Молодые львы - Шоу Ирвин (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Ознакомительные лекции: о воинской вежливости, о причинах войны, которую мы ведем. Эксперт по японскому вопросу, профессор из Лихая с узким серым лицом, говорил им, что все это вопрос экономики: Япония нуждается в расширении своих владений и хочет захватить азиатские и тихоокеанские рынки, а мы должны остановить ее экспансию и сохранить эти рынки. Это вполне соответствовало взглядам Майкла на причины войн, сложившимся у него за последние пятнадцать лет. И все же, слушая сухой профессорский голос и глядя на большую карту, где были отчетливо обозначены сферы влияния, залежи нефти, каучуковые плантации, он ненавидел этого профессора, ненавидел все, что тот говорил. Он хотел бы услышать звучные, горячие слова о том, что он борется за свободу, за высокие моральные принципы, за освобождение угнетенных народов, чтобы, возвращаясь в казарму или идя утром на стрельбище, он верил в эти идеи. Майкл окинул взглядом утомленных солдат, сидевших рядом. На скучающих, полусонных от усталости лицах нельзя было прочесть, поняли ли они что-нибудь, проявляют ли интерес к тому или иному исходу, нужны ли им источники нефти и рынки сбыта. На них было написано единственное желание: поскорее вернуться в казармы и лечь спать…
В середине речи профессора Майкл решил было выступить в отведенное для вопросов время, после того как докладчик закончит лекцию. Он хотел сказать то, что думает: «Это ужасно. За такие идеи не стоит идти на смерть». А профессор все говорил: «Короче говоря, мы переживаем период централизации средств, когда… э… крупные капиталы и национальные интересы одной части земного шара неизбежно вступают… э… в конфликт с крупными капиталами других частей земного шара, и для защиты американского образа жизни совершенно необходимо, чтобы мы имели… э… свободный и беспрепятственный доступ к богатствам и рынкам сбыта Китая и Индонезии…» Тут у Майкла вдруг пропало желание говорить. Он чувствовал себя очень усталым и, как все остальные солдаты, хотел только одного – вернуться в казарму и уснуть.
Есть, правда, в армии и своя прелесть.
Спуск флага на вечерней заре, когда через репродукторы льется гимн, навевающий неясные думы о других горнах, которым внимали другие американцы на протяжении ста лет в такие же моменты.
Мягкие голоса южан на ступеньках казармы после отбоя, когда светятся в темноте огоньки сигарет, слышатся разговоры о прелестях прежней жизни, когда вспоминают имена детей, цвет волос жены, родной дом… И в этот вечерний час уединения не чувствуешь себя больше ни одиноким и отделенным от других, ни судьей или критиком, не взвешиваешь свои слова и поступки – просто живешь, слепо веруя, усталый и примиренный в душе с этим тревожным временем…
Шагавший впереди Майкла Аккерман начал спотыкаться. Майкл ускорил шаг и поддержал его за руку, но Аккерман холодно взглянул на него и сказал:
– Пусти, я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
Майкл отнял руку и отступил назад. «Один из тех гордых евреев», – сердито подумал он, и, когда они переваливали через гребень холма, он уже без сочувствия наблюдал, как Аккерман шел, качаясь из стороны в сторону.
– Сержант, – обратился Ной, остановившись перед первым сержантом, который, сидя за столом в ротной канцелярии, читал «Сьюпермен». – Прошу разрешения обратиться к командиру роты.
Первый сержант даже не взглянул на него. Ной стоял вытянувшись, в рабочей форме, грязный и мокрый от пота после дневного марша. Он посмотрел на командира роты, который сидел в двух шагах от него и читал спортивную страницу джексонвилльской газеты. Командир роты тоже не поднимал глаз.
Наконец первый сержант взглянул на Ноя.
– Что тебе нужно? – спросил он.
– Я прошу разрешения, – повторил Ной, стараясь говорить четко, несмотря на усталость после дневного марша, – обратиться к командиру роты.
Первый сержант, тупо посмотрев на него, приказал:
– Выйди отсюда.
Ной проглотил слюну.
– Я прошу разрешения, – упрямо проговорил он, – обратиться к…
– Выйди отсюда, – спокойно повторил сержант, – а когда придешь в другой раз, помни, что надо являться в чистом обмундировании. А сейчас выйди.
