Похитители - Фолкнер Уильям Катберт (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗

– Да, да, – сказал Бун. Машина снова дала задний ход и стала разворачиваться. Потом, все еще разворачиваясь, двинулась вперед; бабушка все еще держалась за стойку. Мамино лицо было как у девчонки. Машина спокойно, плавно пересекла двор и у самых ворот на улицу, в город, в мир остановилась. Но Бун не произнес ни слова; он просто сидел за рулем под размеренное, спокойное урчание мотора, повернувшись вполоборота, ровно настолько, чтобы бабушка видела его лицо. Ну да, ну да, может, он и не умел колдовать с гербовыми бумагами, как дед, и кое-кто в Джефферсоне сказал бы, что вообще не умел делать ничего путного, но, так или иначе, в этой схватке передовых отрядов он показал себя бойцом на удивление искусным и ловким. Бабушка молчала, пожалуй, с полминуты. Потом сделала глубокий вдох и медленный выдох.

– Нет, – сказала она. – Надо подождать мистера Приста. – Может, это еще и не была победа, но во всяком случае наша – Бунова – сторона нащупала слабое место в расположении неприятельских (дедовых) войск, а за ужином эту его слабость неминуемо должен был обнаружить и сам неприятель.

И действительно, он обнаружил, что его фланг дрогнул. Назавтра (в субботу), в предвечерние часы, когда рабочий день в банке кончился, и во все следующие субботы в предвечерние часы, а потом, когда наступило лето, ежедневно в предвечерние часы, если только не лил дождь, дед на переднем сиденье рядом с Буном и мы все попеременно – бабушка, мама, и я, и трое моих братьев, и тетушка Кэлли, – она вынянчила по очереди всех нас, включая отца, – и Дельфина, и наши многочисленные родственники, и соседи, и ближайшие бабушкины приятельницы, строго соблюдая черед, все в полотняных пыльниках и в очках, объезжали Джефферсон и окрестности; тетушка Кэлли и Дельфина попеременно, но не Нед. Он прокатился один-единственный раз – в ту минуту, когда машина медленно выезжала задом из гаража, и в те минуты, когда плавно разворачивалась и пересекала двор, пока бабушка не дрогнула, не сказала «нет» открытым воротам и всему миру за ними – больше он ни разу не ездил. В следующую субботу он понял, убедился, в общем – проникся сознанием, что даже если бы дед и вздумал сделать его официальным водителем и стражем автомобиля, приблизиться к нему он мог бы только через труп Буна. Но хотя Нед и отказался признать существование машины во дворе у деда, между ними было заключено некое джентльменское соглашение: Нед как бы обязывался никогда не произносить нелестных или уничижительных слов по поводу ее приобретения или присутствия во дворе, а дед – никогда не приказывать Неду вымыть и навести на нее лоск, как тот мыл и наводил лоск на карету, чего, как мы все понимали, Нед все равно не стал бы делать, даже если бы Бун и позволил ему; тем самым дед налагал на Неда единственную кару за его вероотступничество: отказывал в возможности во всеуслышание отказаться от мытья машины прежде, чем при первой возможности ему в этом во всеуслышание откажет Бун.

Потому что как раз тогда Бун перевел себя – был переведен с общего и единодушного согласия – из дневной смены в ночную. Иначе он вовсе бы погиб для конюшни. Та часть досужего джефферсонского общества, друзья и знакомые отца или, может, просто друзья лошадиного племени, которые вполне могли бы дать адрес конюшни в качестве делового адреса своим корреспондентам, будь у них какие-нибудь дела или корреспонденты, заглядывали туда гораздо чаще, чем Бун. Если – когда – у него, то есть у моего отца, бывала надобность в Буне, он посылал меня во двор к деду, где Бун неизменно мыл или полировал машину – мыл и полировал даже в первые недели, когда с субботы она никуда не выезжала и до следующей субботы не должна была выехать, каждое утро выводил ее из гаража и опять и опять мыл с самозабвенной нежностью всю, до последней втулки и гайки, а потом сидел на страже и смотрел, как она сохнет.

– Всю краску с нее смоет, – сказал мистер Бэллот. – Знает Хозяин, что он каждый божий день пять часов подряд окатывает ее из шланга?

– А если знает, то что? – сказал отец. – Все равно Бун будет сидеть там до вечера и смотреть на нее.

