Папийон - Шарьер Анри (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
— Привет, Мохран, как дела?
— Нормально, Папийон. Как ты? Нормально?
— Да куда там, хреново. Вот, пришел сказать твоим ребятам, что Гальгани — мой друг. И если с ним что случится, то ты, Жирандо, получишь первый, а потом все остальные. Вот такой расклад.
Мохран поднялся. Он был высокий, почти с меня ростом, и широкоплечий. Видно, мои слова задели его за живое, он уже собрался броситься в бой, но тут я вытащил из рукава скальпель и сказал:
— Только дернись, убью как собаку!
Все это — и сам факт, что у меня имелся скальпель в таком месте, где все время обыскивают, и длина его лезвия — произвело на него должное впечатление. И Мохран сказал:
— Я встал, чтобы потолковать, а не драться. Я знал, что он врет, но не собирался уличать.
— Ладно, почему не потолковать... Это можно.
— Я не знал, что Гальгани твой друг. Думал, он так, сопляк недоделанный. А ты сам знаешь, Папийон, коли человек собирается бежать, ему нужны бабки.
— Это верно. Каждый человек имеет право бороться за свою жизнь, Мохран. Но только держись подальше от Гальгани, понял? Поищи в другом месте.
Он протянул мне руку, я крепко пожал ее. Можно считать, пока пронесло. Потому как если б я убил этого типа, то на следующий день меня никуда бы не отправили. Чуть позже я понял, какую серьезную совершил ошибку. Мы с Гальгани ушли.
Я сделал еще одну попытку убедить его забрать патрон, на что он ответил:
— Завтра, перед отправкой.
Но завтра он как сквозь землю провалился, так что пришлось подниматься на борт с двумя патронами.
В ту ночь ни один из нас, а в камере нас было одиннадцать человек, не промолвил ни слова. Все думали об одном: сегодня последний день на земле Франции. И каждый заранее тосковал и не мог примириться с мыслью, что покидает родину раз и навсегда, что в конце пути нас ждет неведомая земля, неведомый и чуждый образ жизни.
Итак, что мы имеем? Мне двадцать шесть, я крепок и здоров, в кишках у меня пять тысяч шестьсот собственных франков и еще два с половиной куска, принадлежащих Гальгани. У моего товарища Дега своих десять кусков.
Итак, все складывается не так уж плохо. Как только мы доберемся, попробую бежать вместе с Дега и Гальгани.
Это главное, на чем следует сосредоточить силы. Я прикоснулся пальцем к лезвию. Холодная сталь вселяла чувство уверенности. Хорошо, что в руках у меня такое грозное оружие. В его полезности я убедился только что, разговаривая с арабами.
В три часа ночи к решетке нашей камеры положили одиннадцать мешков. Все полные, и на каждом ярлык. Мне удалось прочитать надпись на одном из них: «К. Пьер, 30 лет, 1 м 73 см, талия 42, размер обуви 41, номер такой-то». Этот Пьер К. был тот самый Придурок Пьеро из Бордо, что получил двадцать лет за непреднамеренное убийство.
Парень он был неплохой, среди уголовников завоевал репутацию порядочного. Бирка показала, насколько серьезно и организованно подходят власти к проблеме экипировки. Уж куда лучше, чем в армии, где все надо примерять или вещи просто раздаются на глазок. Здесь же все аккуратно записывали и каждый человек получал одежду и обувь точно своего размера. Из мешка торчал кусочек ткани, по нему было видно, какого цвета форма — белая с вертикальными красными полосами. Да, в таком костюме незамеченным далеко не уйдешь!
Придурок Пьеро подошел к решетке и спросит
— Ну как, все нормально, Папи?
— Нормально. А ты?
— Знаешь, лично я всегда мечтал прошвырнуться в Америку. Но я картежник, причем заядлый, и все никак не удавалось скопить. А тут такой подарок! Причем бесплатно
— Гляди, Пьеро! Вон, видишь, твой мешок.
Он наклонился и внимательно прочитал надпись на бирке и, медленно выговаривая каждое слово, заметил:
— Жду не дождусь, как натянуть на себя эти шмотки. Открою-ка я его, пожалуй. Кто мне что скажет? Вещи-то мои...
— Да оставь ты мешок в покое. Нам скажут, когда одеваться. Не то еще нарвешься на неприятности, Пьер. А на фиг они нам, неприятности...