– Слушаюсь, сержант, – сказал Ной. Командир роты так и не поднял глаз от спортивной страницы. Ной вышел из маленькой душной комнаты в сгущающиеся сумерки. Трудно было угадать, в какой форме являться. Иногда командир роты принимал солдат в рабочей форме, а иногда нет. Казалось, это правило менялось каждые полчаса. Он медленно шел к своей казарме мимо бездельничающих солдат, мимо множества маленьких радиоприемников, откуда слышалась дребезжащая джазовая музыка или громкий голос диктора, читающего детективный роман с продолжением.
Когда Ной снова пришел в ротную канцелярию в чистом обмундировании, капитана там не было. Ной уселся на траву напротив входа в канцелярию и стал ждать. Позади него в казарме кто-то нежным голосом пел: «Я не растила сына быть солдатом, сказала, умирая, мать…», а два других солдата громко спорили о том, когда окончится война.
– В пятидесятом году, – настойчиво утверждал один из них. – Осенью пятидесятого года. Войны всегда заканчиваются с наступлением зимы.
Другой солдат не соглашался:
– Война с немцами, возможно, и закончится, но останутся еще японцы. Нам придется еще заключать сделку с японцами.
– Я готов заключить сделку с кем угодно, – проговорил третий голос, – с болгарами, египтянами, мексиканцами – с любой страной.
– В пятидесятом году, – громко произнес первый, – поверьте моему слову, но прежде все мы получим по пуле в задницу.
Ной перестал слушать. Он сидел в темноте, на чахлой траве, прислонившись спиной к деревянной лестнице. Его клонило ко сну, и в ожидании капитана он думал о Хоуп. На следующей неделе, во вторник, будет день ее рождения. Он скопил десять долларов на подарок и запрятал их на дно вещевого мешка. Что можно купить в городе на десять долларов, что бы не стыдно было преподнести жене? Шарф, блузку… Он представил себе, как бы она выглядела в шарфе, потом представил ее в блузке, особенно в белой, с ее стройной шеей и темными волосами. Пожалуй, это будет самый подходящий подарок. Можно ведь достать за десять долларов хорошую блузку, даже во Флориде.
Наконец Колклаф пришел. Он не спеша поднялся по ступенькам ротной канцелярии. По одному тому, как он двигал задом, можно было за сто шагов узнать в нем офицера.
Ной поднялся и вошел за Колклафом в канцелярию. Капитан сидел за столом в фуражке и, нахмурив брови, с деловым видом просматривал бумаги.
– Сержант, – спокойно сказал Ной, – прошу разрешения обратиться к капитану.
Сержант холодно взглянул на Ноя, потом встал и, пройдя три шага, отделявшие его от стола капитана, доложил:
– Сэр, рядовой Аккерман просит разрешения к вам обратиться.
Колклаф, не поднимая глаз, ответил:
– Пусть подождет.
Сержант повернулся к Ною:
– Капитан приказал подождать.
Ной сел и стал наблюдать за капитаном. Спустя полчаса капитан кивнул сержанту.
– Слушаюсь, – сказал сержант и бросил Ною: – Говори покороче.
Ной встал, отдал честь капитану и отрапортовал:
– Рядовой Аккерман по разрешению первого сержанта обращается к капитану.
– Да? – Колклаф по-прежнему не поднимал глаз.
– Сэр, – волнуясь заговорил Ной, – в пятницу вечером в город приезжает моя жена, она просила меня встретить ее в вестибюле отеля, и я хотел бы получить разрешение уйти из лагеря в пятницу вечером.
Колклаф долго молчал. Затем, наконец, произнес:
– Рядовой Аккерман, вы знаете распорядок роты, в пятницу вечером никому увольнительные не даются, так как рота готовится к осмотру…
– Я знаю, сэр, – сказал Ной, – но это был единственный поезд, на который она смогла достать билет, и она надеется, что я встречу ее. Я думал, что только один раз…
– Аккерман! – Колклаф, наконец, взглянул на него. Кончик его носа с белым пятном начал подергиваться. – В армии служба прежде всего: Не знаю, смогу ли я когда-нибудь научить вас этому, но я, черт возьми, постараюсь. Армию не интересует, встречаетесь ли вы со своей женой или нет. Вне службы можете делать все, что угодно, а на службе исполняйте свои обязанности. А теперь идите.
