Женщина в белом - Коллинз Уильям Уилки (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Он ничего мне не ответил. Кажется, ему не хотелось разговаривать. Он только сказал:
– До свиданья, – и ушел.
Я просидела подле покойницы, пока не пришла женщина, которую прислал мистер Гудрик. Ее звали Джейн Гулд. На мой взгляд, она была очень почтенная женщина. Она никаких замечаний не делала, только сказала, что знает свое дело и за свою жизнь многих обрядила на тот свет.
О том, как отнесся к этой новости хозяин, когда услыхал о ней, я сказать ничего не могу. Меня при этом не было. Но когда я его увидела, он казался очень пришибленным. Он тихо сидел в углу, уронив свои толстые руки, понуро свесив голову; и глаза у него были пустые какие-то. Похоже было, что он не так огорчен, как испуган и озадачен тем, что случилось. Моя хозяйка распорядилась всем, что надо было сделать, а также насчет похорон. Наверно, это стоило кучу денег, гроб особенно был такой роскошный! Муж покойной леди, как мы слышали, был в отъезде, в чужих краях. Но моя хозяйка (она была ее родной теткой) договорилась с родственниками в имении (кажется, они жили где-то в Кумберленде, как мне помнится), что бедную леди похоронят в одной могиле с ее матерью. Похороны были очень пышные, и хозяин сам ездил в имение, чтобы на них присутствовать. Как он был хорош в глубоком трауре! Лицо такое торжественное, широкая черная креповая лента на шляпе. Когда он медленно выступал своей величавой походкой, уж так он был хорош!
В заключение, отвечая на заданные мне вопросы, должна сказать:
1) что ни я, ни моя сослуживица горничная никогда не видели, чтобы хозяин сам давал лекарства леди Глайд;
2) что, насколько мне известно, он никогда не оставался один на один с леди Глайд в ее комнате;
3) я не знаю, что было причиной внезапного испуга леди Глайд, когда она приехала к нам, – ни мне, ни горничной этого никогда не объясняли;
4) вышеупомянутый отчет был прочтен в моем присутствии.
Ничего больше я прибавить к нему не могу. Все написано правильно. Как христианка, клянусь, что все здесь написанное – истинная правда.
Подпись: Эстер Пинхорн + (ее крестик).
В регистрационное бюро отдела записи актов гражданского состояния того района, где последовала нижеуказанная смерть. Сим удостоверяю, что я лечил леди Глайд, 21 года от роду, видел ее в живых последний раз во вторник 25 июля 1850 года и что она умерла в тот же день в доме Э 5, Форест-Род, Сент-Джонз-Вуд. Смерть ее последовала в результате сердечного аневризма. Продолжительность болезни неизвестна.
Подпись: Альфред Гудрик.
Профессиональное звание: доктор медицины.
Адрес: 12, Кройдон-стрит, Сент-Джонз-Вуд.
Доктор мистер Гудрик послал меня сделать все необходимое и приготовить к похоронам останки леди, умершей в доме, адрес которого указан в предыдущем отчете. Подле тела покойницы я застала служанку Эстер Пинхорн. Я сделала все, что требовалось, и подготовила тело к похоронам. В моем присутствии тело положили в гроб, и гроб заколотили при мне, прежде чем вынести. После этого, а не раньше, мне заплатили то, что мне причиталось, и я покинула этот дом. Те, кто захочет узнать о моих рекомендациях, могут обратиться к доктору Гудрику. Он засвидетельствует, что на меня можно положиться и что все изложенное здесь – истинная правда.
Подпись: Джейн Гулд.
Памяти Лоры, леди Глайд, жены сэра Персиваля Глайда, баронета из Блекуотер-Парка в Хемпшире, дочери покойного Филиппа Фэрли, эсквайра из Лиммериджа, этого же прихода. Родилась 27 марта 1829 года, сочеталась браком 22 декабря 1849 года. Умерла 25 июля 1850 года.
В начале лета 1850 года я и мои оставшиеся в живых товарищи покинули дикие дебри Центральной Америки, чтобы вернуться на родину. Достигнув побережья, мы сели на корабль, отплывавший в Англию. Судно это погибло в Мексиканском заливе. Я был одним из немногих спасшихся от кораблекрушения. В третий раз удалось мне избежать верной гибели. Смерть от тропической лихорадки, смерть от руки индейца, смерть в пучине морской – все три угрожали мне, все три миновали меня.
