Тени старинных замков - Непомнящий Николай Николаевич (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗

Карл XI, [18] отец знаменитого Карла XII, [19] был один из наиболее деспотичных, но вместе с тем и наиболее разумных шведских королей. Он ограничил чудовищные привилегии дворянства, уничтожил власть сената, стал издавать законы самостоятельно; одним словом, изменил все государственное устройство Швеции, до него олигархическое, заставил Государственное собрание вручить ему самодержавную, неограниченную власть. Был он при этом человеком просвещенным, храбрым, глубоко преданным лютеранской религии; характера непреклонного, холодный, положительный, совсем лишенный воображения. Он только что лишился жены своей — Ульрики-Элеоноры. Хотя жестокость его и суровость с нею, как говорилось тогда при дворе, ускорили кончину королевы, он, однако, уважал ее и, по-видимому, был более огорчен ее смертью, чем можно было ожидать от его сухого сердца. После этой потери он сделался еще более мрачным и молчаливым, чем прежде, и стал так ревностно заниматься делами, посвящая все свои часы работе, что окружающие его приписывали этот усиленный труд потребности отвлекаться от тяжелых мыслей.

Под конец одного осеннего вечера он сидел, в халате и туфлях, перед ярко пылающим камином своего кабинета в стокгольмском дворце. При нем находились один из наиболее приближенных к нему лиц, камергер граф де Браге, и его лейб-медик Баумгартен, любивший хвастаться своим неверием во все, кроме медицины. В этот вечер король, чувствуя себя несколько нездоровым, пригласил его к себе в качества врача. [20]

Вечер затягивался, но король, против своей привычки ложиться рано, не спешил отпускать своих собеседников. Склонив голову и устремив глаза на пылавший камин, он давно уже перестал разговаривать и сильно скучал, но вместе с тем ощущал какой-то непонятный страх остаться одному. Граф де Браге, конечно, видел, — насколько его общество было в этот раз в тягость королю, и несколько раз намекал, что не пора ли Его Величеству отдохнуть, но отрицательный жест короля удерживал его на своем месте. Начинал и доктор говорить, что продолжительное бодрствование вредно для здоровья. И ему Карл ответил сквозь зубы: «Останьтесь, я еще не хочу спать».

Тогда пробовали начинать разговоры о различных предметах, но все они истощались на второй-третьей фразе. Ясно было, что король находится в своем наиболее мрачном настроении, а в таком случае положение царедворца очень щекотливо. Граф, предполагая, что грусть короля происходит от воспоминаний о королеве, посмотрев пристально на висевший в кабинете ее портрет, воскликнул с глубоким вздохом:

— Как похож этот портрет!.. Вот именно ее выражение — величественное и кроткое в одно и то же время!..

— Ба! — резко ответил король, подозревавший в каждом разговоре о королеве упрек себе. — Портрет этот сильно польщен! Королева была дурна собой!

Затем, внутренне недовольный вырвавшейся у него резкостью, он встал и прошелся по комнате, желая скрыть свое смущение. Машинально остановился он перед окном, выходившим во двор. Ночь была темная, безлунная.

Дворец, в котором живут теперь шведские короли, не был еще окончен; начавший строить его Карл XI проживал в старом дворце, стоявшем на вершине Ритергольма и обращенном главным фасадом на Мелярское озеро. Это было огромное здание в форме подковы; кабинет короля находился на одном конце, а на другом, напротив кабинета, была большая зала, в которой собирались представители сословий, когда призывались для выслушивания какого-либо сообщения от королевской власти.

Окна этой залы представлялись в эту минуту ярко освещенными, что показалось очень странным королю. Сперва он предположил, что свет исходит из факела какого-нибудь лакея, но зачем вошел он в эту залу, давно уже не отворявшуюся? Да свет был и слишком ярок для одного факела. Можно, пожалуй, приписать его пожару, но дыма не видно, окна не выбиты и при этом никакого шума, освещение, скорее, походило на праздничную иллюминацию.

