Красногубая гостья (Русская вампирическая проза XIX - первой половины ХХ в. Том II) - Шаргородский С.

— «Это от духов такой запах» — соображает она, и вдруг чувствует, что кто-то душит ее за шею. С усилием открывает глаза и видит над собой совсем чужое, напряженное, какое-то зловещее лицо Полозова.

— «Ах!» — вскрикивает Ольга и летит куда-то в пропасть. Мелькают и гаснут огоньки елочных свечек…

Елка в этом году удалась на славу. Высокая, пышная, ровня стояла она в углу белого зала и поднимала свою украшенную блестящей звездой верхушку к самому потолку.

Гости съехались вовремя, приехали именно те, которых особенно приятно было видеть, а те, которых приглашали по обязанности не приехали вовсе. Родители жениха старики Полозовы были родственно-радушны. Сам жених, несколько бледнее обыкновенного, был очень скромен и мил; словом вечер удался на славу. Несколько тревожила только госпожу Пазухину ее собственная дочь Ольга.

Правда, сейчас она казалась веселой и беззаботной счастливой невестой, но этот странный обморок давеча? И она и Полозов объясняли его сильным запахом духов, но мать знала Ольгу за девушку здоровую и сильную, и смущала ее эта внезапная слабость дочери. Немало сама себе удивлялась и Ольга; глядя на жениха, никак не могла вспомнить она так напугавшего ее лица. Да, полно, и было ли это? Вот, он склоняется к ее руке, покорно и робко заглядывает ей в глаза.

— «Как вы чувствуете себя, дорогая?» — говорит он.

Ольга улыбается ему.

Нет, нет, ничего неожиданного не может, не может произойти.

— «Какой страшный кошмар», — думает она успокоенная, и спешит к подругам, которых совсем забыла ради жениха.

— «Что с тобой случилось, Оля? У тебя был обморок», говорила мама? — спрашивает ее подруга еще со школьного времени Ася Лебедева. Ольга смеется, и они, обнявшись, идут в ее комнату.

— «Представь, мне показалось, что Андрей Петрович хочет меня задушить», — говорит она весело.

Елка некрасива с обгорелыми свечами. Запах духов еще не развеялся и слабой струей несется навстречу девушкам. Ольга внезапно бледнеет и вздрагивает. Так ясно вспоминается ей весь гнетущий ужас происшедшего.

Ася подходит к большому трюмо, — поправляя прическу.

— «А может быть, твой Андрей Петрович вампир. Горло сжал, чтобы ты не кричала, а сам кровь вот выпил. Ты сегодня такая бледная», — говорит она шутливо, подводя к зеркалу Ольгу. В стекле отражается висящая на противоположной стене большая фотография Полозова. Ольга смотрит на нее, и вдруг кажется ей, что стоит слегка-слегка сузить глаза, приоткрыть губы, и милое знакомое лицо превратится в то страшное, о котором без дрожи отвращения и ужаса нельзя вспомнить.

«Вот он твой вампир», — смеется Ася, тоже глядя на карточку.

Ужас охватывает Ольгу. Вот сейчас, сейчас снова полетит она в пропасть, снова потеряет способность бороться, кричать, двигаться. С усилием сбрасывает она сковывающую непонятную тяжесть с души, и выходит из комнаты.

В дверях останавливается чтобы отдышаться. Тут все так мило, понятно и не страшно.

— «Что с тобой?» — испуганно говорит Ася. И у Аси голос совсем другой, чем когда говорила она «Вот он — твой вампир». А вот, наконец, и Андрей. Милый, любимый, заботливый.

— «Что случилось?» — испуганно спрашивает он, «на вас лица нет». Под руку с ним входит она в залу. Ее обступают, расспрашивают. А ей уже смешно своих недавних страхов. Она ласково и успокоительно пожимает руку Андрея, целует свою напуганную мать, улыбается родителям жениха, и, слабая еще, пытается отвлечь и развеселить гостей, устраивая petits-jeux [6] и танцы.

А поодаль старики Пазухины стараются объяснить болезненное состояние своей дочери.

— «Девушки перед свадьбой всегда нервничают», — говорит госпожа Пазухина.

— «Просто неправильный образ жизни, — отвечает отец. — Ни одной ночи вовремя спать не ложится, каждый вечер куда-нибудь в театр, в концерт, в гости. Вот нервы и шалят. Выйдет замуж, жизнь придет в норму и все образуется».

