Кавалер Красного замка - Дюма Александр (книги бесплатно читать без .txt) 📗
Это и время начала романа.
Детство и юность будущего писателя прошли в Вилле-Коттре. Но именно там во времена монархии пребывал блестящий и распутный двор герцогов Орлеанских, и там во времена реставрации Бурбонов доживали свой век осколки аристократов, в глазах которых юноша без труда мог увидеть отблеск ненависти и ужаса при воспоминании о годах террора, о сопровождавшей революцию волне насилий, грабежей, ненависти.
Дюма говорил, что, сочиняя свои романы, он становится монархистом во времена монархии, республиканцем во времена республики. Так кто же он здесь? Слишком близки были события, чтобы спокойно и отстраненно созерцать их с высоты мезонина своего фантастического замка. Слишком свежа была память о кровавом молохе, поочередно рубившем головы королям и аристократам, жирондистам, начавшим революцию, якобинцам, посеявшим террор, и вообще всем, кто казался подозрительным, а может быть, шпионом ненавистных англичан.
И снова — о парадоксальности Дюма. Он встревал почти во все случившиеся при его жизни революции и восстания, конечно же, на стороне борцов за свободу, равенство и братство против королей, хотя его и ужасали волны беззаконий, террора, творимых во имя торжества правого дела.
Он зло иронизировал над «великими свершениями», провозглашаемыми на века. Революция провозглашала себя началом новой эры, меняла названия месяцев. Но отторгнуты были «брюмеры», «жерминали», снова вернулись октябри и марты. Она сокрушала церковь и провозглашала античное многобожие. Но вместе с революцией рухнули псевдоантичные боги, уступив сутане. Она лепила гигантские статуи в честь своих побед, санкюлоты венчали друг друга дубовыми венками за неимением лавровых. Рассыпались гипсовые монстры, сгнили венки. Но осталась горькая память о спутниках революции — голоде, коррупции, терроре и войне.
В недавней истории писатель почерпнул сведения о том, как под сенью Конституции творился произвол. Послушным исполнителем воли Комитета общественного спасения, штамповавшим акты террора, стал трибунал и его глава — провинциальный юрист-неудачник Антуан Кетьен Фукье-Тенвиль. Объем работы был столь велик, что Фукье начала тяготить необходимость вести допросы, выслушивать свидетелей и обвиняемых. Ради ускорения работы Комитет принимает декрет о том, что патриотические присяжные вправе прекращать прения, если они чувствуют себя убежденными! На волне террора родился поразительный тезис о том, что «подозрительны все те, кто своими действиями, сношениями, речами, сочинениями и, короче говоря, чем бы то ни было навлекли на себя подозрение». Подозрения было достаточно, чтобы бросить человека в тюрьму Консьержери, а оттуда одна дорога — на эшафот.
Дюма не сгущал краски. Просто «историческую перспективу», «всемирно-историческое значение» заслоняла толпа обезглавленных теней.
Таков в романе портрет революции. Художник не мог фальшивить.
Факты истории Дюма типизировал в судьбах и поступках героев книги. Многое, кажущееся выдумкой, имело аналог в жизни. После казни Людовика XVI не раз делались попытки похитить из тюрьмы королевскую семью. В тщательно охраняемый Тампль проник генерал Жорже (взятка — спутник патриотов). Он ухитрился обсудить с Марией-Антуанеттой план побега. С поддельными документами, переодетые в форму депутатов ратуши, вместе с детьми, также переодетыми, но в рубище сыновей фонарщика, члены королевской семьи должны были миновать все караулы, сесть в коляску и уехать в тайную загородную квартиру. Заговор разрушила шпионка Тизон. Да, реальная Тизон. Дюма придумал ей ужасную судьбу — наказание господне.
Барон де Бац пожертвовал огромным состоянием ради спасения королевы. Под чужими именами он скрывался в Париже. Вот что о нем сообщает Стефан Цвейг: «В характере этого блестящего заговорщика сочетаются холодная расчетливость и личная пламенная отвага. Он, которого сотни шпионов и тайных агентов безуспешно выслеживают и ищут по всей стране — Комитет безопасности уже информирован о том, что он вынашивает планы крушения республики, — проникает в караульную службу Тампля как рядовой под именем Форже, чтобы лично во всех подробностях изучить план тюрьмы и территорию вокруг… В один из дней 1793 года находящийся чуть ли не в центре революционного Парижа квартал Тампля, в котором содержится поставленная вне закона королева Франции и границы которого не имеет права переступить ни одно лицо без специального разрешения городского самоуправления, охраняется батальоном переодетых роялистов со своим вождем бароном де Бацем!»
