Темное дело - де Бальзак Оноре (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
— А что такое? — насторожился жадный крестьянин, вытаращив глаза.
— Я бы продал вам по дешевке все свое добро.
— Когда надо платить, дешевки не бывает, — глубокомысленно изрек Виолет.
— Я собираюсь уехать из здешних мест и уступил бы вам ферму в Муссо, службы, посевы, скот — все гуртом за пятьдесят тысяч.
— В самом деле?
— Подходит вам?
— Черт возьми, надо еще подумать.
— Ну, давайте потолкуем... Но мне нужен задаток.
— А у меня ни гроша.
— Дайте слово.
— Это извольте.
— Скажите: кто вас сюда подослал?
— Просто я возвращался оттуда, куда ездил, и завернул к вам, повидаться.
— Возвращался пешечком? Ты что же, за дурака меня принимаешь? Врешь — так фермы моей не получишь.
— Ну... господин Гревен меня послал — вот и все. «Сходи, говорит, за Мишю, он нам нужен. А не застанешь — так подожди». Я и понял, что, значит, нынче мне надо просидеть здесь вечерок.
— А парижские франты всё еще в замке?
— Вот уж не знаю; но в гостиной там кто-то был.
— Ну, получишь ферму. Поговорим толком. Жена, сходи-ка за вином, чтобы спрыснуть наш уговор. Возьми лучшего, руссильонского, из погребов бывшего маркиза... Мы не дети, толк в вине знаем. На пустой бочке, у входа, стоят две бутылки, да прихвати еще бутылочку белого.
— Вот это дело, — сказал Виолет, никогда не пьяневший. — Выпьем!
— У вас пятьдесят тысяч спрятано под половицами в вашей комнате, на том месте, где кровать. Вы уплатите их мне через две недели после заключения купчей у Гревена...
Виолет с изумлением уставился на Мишю и побледнел.
— А-а, вздумал шпионить за отъявленным якобинцем, который имел честь председательствовать в арсийском клубе, и ты воображаешь, что он тебя не раскусит? Я не слепой, я заметил, что у тебя плиты в полу только что заделаны, я и решил, что ты вынимал их, и, уж, конечно, не для того, чтобы посеять там пшеницу. Выпьем!
Виолет был так ошеломлен, что осушил большой стакан, не обращая внимания на вкус вина: от страха у него горело в желудке, словно там было раскаленное железо; а присущая ему жадность не давала захмелеть. Он многое дал бы, чтобы очутиться дома и спрятать кубышку в другое место. Все три женщины улыбались.
— Так по рукам? — спросил Мишю, наливая ему еще стакан.
— Что ж, по рукам!
— Станешь хозяином, старый плут!
После того как они с полчаса оживленно проспорили о сроке передачи имущества, о бесконечных мелочах, как спорят крестьяне, когда заключают сделку, после множества заверений, опорожненных стаканчиков, всяческих обещаний, препирательств, бесчисленных: «Понимаешь? Вот те крест! Истинное слово! Уж я сказал — значит, твердо! Да провалиться мне на месте, если я!.. Чтоб мне ни дна ни покрышки, коли это не истинная правда!» — Виолет наконец склонился головою на стол — он был уже не навеселе, а просто мертвецки пьян; как только Мишю заметил, что у старика помутился взор, он поспешил растворить окошко.
— Где подлец Гоше? — спросил он у жены.
— Спит.
— Ты, Марианна, — обратился управляющий к своей верной служанке, — сядь у его двери и сторожи его. Вы, матушка, — сказал он, — оставайтесь внизу, следите за этим сыщиком; будьте начеку и не отпирайте двери никому, кроме одного Франсуа. Дело идет о жизни и смерти! — добавил он глухим голосом. — Для всех, живущих под моим кровом, я в эту ночь никуда не отлучался; вы должны это твердить даже на плахе. Пойдем, мать, — сказал он жене, — пойдем; обуйся, надень чепец, — скорей! Без расспросов! Я иду с тобой.
За последние три четверти часа у этого человека в движениях, во взгляде появилась деспотическая и неотразимая властность, почерпнутая из того общего, хоть и неведомого источника, откуда черпают свою непостижимую силу и великие полководцы, воодушевляя войска на полях сражений, и великие ораторы, увлекающие массы на собраниях, а также, надо сказать, и великие преступники в своих дерзких делах. Тогда какое-то необоримое влияние как бы излучается из такого человека, насыщает его слова, а жесты словно подчиняют его воле волю окружающих. Все три женщины чувствовали, что наступил некий роковой и страшный час; они не знали ничего определенного, но что-то угадывали по стремительной решимости этого человека; лицо его сверкало, черты были полны выразительности, глаза горели, как звезды; на лбу выступили капли пота, голос не раз пресекался от нетерпения и гнева. И Марта безмолвно повиновалась. Вооружившись до зубов, с ружьем на плече, Мишю юркнул в аллею, жена последовала за ним, и они быстро достигли перекрестка, где в кустах притаился Франсуа.
