Музыка горячей воды - Буковски Чарльз (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Знаешь, Мег, зло само по себе и то, что нас учат считать злом,- разные вещи. Общество нам рассказывает про зло, чтобы мы не рыпались.
– Например, грабить банки – зло?
– Например, ебаться вне подобающих инстанций.
Тони схватил Мег и поцеловал. Она не сопротивлялась. Он еще раз ее поцеловал. Ее язык скользнул к нему в рот.
– Мне все равно кажется, что мы не должны, Тони.
– Ты целуешься так, будто тебе хочется.
– У меня уже много месяцев не было мужчины, Тони. Устоять трудно, но мы с Долли подруги. Я очень не хочу с ней так поступать.
– Ты не с ней так поступаешь, а со мной.
– Ты меня понял.- Тони поцеловал ее опять – теперь долго, по-настоящему. Тела их прижались друг к дружке.
– Пойдем в спальню, Мег.
Она пошла за ним. Тони начал раздеваться, кидать одежду на стул. Мег ушла в ванную, примыкавшую к спальне. Села и пописала, не закрыв дверь.
– Я не хочу забеременеть, а пилюли не принимаю.
– Не беспокойся.
– Почему не беспокоиться?
– У меня протоки перерезаны.
– Вы все так говорите.
– Это правда, перерезаны. Мег встала и смыла.
– А если тебе когда-нибудь захочется ребенка?
– Мне не захочется когда-нибудь ребенка.
– По-моему, ужас, когда мужчине протоки режут.
– Ох, елки-палки, Мег, хватит мне мораль читать, ложись давай.
Мег голая вошла в комнату.
– То есть я как-то вот думаю, Тони, что это преступление против природы.
– А аборт? Тоже преступление против природы?
– Конечно. Это убийство.
– А резинка? А мастурбация?
– Ой, Тони, это не одно и то же.
– Ложись, а то помрем от старости.
Мег опустилась на кровать, и Тони ее схватил.
– Ах-х, хорошо. Как резиновая, воздухом надутая…
– Тони, откуда у тебя столько? Долли мне ни разу не говорила, что у тебя… он же огромный!
– А с чего ей тебе рассказывать?
– Ну да. Только засунь его в меня поскорее!
– Погоди, ты только погоди чуть-чуть!
– Давай же, хочу!
– А Долли? Думаешь, так поступать правильно?
– Она скорбит над умирающей матерью! Ей он ни к чему! А мне – к чему!
– Хорошо! Хорошо!
Тони взгромоздился на нее и засадил.
– Вот так, Тони! Теперь двигай, двигай! Тони задвигал. Медленно и постоянно, будто рукоятью масляного насоса. Чваг, чваг, чваг, чваг.
– Ах же, сукин ты сын! Господи, какой же ты сукин сын!
– Хватит, Мег! Слезай с кровати! Ты совершаешь преступление против врожденной порядочности и доверия!
Тони почувствовал у себя на плече руку, затем понял, что его стаскивают. Он перекатился и посмотрел наверх. Над ним стоял человек в зеленой футболке и джинсах.
– Эй, послушай-ка,- сказал Тони.- Ты чего это делаешь у меня в доме?
– Это Дэмион! – сказала Мег.
– Облачись, сестра моя! Тело твое до сих пор пышет стыдом!
– Слушай сюда, хуеплет,- произнес Тони, не подымаясь с кровати.
Мег уже одевалась в ванной:
– Прости меня, Дэмион, прости меня!
– Вижу, что я прибыл из Детройта вовремя,- сказал Дэмион.- Еще несколько минут, и было бы слишком поздно.
– Еще десять секунд,- сказал Тони.
– Ты тоже мог бы одеться, собрат,- сказал Дэмион, глядя на Тони сверху вниз.
– Еб твою,- произнес Тони.- Вообще-то я здесь живу. А вот кто тебя сюда впустил, я не знаю. Но я считаю, что, если мне вздумается разгуливать тут в чем мать родила, у меня будет на это право.
– Поспеши, Мег,- сказал Дэмион,- и я выведу тебя из этого рассадника греха.
– Слушай, хуеплет,- сказал Тони, вставая и натягивая плавки,- твоей сестре этого хотелось, и мне хотелось, и это два голоса против одного.
– Пока,- сказал Дэмион.
– Ничего не пока,- сказал Тони.- Она только собиралась разрядиться, и я только собирался разрядиться, а тут врываешься ты и мешаешь приличному демократическому акту, прерываешь старую добрую еблю!
– Собирайся, Мег. Я увожу тебя домой незамедлительно.
– Иду, Дэмион!
