Сыновья и любовники - Лоуренс Дэвид Герберт (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
— А мы подумали, вы такой грустный, — сказала она, — они и подбили меня предложить вам шоколадку.
— Я не прочь и еще одну… с другой начинкой, — сказал Пол.
И вот они уже смеются все вместе.
Домой он вернулся в девять, когда уже темнело. Он вошел молча. Мать ждала его, с тревогой поднялась.
— Я ей сказал, — объявил Пол.
— Я рада, — с огромным облегчением отозвалась мать.
Он устало повесил шапку.
— Я сказал, между нами все кончено.
— Правильно, сынок, — сказала мать. — Сейчас ей тяжко, но в конечном счете так будет лучше. Я знаю. Ты ей не подходил.
Пол неуверенно засмеялся и сел.
— Я так повеселился с девушками в трактире, — сказал Пол.
Мать посмотрела на него. Сейчас он не помнил о Мириам. Он рассказал ей о подружках, с которыми познакомился в «Ивушке». Миссис Морел все смотрела на него. Странной казалась его веселость. За нею скрывались ужас и страдание.
— Теперь поужинай, — очень ласково сказала миссис Морел.
Поев, он сказал с тоской:
— Она говорит, я никогда ей не принадлежал, ма, и вначале тоже, так что для нее это не неожиданность.
— Боюсь, она еще надеется, что это не конец.
— Да, — согласился Пол. — Наверно.
— Ты увидишь, это лучше, что вы расстались, — сказала мать.
— Не знаю я, — безнадежно сказал он.
— Оставь ее в покое, — сказала мать.
Итак, Пол оставил Мириам, и теперь она была одна. Очень мало кому было до нее дело и почти ни до кого не было дела ей. Она осталась одна, замкнулась в себе и ждала.
12. Страсть
Своим искусством Пол мало-помалу стал зарабатывать на жизнь. Фирма Либерти взяла у него несколько написанных красками эскизов для узорных тканей, и можно было продать еще в два-три места узоры для вышивок, для напрестольной пелены и другие подобные работы. Сейчас он предлагал не очень много работ, но мог предложить больше. К тому же он подружился с художником фирмы керамических изделий и учился искусству своего нового знакомца. Прикладное искусство его очень привлекало. В то же время он неспешно трудился над своими картинами. Он любил писать большие фигуры, полные света, но не просто сотканные из света и отбрасывающие тень, как у импрессионистов; фигуры, довольно четко очерченные, словно бы светились, как иные изображения людей у Микеланджело. И писал он их на фоне пейзажа, соблюдая, как он полагал, верные пропорции. Работал он главным образом по памяти, изображая всех, кого знал. Он твердо верил, что работы его хороши и ценны. Несмотря на приступы уныния, на робость, наперекор всему в работу свою он верил.
В двадцать четыре года он впервые уверенно сказал матери:
— Мама, я буду выдающимся художником.
Она фыркнула на свой особый лад. Будто не без удовольствия пожала плечами.
— Прекрасно, мой мальчик, поживем — увидим, — сказала она.
— И увидишь, голубка! Придет время — еще загордишься!
— Я и так довольна, мой мальчик, — улыбнулась мать.
— Но кое-что тебе придется менять. Как ты ведешь себя с Минни!
Минни была их маленькая служанка, девчонка четырнадцати лет.
— А чем плоха Минни? — с достоинством спросила миссис Морел.
— Я слышал ее нынче утром, когда ты вышла под дождь за углем, — сказал Пол. — «Ой, миссис Морел! Я ж сама хотела сбегать». Оно и видно, как ты умеешь обращаться со слугами!
— Ну, это просто означает, что она славная девочка, — сказала миссис Морел.
— И ты еще извиняешься перед ней: «Ты ведь не можешь делать два дела сразу».
— Она и вправду была занята, мыла посуду, — возразила миссис Морел.
— А что она тебе ответила? «Да можно было чуток обождать. Гляньте, как вы ковыляете!»
— Да… этакая дерзкая девчонка! — с улыбкой сказала миссис Морел.
Пол, смеясь, посмотрел на мать. Его любовь опять и разрумянила ее и согрела. Казалось, в этот миг ее лицо озарялось солнцем. Пол с удовольствием продолжал работать. Когда мать была счастлива, она казалась совсем здоровой, он даже забыл про ее седые волосы.
И в этом году она поехала с ним отдохнуть на остров Уайт. Это было необыкновенно увлекательно и необыкновенно красиво. Миссис Морел была полна радости и удивления. Но Пол утомил ее слишком долгими прогулками. И однажды с ней случился тяжелый обморок. Таким серым стало ее лицо, так посинели губы! Для Пола это было пыткой. Будто в грудь ему вонзили нож. Потом ей полегчало, и он почти забыл про этот случай. Но тревога в душе осталась, будто незажившая рана.