Собачий нюх служителя Тампля, сапожника Симона, разрушил и этот заговор. То был реальный Симон, которому Коммуна действительно отдала малолетнего принца, чтобы воспитать его в принципах санкюлотизма, Симон, «научивший мальчишку пить, ругаться, петь «Карманьолу» и оставивший его умирать среди грязи и мрака, в рубашке, не менявшейся в течение шести месяцев» (Карлейль).
Вот еще этюд с натуры к портрету кавалера де Мезон Ружа и реальное отношение революции к семье казненного монарха. Выдумкой автора представляется сюжет с гвоздикой. Была записка, спрятанная в букетик гвоздик. Только пронесен он был не в Тампль, а в совсем уж кажущуюся неприступной тюрьму Консьержери дворянином-заговорщиком Ружвилем. Какое сходство фамилий: реальный Ружвиль и литературный Мезон Руж!
И ответ королевы, наколотый булавкой на клочке бумаги, тоже был. Только Дюма не мог знать содержания настоящей записки, потому что она была расшифрована лишь в 1876 году. Вот ее истинный текст: «С меня не спускают глаз, я ни с кем не разговариваю. Полностью полагаюсь на вас, готова следовать за вами».
Так из нескольких этюдов с натуры писатель нарисовал образ героя, именем которого назван роман.
Сколько еще в романе таких опорных точек, отмечающих время и место событий. Маленькая поправка, небольшая огранка, и «сырье» жизни начинает работать на сюжет. Вспомним, в романе палачи даже не дали себе труда проверить, почему на эшафот они отправляют на одного человека больше, чем следовало. В истории революции известен случай, происшедший, правда, не в Париже, а в Лионе. Там вели на казнь двести девять человек. Один упал с моста и утонул. А гильотина отрубила двести десять голов. В толпу осужденных нечаянно попали два полицейских. Никто не стал разбираться, почему они там оказались!
В романе Женевьева первой твердо ступает на эшафот. В истории — Мария Филипон, вдова казненного министра республики, также приговоренная к отсечению головы, попросила палача первой отправить ее на плаху, чтобы показать мужчинам, «как легко умирать».
А попытка подменить Марию-Антуанетту? Этот эпизод мог быть блестящей придумкой Дюма, но… Вот что рассказал палач Сансон. В ночь перед казнью Людовика XVI к нему пришел молодой человек, «один из людей, мечтавших освободить короля». Впрочем, его преданность зашла далее, чем у других: он желал занять место короля и умереть вместо него, если только ему добудут одежду короля, так, чтобы в толпе совершенно незаметно можно было ему поменяться местом с королем. Несмотря на все чистосердечие этого истинно-рыцарского замысла, об этом плане нечего было и толковать». Дюма лишь заменил фигуры!
Посмертные, слепые маски погибших… Толпа обезглавленных теней… Дюма силой своего вдохновения оживил их, превратил в литературных героев. А что же сталось с реальными носителями беззакония и мрака, чья жизнь продолжалась за рамками романа?
Фукье-Тенвиль вскорости отправил на эшафот якобинцев — двадцать три человека, начиная от Робеспьера и кончая верным псом террора, дослужившимся до звания члена муниципалитета, сапожником Симоном. А 7 мая 1795 года самому Фукье пришло время защищаться перед судом, в котором еще недавно он властвовал. И ему пришлось сперва «посмотреть в маленькое окошко, а потом под резкий звук топора «чихнуть в мешок».
В романе зло оставлено живым. История рассудила иначе.
Лишь Сансон благополучно выплыл из революционного водоворота. Когда ослабела рука и потускнел взор, он передал по наследству свою должность сыну и внуку, а сам на «заслуженном отдыхе», получая приличную пенсию, принялся за мемуары, в которых искренне рассказал о трудностях своей профессии, о том, каким он был в душе монархистом и скольких нравственных мук стоило ему рубить головы аристократам, королю, королеве. Внук-палач обработал эти мемуары, добавил туда кое-что свое и издал вскоре после того, как Шарль Генрих Сансон мирно и тихо отошел в мир иной, всего три года не дожив до семидесятилетнего юбилея…