Он согласился и отошел от решетки. Луи Дега посмотрел на меня и сказал:
— Ну что, последняя ночка, малыш? А завтра — прощай, прекрасная Франция?
— У прекрасной Франции совсем не прекрасные законы, Дега. Возможно, нам доведется попасть и в другие страны, пусть не такие прекрасные, но зато более гуманные по отношению к человеку, что всего лишь раз оступился.
Я и не предполагал, насколько близок был к истине.
ОТПРАВКА
В шесть утра все пришло в движение. Заключенным дали кофе. Затем появились охранники. Сегодня они были в белом, но с револьверами, впрочем, не расставались. Безупречно белые мундиры и пуговицы, сверкающие как золото. У одного на рукаве было целых три золотые нашивки.
— Этапники! Выходить в коридор по двое! Каждый со своим мешком, на бирке есть имя. Взять мешок и стать спиной к стене, мешок держать перед собой.
Минут через двадцать все мы выстроились в коридоре, поставив мешки у ног.
— Раздеться! Скатать одежду, завернуть в куртки и связать рукава! Вот так. Эй, ты, там, собери узлы и закинь в камеру!.. Теперь одеваться — сперва кальсоны, майку, штаны, потом куртки, носки, ботинки... Ну вот. Все одеты?
— Да, господин надзиратель!
— Так. Хорошо! Вынуть из мешков шерстяные свитеры, на случай дождя или холода. Мешок через левое плечо и по двое — за мной!
Через два часа во дворе уже выстроились восемьсот десять заключенных. Затем выкликнули сорок человек, в том числе меня, Дега и еще троих, совершивших ранее побег, — Жуло, Гальгани и Сантини. Нас выстроили в четыре ряда по десять человек в каждом. К каждой такой колонне приставили по охраннику. Ни цепей, ни наручников. В десяти метрах впереди, развернувшись к нам лицом, шли жандармы. Так и пятились с ружьями наперевес.
Огромные ворота отворились, и колонна медленно пришла в движение. На выходе из крепости к охране присоединилось подкрепление — жандармы с автоматами, держались они метрах в двух от нас и старались попадать в ногу. Еще целая орава жандармов сдерживала огромную толпу зевак, собравшихся поглазеть на нас. Где-то на полпути к бухте я услышал тихий свист из окон одного дома. Поднял глаза и увидел в одном окне мою жену Нинетт и моего друга Антуана Д., а в другом — Паулу, жену Дега, и его приятеля Антуана Жилетти. Дега тоже заметил их. Так мы и промаршировали, не сводя глаз с этих окон. Это было в последний раз, когда я видел свою жену и Антуана — он погиб несколько лет спустя при воздушном налете на Марсель. Никто не произнес ни слова — и на улице, и в колонне полное молчание, разрывающее сердце. Даже охранники и жандармы не решались нарушить его — каждый знал, что эта тысяча с лишним человек навсегда уходит из прежней своей жизни.
Мы поднялись на борт. Первые сорок человек, в числе которых был и я, погрузили на самое дно трюма, в камеру с толстыми решетками. На ней висела табличка: «Отсек № 1. 40 человек спецкатегории. Строгое непрерывное наблюдение». Каждому выдали скатанный в рулон гамак с колечками, с помощью которых его можно было подвесить к стене. Внезапно кто-то схватил меня за руку. Жуло! У него уже был опыт — десять лет назад ему довелось проделать точно такое же путешествие. Он сказал:
— Быстрей сюда. Ставь мешок там, где будет висеть гамак. Это хорошее место, возле иллюминатора. Сейчас он задраен, но, когда выйдем в море, его откроют, и в этой клетке будет чем дышать.
Я познакомил с ним Дега. Мы сидели и болтали, как вдруг к нам подошел какой-то тип. Жуло вытянул руку, преграждая ему путь, и сказал:
— Не смей соваться в этот угол, если хочешь доплыть живым. Понял?
— Да, — ответил тип.
— И знаешь почему?
— Да.
— Тогда отваливай.
Парень ушел. Дега был в восторге, видя, как нас боятся.
— Да, ребята, пока вы со мной, можно спать спокойно! Путешествие длилось восемнадцать дней. За все это
время было только одно происшествие. Как-то ночью «ас разбудил дикий, нечеловеческий крик. Нашли труп с торчавшим между лопатками длинным ножом. Парня проткнули насквозь, снизу вверх, через гамак. Чудовищное оружие, длина лезвия сантиметров двадцать, если не больше.