— Толковый малый, — сказал Мишю, увидев сына.
Это были первые произнесенные им слова. Супруги так бежали сюда, что им было не до разговоров.
— Возвращайся к дому, залезь на самое густое дерево, следи за округой, за парком, — сказал он сыну. — Мы все спим, никого в дом не пускаем, одна бабушка не спит, но она откликнется только на твой голос. Запомни, чтo я говорю, — до самых мелочей. Речь идет о жизни твоего отца и матери. Судейские ни в коем случае не должны узнать, что нас не было дома.
Когда мальчик после этих слов, сказанных ему на ухо, скользнул в лес, словно угорь в речной ил, Мишю приказал жене:
— На коня! И моли бога, чтобы он не оставил нас! Ухватись за меня покрепче! Ведь лошадь может и не выдержать!
Едва Мишю проговорил это, как лошадь, получив в бока два сильных удара ногами и сдавленная могучими коленями седока, понеслась во весь опор; животное, казалось, угадало своего хозяина; за какие-нибудь четверть часа лес остался позади. Мишю, выбиравший все время самую короткую дорогу, выехал на опушку, откуда были видны освещенные луною башни сен-синьского замка. Он привязал коня к дереву и поспешил взобраться на холмик — с него открывался вид на всю сен-синьскую долину.
Замок, на который Марта и Мишю смотрели несколько мгновений, производит среди этого ландшафта чарующее впечатление. Пусть он не замечателен ни размерами своими, ни архитектурой, все же он не лишен некоторой археологической ценности. Это старинное здание XV века построено на пригорке и опоясано широким и глубоким рвом, еще наполненным водой; оно сложено из булыжника, но ширина его стен достигает семи футов. Простота его красноречиво повествует о суровой и воинственной жизни феодальных времен. Этот поистине первобытный замок состоит из двух обширных красноватых башен, соединенных длинной вереницей жилых помещений с окнами, каменные переплеты которых напоминают грубо высеченные виноградные лозы. В замок ведет наружная лестница, построенная посередине здания; она заключена в пятиугольную башню с маленькой дверцей под остроконечной аркой. Нижний этаж, переделанный внутри при Людовике XIV, а также второй — увенчаны огромными крышами, которые прорезаны окнами с лепными фронтонами. Перед замком — широкая лужайка, на которой недавно срубили деревья. По сторонам въездного моста расположены две сторожки, в которых живут садовники; домики отделены друг от друга жиденькой и простой, по-видимому современной, оградой. Справа и слева от лужайки, разделенной пополам мощеной дорожкой, находятся конюшни, хлевы, амбары, сарай, пекарня, курятники, людские; все это помещается, как видно, в развалинах двух флигелей, некогда составлявших одно целое с нынешним замком. В стародавние времена этот замок, вероятно, был квадратным и укрепленным с четырех углов; его охраняла огромная башня со сводчатым крыльцом, у подножья которой, на месте теперешней решетки, был подъемный мост. Две толстые башни, конусообразные крыши которых сохранились, и вышка средней башни придавали всей усадьбе своеобразный вид. Колокольня такой же древней церковки возвышалась в нескольких шагах от замка и вполне гармонировала с ним. Лунный свет играл, сверкая и переливаясь, на всех его крышах и башнях. Мишю смотрел на это барское жилище с таким выражением, которое совершенно сбило с толку жену: лицо его стало спокойнее, выражало надежду и какую-то гордость. Он окинул пристальным взором горизонт, прислушался к тишине; было часов девять, лунный свет заливал опушку леса, холм же был освещен особенно ярко. Это, видимо, показалось Мишю опасным; он спустился вниз, вероятно, боясь, что его увидят. Между тем ни единый подозрительный звук не нарушал безмолвия прекрасной долины, опоясанной с этой стороны Нодемским лесом. Трепещущая, разбитая усталостью Марта с нетерпением ждала, что после столь необычной скачки наконец наступит какая-то развязка. Чему ей приходится служить? Доброму ли делу или преступлению? В эту минуту Мишю склонился к уху жены.