Американский корабль, плывший в Ливерпуль, подобрал уцелевших. Корабль прибыл в порт 13 октября 1850 года. Мы причалили к вечеру, а ночью я был уже в Лондоне.
Не буду описывать здесь мои путешествия и бедствия, пережитые вдали от родины. Причины, по которым я покинул свою страну, друзей и родных для нового мира приключений и опасностей, уже известны. Из своего добровольного изгнания я вернулся, как надеялся и верил, другим человеком. Испытания моей новой жизни закалили меня. В суровой школе крайней нужды и лишений воля моя стала сильной, сердце мужественным, разум самостоятельным. Я уехал, спасаясь от собственной судьбы. Я вернулся, чтобы встретить судьбу, как подобает мужчине.
Вернулся к неизбежной необходимости подавлять свои чувства, зная, что так суждено. Горечь ушла из моих воспоминаний, осталась только печаль и глубокая нежность к тем счастливым, незабвенным минувшим дням. Раны прошлого не зажили. Я не перестал чувствовать непоправимую боль из-за обманувших меня надежд, но научился нести свой крест. Лора Фэрли жила в моем сердце, когда корабль уносил меня вдаль и я в последний раз глядел на исчезавшие в тумане берега Англии. Лора Фэрли жила в моем сердце, когда корабль нос меня обратно и утреннее солнце озаряло приближавшиеся родные берега.
Перо мое пишет имя, которое она носила прежде, в сердце моем по-прежнему живет старая любовь. Я все еще пишу о ней, как о Лоре Фэрли. Мне трудно думать о ней, трудно говорить о ней, называя ее по имени ее мужа.
Мне нечего больше прибавить к моему вторичному появлению на этих страницах.
Настоящее повествование, если у меня хватит сил и мужества писать его, должно быть продолжено.
Когда наступило утро, сердце мое с волнением и надеждой устремилось к матушке и сестре. После долгого отсутствия, во время которого в течение многих месяцев они не получали никаких вестей обо мне, я считал необходимым подготовить их к нашей радостной встрече.
Ранним утром я послал письмо в коттедж в Хемпстеде, а через час направился туда сам.
Когда утих первый взрыв радости и к нам постепенно начало возвращаться тихое равновесие прежних дней, я понял по выражению лица моей матушки, что на сердце у нее тяжелое горе.
В глазах ее, смотревших на меня с такой нежностью, я читал больше чем любовь. С глубокой жалостью она сжимала мою руку. Мы никогда ничего не таили друг от друга. Она знала о моих разбитых надеждах, она знала, отчего я ее покинул. Я хотел было спросить ее как можно спокойнее, не получала ли она писем для меня от мисс Голкомб, не было ли каких известий о ее сестре, но, когда я взглянул в лицо матушки, вопрос замер на моих устах, у меня не хватило смелости задать его. С мучительной нерешительностью я мог только выговорить:
– Вам надо мне что-то сказать?
Сестра моя, сидевшая напротив нас, вдруг встала – встала и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Матушка подвинулась ближе ко мне и обняла меня. Ее любящие руки дрожали, слезы струились по ее дорогому, родному лицу.
– Уолтер! – прошептала она. – Сын мой любимый! Сердце мое так скорбит за тебя! О сын мой! Помни, что у тебя осталась твоя мать.
Голова моя упала к ней на грудь. Я понял, что она хотела сказать этими словами.
Настало утро третьего дня с момента моего возвращения, утро 16 октября.
Я остался у матушки и сестры – я старался не отравлять им радости долгожданного свидания со мной. Я сделал все, что мог, чтобы оправиться от удара и примириться с необходимостью жить дальше. Я сделал все, чтобы мое страшное горе не вылилось в безысходное отчаяние, – смягчилось моей любовью к матушке и сестре. Но все было бесполезно, все было безнадежно. Я окаменел от горя. У меня не было слез. Ни нежное сочувствие сестры, ни горячая любовь моей матери не приносили мне облегчения.
