Песня моряка - Кизи Кен Элтон (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Херб Том завершал свою речь. Насколько понял Айк, она строилась на каких-то шатких доводах, призванных установить связь между традицией и исключительностью; Херб возглавлял единственное в городе агентство по прокату и был заинтересован в сохранении традиции. Его наградили редкими аплодисментами, и к помосту вышел следующий оратор — Чарли Фишпул. Чарли сказал, что самое главное заключается в единстве и открытости. Дворняги зарычали, а сестра Мардж Босвелл поинтересовалась, почему тогда брат Чарли поддержал «Морского ворона», когда эти проходимцы исподтишка продали свою половину клуба. Это заявление вызвало оживление в рядах ПАП, и они потребовали, чтобы Дворняги выполнили свои обязательства по этой сделке, заключавшиеся в согласии отказаться от своей половины собственности на условии предоставления эксклюзивного права выполнять обязанности охраны во время съемок. Мардж ответила на это целой очередью вопросов: «Разве „Морской ворон“ не гарантировал вам эксклюзивное право распространения национальных сувениров и артефактов? Что же вы возражаете против нашего эксклюзивного права? Мы уже в течение месяца прекрасно справляемся со своими обязанностями».
— Об этом-то я и говорю! — вскричал Херб Том, снова вскакивая на ноги. — Традиции прежде всего!
И наконец Айк начал понимать, что весь этот шум и гам был поднят по одной-единственной причине: все хотели удостовериться, что когда этот сочный пирог будет разрезан, каждому будут гарантированы те куски, к которым он привык, а может, и немного большие. И у него забрезжили опасения относительно того, во что его втравил Альтенхоффен. Он горел желанием отстоять клуб, однако, похоже, его доводы уже запоздали — пирог был уже продан, и единственное, что интересовало собравшихся, как его разделить.
Но прежде чем он успел это обдумать, Норман Вонг призвал всех к тишине и провел его к подиуму.
— Сядь, Чарли. Успокойся, Мардж. Послушаем нашего отца-основателя. Десять минут, Исаак.
Айк поднялся на возвышение, опустив голову. Он молчал целую минуту, судорожно пытаясь собраться с мыслями. Гул затих, и все с интересом повернулись к нему. Он давно научился пользоваться этим трюком с длинной мучительной паузой — она создавала напряжение и в то же время приковывала внимание аудитории. Потому что он уже знал, с чего начать, ибо пользовался этим в свое время неоднократно. Еще когда-то, в средней школе, он заучил наизусть несколько параграфов из учебника по американской истории. Тогда благодаря этому он стал победителем конкурса ораторского искусства в Сакраменто и получил двести долларов и позолоченный почетный знак, который тут же загнал. Он не мог вспомнить, что сделал тогда с деньгами. Однако выученный текст навсегда остался в его памяти. Он часто использовал отрывки из него на разных демонстрациях. Это был беспроигрышный ход. Когда в зале стало тихо, Айк поднял голову:
— Вы мечетесь на роковом перекрестке, как стадо овец! — звук голоса поразил Айка не меньше, чем собравшуюся аудиторию, и он с удовольствием отметил про себя, что правильно сделал, не допив виски, — сейчас был набран единственно верный градус.
— Вы отказываетесь от собственной независимости, не ведая, что творите: вы распахиваете дверь навстречу вечной тирании. Говорю вам: дружить с теми, кто не вызывает доверия, и любить тех, к кому мы чувствуем презрение, не может быть названо иначе, как безумием и безрассудством. И есть ли у нас основания надеяться на то, что наша привязанность сохранится, когда отношения будут исчерпаны?
Айк обвел глазами изумленных слушателей. Он поднял руку и указал на Кларка Б., сидевшего у стены со своими адвокатами.
— Вы говорите нам о гармонии и примирении — неужто вы можете вернуть время, которое уже безвозвратно прошло? Неужто вы можете сообщить проституции когда-то свойственную ей невинность?
Он повернулся к официальным лицам «Морского ворона».
— Есть вещи, которые природа не прощает, а если она их простит, то перестанет быть природой. Так может ли человек простить насильника, оскорбившего его возлюбленную, как эта земля прощает своих насильников?
