Я пришел дать вам волю - Шукшин Василий Макарович (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Потом он примерился сесть на трон… Посидел маленько — не поглянулось, делать нечего.
— Стырь! — позвал он любимого старика.
— Тут, батька!
— Иди садись. В царя игрывал — садись: всех выше теперь будешь.
— А чего я там буду?.. Негоже соколу на воронье место.
— Иди, не упирайся, старый!
— Да что я там?! Дерьма-то — царем. Я и не хотел сроду… Я так — зубоскалил. Неохота мне там… Да и чего делать-то?
— Сидеть! Не робей, тут — мягко, хорошо.
Стырь подошел, тоже пнул лежачего царя, взобрался на трон.
— Кварту сиухи! — велел он. — А чего с боярами будем делать, батька?
— Всех повесить и — вниз по Волге. Всех! — закричал Степан.
9
Очнулся Степан в незнакомом курене. Лежит он на широкой лежанке с перевязанной головой. Никого нет рядом, хотел оглядеться — голову повернуть больно. Хотел позвать кого-нибудь… и застонал.
К нему подошел Матвей Иванов.
— Ну, слава те господи! С того света…
— Где мы? — спросил Степан.
— На Дону на твоем родимом. — Матвей присел на лежанку. — Ну силы у тебя!.. На трех коней. Господи, господи… вернул человека… Слава тебе господи!
— Ну? — спросил Степан, требовательно глядя на Матвея. — Долго я так?..
— Э-э!.. Я поседел, наверно. Долго. — Матвей оглянулся на дверь и заговорил, понизив голос, как если бы он таился кого-то: — А Волга-то, Степушка, горит. Горит, родимая! Там уж, сказывают, не тридцать, а триста тыщ поднялось. Во как! А атаманушка тут — без войска. А они там, милые, — без атамана. Я опять бога любить стал: молил его, чтоб вернул тебя. Вот — послушал. Ах, хорошо, Степушка!.. Славно! А то они понаставили там своих атаманов: много и без толку. Широко разлилось-то, а мелко.
— А ты чего так — вроде крадисся от кого?
— На Дон тебя будут звать… — Матвей опять оглянулся на дверь. — Жена тут твоя, да Любим, да брат с Ларькой наезжают…
— Они где?
— В Кагальнике сидят. Хотели тебя туда такого, мы с дедкой не дали. Отстал от тебя Дон — и плюнь на его. Ишо выдадут. На Волгу, батька!.. Собери всех там в кучу — зашатается Москва. Вишь, говорил я тебе: там спасение. Не верил ты все мужику-то, а он вон как поднялся!.. Э-э, теперь его нелегко сбороть. Теперь он долго не уймется… раз уж кол выломил.
— А на Дону что?
— Корней твой одолел. Кагальник-то хотели боем взять — не дались. Бери счас всех оттуда — и…
— Много в Кагальнике? — допрашивал Степан.
— С три сотни.
— А в Астрахани?
— Васька помер, царство небесное. Митрополита убили, знаешь. Зря. И ты с церквой зря ругался — проклянут они тебя: грозятся. Это промашка твоя. Дон-то все… расшиперился — я так и знал. Но мужик, он… Слушай, Степан, пока тебе другого не насказали: мужик теперь в силе. Не гляди, што его колотют, — он сам обозлел…
Вошел дед Любим.
— Мать пресвятая!..
— Пришел попроведать нас с того света, — сказал счастливый Матвей. — Вот как бывает — не чаяли, не гадали.
— Что на Дону, дед? — спросил и Любима Степан.
— Плохо, атаман. Корней да Мишка Самаренин верх взяли. Кто и хотел ворохнуться, — присмирели. А они взяли да ишо слух пустили, Корней-то: срубили тебя…
— Степушка, — не унимался со своей радостью Матвей, — вот теперь скажу тебе… Ишо когда от Синбирска бежали, думал, на тебя глядючи, но плохой ты был — не стал уж говорить. Ты про Исуса-то знаешь?
— Ну? Как это?.. Знаю.
— Как он сгинул-то, знаешь? Рассказывал, поди, поп?.. Хорошо знал: ему же там — гибель, в Ирусалиме-то, а шел туда. Я досе не могу понять: зачем же идти-то было туда, еслив наперед все знаешь? Неужто так можно? А глядел на тебя и думал: можно. Вы что, в смерть не верите, что ли? Ну, тот — сын божий, он знал, что воскреснет… А ты-то? То ли вы думаете: любют вас все, — стало, никакого конца не будет. Так, что ли? Ясно видит: сгинет — нет, идет. Или уж и жить, что ли, неохота становится — наступает пора. Прет на свою гибель, удержу нет. Мне это охота понять. А сам не могу. Обдумай теперь все, хорошо обдумай… Я тебе не зря это рассказал, с Христом-то.
