Опасный возраст (СИ) - "Соня Фрейм" (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

ОПАСНЫЙ ВОЗРАСТ

Саша

Я не думаю, что Саша хотел привлечь внимание своим самоубийством. Но с такими вещами иначе не бывает. Нельзя сохранить в тайне собственную смерть, если вам шестнадцать лет. Потому что смерть подростка всегда трагична и ужасна. А вот если вы вешаетесь в подъезде в тридцать лет, большинство людей лишь сделает круглые глаза и скажет, что вы псих.

Так что, когда Саша повесился, об этом узнали все в один миг, и сложно было сказать, чего было больше в тот момент: испуга или какого-то нездорового ажиотажа от такой новости. Само происшествие случилось в начале декабря в ночь перед его днем рождения. В квартире больше никого не было, говорят, его предки свалили куда-то по делам.

Надо в таких случаях прятать в доме все веревки, ножи и спички. В шестнадцать лет может произойти что угодно.

Сашу обнаружили днем, повезло консьержке. Она решила занести письма и увидела, что дверь приоткрыта. Это всегда подозрительно. И я иногда гадаю, специально ли Саша оставил ее незапертой.

Так вот она зашла, а потом включилось предчувствие, которое зависает в особенной тишине комнат. В ней слышатся отголоски чьей-то разрушенной жизни, и очень хочется уйти. Но приходится идти вглубь квартиры, по коридору, обклеенному голубыми обоями. Чтобы дойти до конца и увидеть тело, качающееся на люстре.

Следующим человеком, увидевшим тело,был Ян, наш одноклассник, который жил с Сашей в одном доме. Ян как раз спускался по лестнице, когда услышал крик. И он тоже ринулся в этот злосчастный дверной проем, в сердце трагедии, которая манит к себе каждого случайного человека.

Мне кажется, что Саша не из тех людей, которые любят устраивать шоу из чего-либо-то ни было. Он всегда был довольно скромным парнем, избегающим любых публичных проявлений своего существования. Вряд ли его самоубийство было продиктовано той же скромностью, но я не думаю, что он хотел широкого освещения. Я полагал, что самоубийство – это что-то очень личное.

Но в таких ситуациях есть неизбежности, и одна из них это крики консьержек. Другая - появление любопытствующих. Третья неизбежность в непередаваемом ужасе родителей, которые приезжают, чтобы узнать такую новость. В тот день я убедился в расхожей истине, что ко всему прочему, самоубийство – это еще и очень эгоистичный шаг. Своей смертью вы заставляете и других людей быть причастными к вашему уходу из жизни. Никто этого не хочет. Большинство людей избегает мыслей о смерти, потому что им хочется жить, и я их понимаю. Хотя и Сашу можно понять.

Третьим человеком, который увидел его тело в петле, был я. Я пришел к нему, чтобы поздравить и, возможно, мы потом пошли бы в кино или бы просто прогулялись вдоль речки. Вместо этого мне пришлось смотреть на его труп, и в тот момент, я почувствовал, что что-то во мне отрывается и летит в какую-то пропасть. Ту часть себя я так и не смог восстановить. Она куда-то делась вместе с Сашей.

- Ну, что скажешь? – Ян разглядывал меня исподлобья, прислонившись к стене подъезда. Вокруг ходили люди и переговаривались с недоверием и ужасом, посматривая в сторону приоткрытой двери его квартиры.

Я перевел на него взор, чувствуя, что пока мне нечего сказать. Внутри все замерло, хотя я был очень спокоен. Ян тоже не особо волновался, на губах даже скакала какая-то ухмылка. Он пытался казаться с саркастичным и невозмутимым, но это выглядело жалко.

- Представляю, каково тебе, - покачала головой он – вы, как ни как, дружили.

***

На самом деле это сложно объяснить, и я бы не осмелился назвать мое общение с Сашей дружбой. Дружбой это не было, настоящие друзья в жизни – это в принципе большая роскошь. Но мы хорошо друг к другу относились.

Это типично для каждого класса, когда изгои начинают вынужденно имитировать дружбу или просто общаться. Те, кто слабее делают это, потому что не хотят оставаться одни, ведь тогда их статус будет совсем невыносимым. В отстое всегда легче, когда вас хотя бы двое. А у нас таких было аж шестеро.