Айк повернулся к Дворнягам, которые были явно смущены поведением своего знаменитого отца-основателя.
— Всемогущий внедрил в нас эти неистребимые чувства во имя добра и мудрости. Они являются стражами наших душ. Они отличают нас от остальных животных. Если наши сердца загрубеют и станут бесчувственными, исчезнут связи между людьми и справедливость на земле будет искоренена. Если мы перестанем ощущать боль, толк-ающую нас к справедливости, насильники и грабители останутся безнаказанными.
Айк сделал глубокий вдох, чтобы величественный финал потряс всех до самого конца зала, где, остолбенев, стояли Вилли, Каллиганы и портовые крысы. Алиса тоже перестала изучать свой несчастный потолок.
— Я обращаюсь к вам, в ком еще не остыло чувство любви к ближним, кто чтит землю и уважает ее обитателей! К вам, кто готов встать на борьбу не только с тиранией, но и с тиранами — встаньте! Нет места на нашей земле, которое не было бы пропитано злом и агрессией. Свободу повсюду гонят и унижают, и более всего в этом усердствуют корыстные тираны. Так восстаньте же против них, спасите преследуемую беглянку, предоставьте убежище человечеству — всем людям, а не только лживой элите в увеселительном парке, который строят для нее те самые подонки, которые разбогатели, обкрадывая нас!
В этом месте Айк обычно делал паузу, позволяя стихнуть аплодисментам и приветственным крикам, прежде чем перейти к более насущной части своей речи. Однако на этот раз никто не хлопал, и голосов поддержки и одобрения слышно не было. Вместо этого напряженная тишина порывом холодного ветра ударила ему в лицо.
— Так говорил Томас Пейн, который действительно был одним из наших отцов-основателей, — пояснил Айк. Однако прозвучало это скорее как оправдание, чем как объяснение. Может, все уже забыли, кто такой Том Пейн? Айк уже совсем было собрался рассказать о великом американском революционере, как его прервал раздавшийся из толпы голос.
— А что вы с Кармоди делали на этом судне, Соллес? И почему мы не можем получить того же?
Это вызвало взрыв облегченного смеха. Айк почувствовал, как его лицо заливается краской, но он ответил ухмылкой, стараясь разглядеть говорившего.
— Действительно, Айк… — раздался другой голос из противоположного конца зала. — Лично я не понял, к чему ты клонишь.
Это был сварщик Боб Моубри. Он стоял, прислонившись к одной из резных сосновых колонн, засунув большие пальцы за кожаный нагрудник старомодного кузнечного передника. Рубашки на нем не было, и из-под передника выглядывали загорелые руки и плечи, которые по цвету ничем не отличались от его профессионального одеяния — не иначе, как он прошел курс меланина с тех пор, как Айк видел его в последний раз.
— А клоню я, Боб, к тому, что на мой взгляд все тут совершают очень большую ошибку.
— Аминь! — подхватил Кармоди.
— С чего бы это? — громко осведомился Боб… он всегда славился сладкоречивостью, приобретенной еще в то время, когда пытался получить членство в Ордене. — В чем наша ошибка?
— Ну например, Бобби, костюмы, в которые вас обрядили. Вы еще не получили по раскидистому каштану?
Моубри вынул руки из-за нагрудника, демонстрируя свою мускулатуру.
— А что тебе не нравится в моей одежде? Я имею право придерживаться традиций не меньше Херба Тома или эти несчастных индейцев. Кстати, мне сейчас за неделю платят больше, чем я зарабатывал за полгода.
— И ты считаешь, что это хорошо? — к Гриру наконец начал возвращаться акцент. — Черт побери, они тебе платят за то, что ты так одеваешься? А не подскажешь, Боб, где бы мне найти такую работенку, на которой платят за прикид?
— Мне платят не только за прикид, жопа! — вспылил Боб Моубри, поднимая свой большой кулак. Теперь он походил на борца, представляемого публике: Кузнец! — Я работаю сварщиком! Выполняю свои обязанности!
— Ну конечно-конечно, — поспешно согласился Грир. — Понимаю, Боб.