Несмотря на странное недомогание Ольги, первый день Рождества в доме Пазухиных прошел очень оживленно и гости разошлись поздно. Последним уходил Андрей Полозов. Он долго целовал руку невесты, смотрел робко и нежно ей в глаза, и она, простившись, уже вполне успокоенная вошла в свою комнату.

— «Я совсем здорова, мамочка, и вообще, все это глупости. Просплюсь и все пройдет», — говорила она зашедшей проститься с нею перед сном матери.

— «Ну, дай Бог, Христос с тобой», — госпожа Пазухина перекрестила дочь и вышла из комнаты.

Ольга осталась одна. Оглянулась. Такая знакомая окружала ее комната. Немного неприятно было, что пахнет все теми же духами…

— «Какие глупости иногда кажутся», — зевая подумала Ольга, и подошла к зеркалу, убирая на ночь волосы. Прямо на нее из стекла глянул отраженный портрет Полозова. Стало неприятно. Будто стоял кто-то за спиной. Она хотела вглядеться пристальнее. Но лицо расплывалось и меняло очертания. Вот сузились глаза, слегка открылись губы… Усилием воли Ольга отвела взгляд и уже чувствуя нервную дрожь во всем теле, стараясь не глядеть по сторонам, стала раздеваться. Порывисто отстегнула она широкую бархотку с аметистом — (подарок Полозова), которую постоянно носила на шее, и взглянула в зеркало.

— «Ах!» — нечеловеческим криком, будто не она, а кто-то помимо ее воли издал этот звук, крикнула Ольга и лишилась сознания.

Под черной бархоткой на шее ясно выступали два темных пятна…

Г. Чулков

УПЫРЬ

Получили, наконец, бумагу: Наташу принимают в пансион на казенный счет.

Надо было радоваться, но мама заплакала и стала просить папу не отдавать Наташи.

Папа сердился.

— Но ты пойми, — говорил он с дрожью с голосе: — но ты пойми, что не сегодня-завтра я умру. Что будет с девочкой?

Папа говорил правду, но маме казалось, что если около нее не будет этой девочки с мягкими, чуть вьющимися рыжеватыми волосиками, с большими изумленными глазами, с маленькими неокрепшими плечиками, жизнь станет похожа на серую паутину, и нечего будет делать, разве замотаться в паутину и уснуть мертвым сном.

Решили написать две записки: «оставить дома», а другую «в пансион». Положили записочки на ночь к образу Николая Чудотворца.

Утром Наташа сама вытянула записочку — «в пансион». Она плохо себе представляла пансион и думала только о том, как, должно быть, интересно ехать по железной дороге. Она никогда по ней не ездила. Один раз только, когда встречала дядю, она была на вокзале и видела паровоз — с двумя красными глазами, как у соседнего сенбернара.

Но вот, наконец, мама везет девочку в губернский город из их уездного захолустья.

Выехали поздно вечером. Из окна ничего не видно; зеленеет только фонарь на линии. Станции пугают гулкими звонками.

В вагоне старуха, желтолицая, угощает Наташу конфетами, в глазах у старухи играют огоньки.

Рассказывает старая сказку про упыря. Губы у него красный, лицо белое, как будто в муке; приходит по ночам к людям и сосет кровь.

Наташа жмется к маме, — и мама сердито смотрит на старуху.

— Разве можно детям рассказывать такие вещи.

— А что ж вы, сударыня, меня не предупредили?

— Да почем же я знала, что вы про такое будете говорить?

— Я, сударыня, сразу сказала: упырь. Известное дело, что такое упырь.

— Ах, Боже мой! Забыла я, что значит упырь.

— Забыли. А вы не забывайте. Может, и вам придется с упырем встретиться.

Наташа плачет.

— Не плачь, детка моя, — говорит мама: — не плачь. Ложись спать, миленькая. Христос с тобой.

Мама крестит Наташу, крестом отгоняет бесовскую силу, красногубых упырей.

— Защити, Господи, и помилуй девочку Наташу.

Наташа спит наверху. Прямо над головой круглый фонарь в зеленом чепце, как у старухи. И ночью Наташа просыпается и не может понять, кто это смотрит на нее, не та ли старая. А, может быть, сам упырь пришел к девочке.