Степан хотел вдуматься в слова Матвея, но — сложно это, трудно, не теперь. Еще слабость великая в теле… Еще кулак не сожмешь туго — такая слабость. Он прикрыл глаза и долго лежал, пытаясь припомнить, как все случилось с ним… Правда, что ли, в стычке какой рубнули? Или — как?
— А казаки что? — опять спросил он Любима.
— А казаки что?! Я ж и говорю: нет тебя — они в разные стороны. Корней владычит…
— И наплевать на их! — с силой сказал Матвей.
Дед Любим посмотрел на него с усмешкой, пожаловался Степану:
— Загрыз меня тут совсем. Я уж не рад стал, что и казак-то.
Степан встал было с лежака, но его шатнуло вбок. Он сел опять, потрогал голову.
— Лежи уж!.. Куда ты? — сказал Матвей.
Но Степан привыкал к новому состоянию. Силы потихоньку возвращались к нему.
— Когда Ларька с Фролом приедут? — спросил.
— Седня пожалуют, — ответил Любим.
— Алена с имя?
— Алена здесь. Счас покличу. — Матвей вышел из куреня.
— Правда, на Волге-то?.. — спросил Степан старика. — Или прибавляет?
Дед Любим подумал.
— Не знаю, как тебе сказать. Поднялось много. С Осиповым, с Васькой Федоровым, Харитонов — эти вроде войском держутся, остальные — кто в лес, кто куда… Разлилось широко, а мелко, это он верно говорит. Туда зовет?
Степан опять в волнении встал. И устоял.
— Глубоко будет. Корнея с Мишкой надо убить. Это мой промах: я их жить оставил. Завтра… Мы где?
— В Качалинском.
— Завтра в Кагальник поедем. Вот вам и конец! — воскликнул Степан, неведомо к кому обращаясь. — Начало только, а вы — конец!
В душу Степана наливалась сила, а с силой вместе — вера. Раз он поднялся, то какой же это конец! Муть в голове и слабость — пройдет, живая радость загудела в крови, уже он начал всего себя хорошо слышать и чувствовать.
— Окрепни сперва. Не торопись, — посоветовал Любим.
— Окрепну.
— Конешно, появись ты теперь на Волге…
— Надо с казаками появиться.
— Казаки-то…
Вбежала Алена:
— Родимый ты мой!.. Степушка!.. — Повисла на шее мужа. — Да царица ты небесная, матушка-а!..
— Ну, ну, только не выть, — предупредил Степан.
Дед Любим поднялся, сказал сам себе:
— Пойду приму сиухи. Во здравие. Можеть, принесть кварту?
— Не надо, — отказался Степан.
Любим ушел. Пошел искать Матвея, чтобы с ним выпить. Знал, что Матвей пить не станет — не пьет, но про Исуса доскажет. За время долгой болезни атамана, выхаживая его, старый казак сдружился с умным Матвеем, любил его рассказы.
Обо всем успели поговорить Степан с женой. Осталось главное: что делать дальше? Алена знала, что делать, — ей подсказал Корней Яковлев. Она тайком виделась с ним.
— Степушка, родимый, согласися. Пошто ты его врагом-то зовешь? Он вон как об тебе печалится…
— Дура! — Степан встал с кровати, заходил по куреню. Алена осталась сидеть. — Ах, дура!.. Приголубили ее. Он — лиса, я его знаю. Чего он говорит?
— Поедем, говорит, с им вместе, он повинится царю — царь помилует. Было так — винились…
— Зачем же он с войной на Кагальник приходил?
— Они тебя опять сбивать станут, смутьяны… Он хотел их переимать, твоих…
— Тьфу!.. — Степан долго ходил туда-сюда в сильном раздражении. — И ты мне говоришь такое!
— Кто же тебе говорить будет? Смутьяны твои? Они ждут не дождутся, когда ты на ноги станешь. Им опять уж не терпится, руки чешутся — скорей воевать надо, чтоб их черт побрал. Согласись, Степушка!.. Съезди к царю, склони голову, хватит уж тебе. Слава богу, живой остался. Молебен царице небесной отслужим да и станем жить, как все добрые люди. Чего тебе надо ишо? Всю голь не пригреешь — ее на Руси много.
— Сам он к царю ездил? После Мишки-то…
— Иван Аверкиев с казаками. В двенадцать. А царь, слышно, заслал их в Холмогоры — не верит. Раз, мол, присылали, а толку…