– Переведите его в ночную смену, – сказал мистер Бэллот. – Пусть делает что хочет днем, а Джон Пауэлл пусть отправляется домой на ночь и спокойно спит в собственной постели.

– Уже перевел, – сказал отец. – Вот только некого послать в гараж – сказать ему об этом.

В кладовой для упряжи лежал на полу тюфяк, и там каждую ночь, в основном на случай пожара, дремал Джон Пауэлл или кто-нибудь из его конюхов или подручных. Теперь отец распорядился поставить раскладную кровать с тюфяком в самой конторе, чтобы Бун мог хоть немного поспать, в чем он, несомненно, нуждался, потому что с этих пор уже с полной безнаказанностью торчал целые дни во дворе у деда, то поливая автомобиль, то созерцая его.

Так что теперь ежедневно в предвечерние часы мы по очереди и в том количестве, какое вмещало заднее сиденье, выезжали через городскую площадь за город. Дед уже купил запасную цепь, и она стала такой же неотъемлемой принадлежностью машины, как и двигатель.

Но всегда начинали с городской площади. Любой решил бы, что, купив автомобиль, дед сразу сделал то, что на его месте сделал бы любой, купивший ради этого автомобиль: подстерег полковника Сарториса и его коляску, выскочил на него из засады, проучил как следует – пусть знает, как отдавать приказы, ущемляющие права и привилегии ближних, не испросив предварительно совета у старшего. Но дед этого не сделал. Под конец мы все-таки сообразили, что думал он не о полковнике Сарторисе, а о лошадях, о повозках. Потому что, я уже говорил тебе, он был человек дальновидный, наделенный даром прозрения: бабушка сидела прямая, напряженная, ухватившись за стойку, даже не называя деда мистер Прист, – а на нашей памяти она только так его и называла, – но просто по имени, словно не была ему женой, и когда навстречу ехала двуколка или фургон и тот, кто правил, начинал осаживать лошадь, а она испуганно пятилась или даже становилась на дыбы, и когда бабушка говорила: Люций! Люций! – дед (если лошадью правил мужчина и в двуколке или фургоне не было женщин или детей) спокойно говорил Буну: – Не останавливайся. Езжай прямо. Только убавь ход. – Или, если правила женщина, говорил: – Остановись, – и вылезал, и спокойно, не повышая голоса, уговаривал испуганную лошадь, пока ему не удавалось взять ее под уздцы, и вел ее мимо автомобиля, и, сняв шляпу, раскланивался с женщинами в двуколке, и возвращался, и садился на переднее сиденье, и только тогда отвечал бабушке: – Надо их приучать. Как знать, может, лет через десять – пятнадцать в Джефферсоне заведется еще один автомобиль.

Между прочим, самодельная мечта, которую два года назад собственноручно смастерил на своем заднем дворе мистер Баффало, чуть было не отучила деда от давней привычки – он был верен ей с девятнадцатилетнего возраста. Дед жевал табак. Когда он в первый раз повернул голову, чтобы сплюнуть на ходу машины, мы на заднем сиденье поняли, что произойдет, только когда оно уже произошло. Потому что как нам было понять? Никто из нас прежде не ездил на автомобиле (это случилось в самую первую поездку) на дистанцию большую, чем от гаража и до дворовых ворот, не говоря уже о скорости в пятнадцать миль в час (тут надо сказать вот что: когда скорость была десять миль, Бун неизменно говорил, что двадцать, а когда двадцать, неизменно говорил сорок; мы обнаружили в нескольких милях от города прямой участок дороги примерно в полмили длиной, машина развивала там скорость в двадцать пять миль, и я сам слышал, как Бун рассказывал кружку мужчин на городской площади, что автомобиль шел со скоростью в шестьдесят миль; это было еще до того, как он узнал, что мы знаем, что штука на приборной доске, с виду вроде манометра, на самом деле спидометр) – как же нам было понять? К тому же остальные просто не обратили бы на это внимания; все мы были в очках, и пыльниках, и вуалях, и будь даже пыльники новые, где это сказано, что одно коричневое пятно или подтек хуже другого и что раз они называются пыльниками, значит, и принимать на себя должны одну только пыль? Может, так случилось потому, что бабушка сидела с левой стороны, за спиною деда (в те времена водительское место было справа, как в двуколке; даже Генри Форд [10], человек не менее прозорливый, чем дед, и тот не предвидел, что в будущем руль окажется слева). Она тут же сказала Буну: