки, дружище! Это очень серьёзно. Вы не можете себе представить, как это серьёзно!