Карл некоторое время молча смотрел на эти светлые окна. Граф де Браге протянул руку к звонку, чтобы позвать пажа и послать его посмотреть, что это за свет, но король остановил его, сказав: «Я пойду сам в эту залу». Выговорив эти слова, он страшно побледнел, лицо его выражало нечто вроде мистического ужаса, но вышел он из кабинета твердыми шагами. Камергер и доктор последовали за ним, взяв каждый по зажженной свече.

Привратник, на ответственности которого были ключи, уже лег спать. Баумгартен пошел разбудить его, приказав ему именем короля тотчас же отворить двери в залу Государственных собраний. Привратник очень удивился такому приказанию, но, конечно, оделся наспех и отправился со своей связкой ключей к королю. Сперва он отпер галерею, через которую проходили в залу собраний. Каково же было удивление Карла, когда он увидал все стены галереи обитыми черным.

— Кто приказал обить эти стены? — гневно спросил он.

— Никто, государь, сколько я знаю, — отвечал смущенный привратник. — В последний раз, как по моему распоряжению выметали эту залу, она была, как и всегда, обшита темным дубом… Конечно, эта обивка не из придворного хранилища.

Быстро шагавший король прошел уже более половины галереи; граф и привратник следовали за ним, доктор же несколько отстал, раздумывая, что ему делать. Остаться одному он, по правде сказать, боялся, но боялся также подвергнуться последствиям такого глупого, в сущности приключения.

— Не идите дальше, государь! — воскликнул привратник. — Клянусь Богом, тут замешалось колдовство! В эти часы… после кончины ее величества королевы… говорят, она сама прогуливается по этой галерее… Да помилует нас Господь!

— Остановитесь, государь! — со своей стороны воскликнул граф де Браге. — Разве вы не слышите странный шум, идущий из залы? Кто знает, каким опасностям может подвергнуться ваше величество…

— Государь, — сказал Баумгартен, когда свеча его погасла от порыва ветра, — позвольте по крайней мере мне сходить за вашими драбантами.

— Войдем! — сказал король твердым голосом, останавливаясь перед дверьми большой залы. — Отвори скорее! — При этом он толкнул дверь ногой, и звук, повторенный эхом сводов, раздался по галерее как пушечный выстрел.

Привратник дрожал так сильно, что никак не мог вложить ключ в замочную скважину.

— Старый солдат — и дрожит, — сказал король, пожимая плечами. — Ну, так вы, граф, отворите нам эту дверь.

— Государь, — ответил де Браге, невольно пятясь назад. — Прикажите мне идти под выстрелы датских или немецких пушек — я не колеблясь исполню приказание вашего величества, но вы требуете, чтобы я бросил вызов самому аду!

Король вырвал ключ из рук привратника.

— Вижу, — сказал он с заметным презрением в голосе, — что это касается одного меня! — И прежде чем свита успела удержать его, он отворил тяжелую дубовую дверь и вошел в большую залу, проговорив при этом: — С Божьей помощью!

И спутники его, несмотря на свой страх, не то из любопытства, не то считая невозможным оставить короля одного, все трое последовали за ним.

Большая зала оказалась освещенной множеством факелов; черная драпировка, заменяя собою старинные обои, покрывала все стены, однако вокруг них, как и всегда, красовались трофеи побед Густава Адольфа [21] — немецкие, датские и московитские знамена, — стоявшие же по углам шведские флаги были покрыты черным крепом.

Многолюдное собрание занимало скамьи. Все четыре государственных сословия, [22] в траурных одеждах, заседали каждое на своем месте. Множество бледных человеческих лиц на черном фоне драпировки казались светящимися и так ослепляли глаза, что из четырех свидетелей этой поразительной сцены ни один не узнал между ними знакомого ему лица. Так актер перед многочисленной публикой видит только безразличную массу, никого среди нее не различая. На высоком троне, с которого король обыкновенно обращался к собранию, лежало окровавленное тело в королевских регалиях. Направо от него стоял ребенок, в короне и со скипетром в руке, налево пожилой человек или, скорее, другой призрак опирался на трон. На нем была парадная мантия, какую носили прежние правители Швеции ранее того времени, как Ваза [23] провозгласил ее королевством. Против трона несколько лиц — с мрачной, строгой осанкой, в длинных черных одеяниях, — по-видимому судьи, восседали за столом, покрытым огромными фолиантами.