Я был из тех, кто предпочитал не подменять понятия и не называть вещи неправильными именами. Поэтому я был полнейшим аутсайдером, таких обычно сажают за самую дальнюю парту и не трогают. Я мог бы быть таким, как Саша, который получал тычки на каждой перемене, и он не возражал, ведь противопоставить ему было нечего. Но как-то так сложилось, что у меня появился вообще какой-то отшельнический статус. Они мне были не интересны, и меня тоже не трогали, хотя не обходилось без идиотских шуточек.

В первый раз мы вдруг стали общаться с Сашей прошлым летом. Все время до этого мы продолжали жить в разных мирах. Но так получилось, что наши родители сослали нас в какой-то лагерь, как всегда, полагая, что необщительные дети нуждаются в насильственной социализации. Там мы и встретились.

Я помню, что лагерь был на берегу лазурного озера, вода в котором была, как жидкий лед. Вдали виднелись бледные контуры гор, а небо переливалось всеми оттенками синевы. Большую часть времени я бродил по округе в наушниках, избегая командных игр и намеренно игнорируя походы. Мне нравилось, когда вокруг меня была лишь природа, и я чувствовал ветер на своих голых руках. В такие моменты мне казалось, что я живу другой жизнью.

И Саша делал также. Мы столкнулись в каком-то поле, да так и проторчали там целый день, валяясь в сене. Особо не говорили, он был из тех людей, с которыми получается молчать, не испытывая неловкости. А если и болтали, то о всякой ерунде, типа еда в столовой, наша гребаная школа и прочее.

За это время в лагере, мне казалось, я неплохо его узнал. Он не был слишком сложным человеком, хотя определенно в нем существовала пара закрытых дверей. Я всегда хорошо разбирался в людях, и то, что я думал о нем раньше так или иначе подтвердилось. Саша – очередной интроверт с задней парты, таких пруд пруди в каждой школе. У него неразвитые коммуникативные навыки, есть несколько комплексов, которые уже успели глубоко пустить свои корни, что не оставило ему никакого выхода кроме как закрыться в своем внутреннем мире, и так он не чувствовал боли во внешнем. Слишком мягкий, пассивный, на каком-то этапе даже инфантильный, но не лишенный понимания о сути вещей. Весь он был в своих увлечениях, так называемых странноватых хобби, которые заменяли ему друзей. Это конструкция каких-то роботов, научная фантастика и аквариумные рыбки. Не имея возможности общаться со сверстниками, вернее будучи ими отбракованным, Саша компенсировал это поглощением информации и накоплением в общем-то бесполезных, но занимательных знаний. Так, он отлично разбирался в растениях, знал названия всех рыб на латыни и перечитал всю школьную библиотеку.

Свои проблемы он обсуждать не любил, да и я никогда не лез к нему в душу. Но он был отзывчивым и в целом доброжелательным парнем. Просто у него не заладилось с другими.

Самое запоминающееся из того лета было в конце сезона. Все в лагере собрались на главной поляне, готовясь к прощальной вечеринке, а мы слиняли оттуда подальше и торчали на озере. Вода постепенно темнела, и багровый горизонт медленно сливался с небом. Мы стащили из кухни пару бутылок лимонада, который распивали вдали от всех, и это было прекрасное завершение лета. Потом, под грохочущую вдали музыку, мы бесцельно брели по пляжу, и наши ноги увязали в рыхлом, немного грязном песке. Так мы дошли до высокого забора. Кто-то из лагеря говорил, что это забор проходит и под водой и подплыть под него нельзя. Там, за ним, был дорогой пансионат, и периодически виднелись силуэты девушек в купальниках. Когда мы дошли до забора, то увидели, что это просто обычное ограждение на пирсе, и уж точно там под водой ничего нет.

- Они бы еще придумали, что по нему проходит электрошок, - поиздевались мы над глупыми слухами… и полезли.

Делать все равно было нечего, а на той стороне никого не было. Зато у них был обалденный пирс в несколько ярусов, и ничего не казалось привлекательнее в тот момент маленького ночного приключения.