Расставшись с Мириам, Пол почти тотчас пошел к Кларе. В первый же понедельник после разрыва он спустился в мастерскую. Клара подняла на него глаза и улыбнулась. Сами того не ведая, они очень сблизились. Она увидела, что он явно повеселел.
— Привет, царица Савская! — со смехом сказал Пол.
— Что такое? — спросила Клара.
— По-моему, вам это подходит. На вас новое платье.
Клара покраснела, спросила:
— Ну и что с того?
— Идет вам… да еще как! А я мог бы сделать для вас эскиз платья.
— Это разве возможно?
Пол стоял перед ней и объяснял, глаза его блестели. Он приковал к себе ее взгляд. Потом вдруг обхватил ее за плечи. Клара было отшатнулась. А он натянул и разгладил блузку у нее на груди.
— Вот вроде этого! — объяснил он.
Но у обоих лица пылали, и Пол тотчас убежал. Он ее коснулся! От этого ощущения он весь дрожал.
Меж ними уже установилось некое тайное понимание. На следующий вечер он перед поездом зашел с ней на несколько минут в кинематограф. Они сели, и Пол увидел, ее рука лежит подле него. Несколько мгновений он не решался до нее дотронуться. Кадры плясали, мелькали перед глазами. Наконец он решился взять ее за руку. Рука оказалась большая и крепкая, она заполнила всю его горсть. Он ее сжал. Клара не шевельнулась, не подала никакого знака. Когда они вышли, пора было отправляться на поезд. Пол мешкал.
— До свиданья, — сказала Клара. Пол кинулся через дорогу.
Назавтра он опять пришел и заговорил с ней. Она держалась довольно высокомерно.
— В понедельник погуляем? — спросил он.
Клара отвернулась.
— А Мириам вы доложите? — насмешливо спросила она.
— Я с ней порвал, — ответил Пол.
— Когда?
— В прошлое воскресенье.
— Вы поссорились?
— Нет! Я так решил. И прямо ей сказал, что отныне считаю себя свободным.
Клара промолчала, и Пол опять занялся делом. Какая она спокойная, какая величественная!
В субботу вечером он пригласил ее зайти с ним после работы в ресторан и выпить кофе. Она пошла и держалась очень сухо и отчужденно. До поезда у него оставалось три четверти часа.
— Пройдемся немного, — предложил Пол.
Клара согласилась, и они прошли мимо Замка в парк. Пол ее побаивался. Клара, задумавшись, шла рядом, шла будто обиженно, нехотя, сердито. Пол боялся взять ее руку.
— В какую сторону пойдем? — спросил он, когда они вступили в густую тень парка.
— Все равно.
— Тогда поднимемся по лестнице.
Он круто повернул назад. Они как раз прошли мимо парковой лестницы. Клара стояла, не двигаясь, недовольная, что он вдруг ее оставил. Пол ждал ее. Она стояла отчужденно. Он вдруг обнял ее, недвижимую, всю застывшую, задержал на миг и поцеловал. Потом отпустил.
— Пошли, — виновато сказал он.
Клара пошла за ним. Он взял ее руку, поцеловал кончики пальцев. Шли молча. Когда вышли из тени на свет, он отпустил ее руку. До самого вокзала оба не вымолвили ни слова. Потом поглядели друг другу в глаза.
— До свиданья, — сказала Клара.
И Пол пошел к поезду. Он двигался машинально. Люди заговаривали с ним. До него слабым эхом доносились собственные ответы. Он был как в бреду. Чувствовал одно — если понедельник не настанет сейчас же, он сойдет с ума. В понедельник он опять ее увидит. Он весь был устремлен туда, вперед. Но вмешалось воскресенье. Невыносимо. Он не увидит ее до понедельника. Помеха — воскресенье, час за часом нестерпимого ожидания. Хоть бейся головой о дверь вагона. Но он сидел не шевелясь. По дороге домой зашел выпить виски, но стало только хуже. Нельзя огорчать мать, вот что важно. Он прикинулся усталым и поспешно ушел к себе. Сидел не раздеваясь, упершись подбородком в колени, и смотрел в окно, вдаль, на гору, где светились редкие огоньки. Ни о чем не думал, не спал, так и сидел, не шевелясь, уставясь невидящим взглядом в окно. Наконец он так замерз, что опомнился, его часы остановились на половине третьего. А уже четвертый час. Он измучился, и однако, нестерпимо знать, что еще только утро воскресенья. Он лег в постель и уснул. Потом весь день до изнеможения ездил на велосипеде. И едва ли помнил, куда его носило. Но завтра уже понедельник. Он спал до четырех утра. Потом лежал и думал. Он понемногу приходил в себя — уже видел себя со стороны, такого, как он есть. После полудня она пойдет с ним пройтись. После полудня! Казалось, ждать еще годы.