– Я не прочь врезать тебе по мозгам, еболом-щик!
– Просьба сдерживаться. Я не терплю насилия! Тони размахнулся. Дэмион исчез.
– Ку-ку, Тони.- Теперь он стоял у двери в ванную. Тони кинулся на него. Тот опять пропал.- Тони, ку-ку.- Он стоял на кровати – даже ботинки не снял.
Тони бросился через всю комнату, запрыгнул, ни с кем не столкнулся, перелетел через кровать и упал на пол. Встал и огляделся.
– Дэмион! Эй, Дэмион, дешевка ты, блефун, супермен обувной – где ты? Эй, Дэмион? Сюда, Дэмион! Иди ко мне!
Тони двинули по затылку. Вспыхнуло красным, слабо взревела труба. Тони упал мордой в ковер.
Сознание ему через некоторое время вернул телефонный звонок. Удалось доползти до тумбочки, где стоял аппарат, снять трубку и рухнуть с нею на кровать.
– Тони?
– Да.
– Это Тони?
– Да.
– Это Долли.
– Привет, Долли, как делишки, Долли?
– Не остри, Тони. Мама умерла.
– Мама?
– Да, моя мама. Вчера вечером.
– Соболезную.
– Я остаюсь на похороны. А потом вернусь домой.
Тони положил трубку. На полу он увидел утреннюю газету. Подобрал ее, растянулся на кровати. Война на Фолклендах еще не закончилась. Стороны обвиняли друг друга в нарушениях того и сего. Продолжалась стрельба. Эта чертова война когда-нибудь прекратится?
Тони встал и вышел в кухню. Добыл из холодильника салями и ливерную колбасу. Сделал себе с ними бутерброд – добавил острую горчицу, приправу, лук и помидор. Осталась одна бутылка «Туборга». Тони сел за столик, выпил пиво, съел бутерброд с ливерной колбасой и салями. Потом закурил и посидел, подумал: может, старушка хоть немного денег оставила, это было б славно, чертовски славно бы это было. Мужик заслужил немного удачи после такой адовой ночи.
Ну и матушка
У матушки Эдди зубы лошажьи были, у меня тоже, и, я помню, идем мы с ней как-то на горку в магазин, а она говорит:
– Генри, нам с тобой нужны скобки на зубы. Мы ужасно выглядим!
А я с ней такой гордый на эту горку шел, на ней узкое ситцевое платье, желтое в цветочек, высокие каблуки, она попой виляла, а каблучки по цементу – цок, цок, цок. И я думал: вот, иду с матушкой Эдди, а она идет со мной, и вместе мы вот идем в горку. Собственно, и все – я зашел в магазин, меня предки за хлебом послали, а она там себе тоже что-то купила. И все.
Мне нравилось ходить к Эдди. Его матушка все время сидела в кресле со стаканом, ноги одну на другую закидывала очень высоко, так что видать, докуда у нее доходят чулки, где голое начинается.
Матушка Эдди мне нравилась – настоящая дама. Я приходил, она говорила:
– Привет, Генри! – улыбалась и юбку не одергивала.
Папаша Эдди тоже говорил «привет». Он был здоровый мужик, тоже там сидел со стаканом. В 1933-м найти работу было нелегко, а кроме того, папаша у Эдди работать не мог. В Первую мировую он служил авиатором, и его сбили. У него в руках не кости были, а проволока, поэтому он просто сидел и пил с матушкой Эдди. Там, где они пили, было темно, только матушка Эдди все равно часто смеялась.
Мы с Эдди клеили модели аэропланов – дешевые, из бальзы. Летать они не летали, мы их просто двигали по воздуху руками. У Эдди был «СПАД», у меня – «фоккер». Мы посмотрели «Ангелов ада» с Джин Харлоу*. Мне вовсе не показалось, что Джин Харлоу интереснее матушки Эдди. Матушку Эдди с самим Эдди я, конечно, не обсуждал. Потом я заметил, что стал приходить и Юджин. У Юджина тоже был «СПАД», но с Юджином я мог говорить про матушку Эдди. Когда получалось. Мы устраивали отличные воздушные бои – два «СПАДа» против «фоккера». Я старался, как мог, но меня обычно все равно сбивали. Попав в переплет, я делал иммельман. Мы читали старые журналы про летчиков, лучше всех был «Летающие асы»**. Я даже письма в редакцию писал, а мне оттуда отвечали. Иммельман, писал мне редактор, почти невозможно совершить. Слишком велика нагрузка на крылья. Но иногда приходилось, особенно когда мне садились на хвост. Крылья у меня обычно срывало, и я вынужден был выходить из игры.
