Экстази - Уэлш Ирвин (книги онлайн полные версии .txt) 📗
Бавария была когда-то центром подъема и распространения нацизма. У многих стариков в Столдорфе были свои тайны, и потому они никогда не задавали вопросов о прошлом. Эта местная черта особенно нравилась Гюнтеру Эммериху. Он хорошо знал, что такое тайны.
Однажды холодным декабрьским утром Бриджитт взяла их малыша Дитера с собой в Мюнхен за рождественскими покупками. Как истинный христианин, Гюнтер Эммерих был противником коммерциализации Рождества, но, так или иначе, радовался празднику и обмену подарками. Поскольку ребенок появился на свет перед самым Рождеством в прошлом году, это будет их первый настоящий семейный праздник вместе. В прошлом году у Эммерихов были проблемы. После рождения ребенка у Бриджитт началась депрессия. Гюнтер старался помочь и часто прибегал к молитве. Религия была в своем роде их крепостью: они даже познакомились, работая в христианской миссии в Мюнхене в качестве волонтеров. Впоследствии Бриджитт полностью поправилась и теперь с удовольствием готовилась к праздничным дням.
Все изменилось в считанные минуты. Она оставила ребенка всего на пару минут в коляске у входа в магазин подарков на оживленной Фюссгангерзон, одной из центральных улиц Мюнхена, заскочив внутрь, чтобы купить приглянувшуюся ей заколку для галстука Гюнтеру в подарок. Выйдя из магазинчика, она обнаружила, что и ребенок и коляска исчезли: вместо них ее встретила зияющая пустота. Страх леденящим холодом пробежал по ее спине, раскалывая по пути один за другим все позвонки спинного мозга. Поборов парализующий ужас, она в панике начала осматривать все вокруг — ничего, кроме толп в поисках рождественских подарков. Она видела коляски, но среди них не было ее коляски, ее ребенка. И, будто подкошенная разрушительной молнией ужаса, лишившей ее способности стоять прямо, Бриджитт Эммерих смогла лишь, издав громкий стон, рухнуть прямо на праздничную витрину магазинчика.
— Was ist los? Bist du krank? — спросила ее пожилая дама поблизости.
Но Бриджитт продолжала кричать, и лица всех рождественских прохожих были обращены к ней.
Полиции не с чего было даже начинать. Кто-то видел, как молодая пара катила коляску от магазина приблизительно в то время, когда исчез ребенок Бриджитт. Но никто не запомнил, как выглядели эти люди — очередная молодая пара с ребенком. Хотя все свидетели отмечали нечто необычное в облике этой молодой пары. Нечто, с трудом поддающееся определению. Возможно, нечто необычное в том, как они двигались.
Через восемь дней убитые горем Эммерихи получили из Берлина анонимную посылку. Внутри, завернутые в полиэтилен, были две маленькие, посиневшие, пухленькие ручонки. Супруги моментально поняли, чьи это ручки и что это значило, но лишь одному Гюнтеру была известна причина.
Судебные медики заверили их, что ребенок определенно не мог выжить после этой ампутации, выполненной каким-то грубым инструментом вроде пилы. Над локтевыми суставами были обнаружены следы, говорящие о том, что руки были зажаты в тисках. И если Дитер Эммерих не скончался моментально от болевого шока, то он был мертв в считанные минуты от массивного кровотечения.
Гюнтер Эммерих знал, что это прошлое настигло его и мстит теперь. Он отправился в гараж и снес себе половину головы из карабина, о существовании которого его жена никогда даже не подозревала. Соседи нашли Бриджитт Эммерих в луже крови, после того, как она, наевшись таблеток, перерезала себе вены. Ее отвезли в психиатрическую лечебницу на окраине Мюнхена, где она провела свои последние шесть лет в бреду кататонии.
Запары
Если честно, то я спокойно обошелся бы без этих чертовых запар, особенно в сравнении с ерундовой работенкой, которая нам предстояла вечером. Но, так или иначе, вот так все оно и вышло. Чужие сюда не заходят, тем более такой тусовкой. Только не на нашу территорию, черт возьми.
— Зашли вот освежиться, — говорит этот заносчивый илфордский мудила.
Я повернулся к Балу, потом опять к ротастому илфордскому ублюдку:
— Ну-ка, давай, блин, освежимся. На улице.
Я сразу понял, что ублюдок в штаны наложил, потому что ротастый с хитрым дружком своим как-то погрустнели, это было чертовски заметно.
Лес из Илфорда, он еще ничего, говорит:
— Слушайте, ребята, нам не нужны неприятности. Пошли, Дейв, — говорит мне.
Ну уж нет, они сюда не будут ходить и варежки разевать. Этому не бывать. Я делаю вид, что не слышу, киваю Балу, и мы направляемся к выходу.
— Ты, — говорит Бал этому ублюдку Гипо и его ротастому приятелю, — давайте-ка на улицу, живо, суки!
Они идут за нами, но мне кажется, что очко у них уже играет. Несколько ребят из Илфорда тоже хотят пойти за нами, но Риггси говорит:
— Сидите смирно, суки, и пейте ваше сучье пиво.
Сами разберутся.
И вот мы с Балом наедине с обоими илфордскими чуваками, и гаденышам уже некуда деться, — они — как бараны, которых ведут на бойню. Но тут я вижу, что один из них не пустой — вытаскивает нож и лезет на Бала. Второй тоже дергается, я-то думал, что просто врежу ему спокойно, но он, сука, сам напросился. Он пару раз меня пихает, но, дурачок, не понимает, что мы в разном весе, и я гораздо тяжелее, поэтому мне по фиг — могу принять пару толчков, чтобы подойти поближе, — что я и делаю — и тут уж все быстро заканчивается. Я бью его в челюсть и пару раз пинаю, и он ложится на асфальт парковки паба.
— У нас тут, сука, паренек из Рембрандта! Весь по холсту размазан! — ору я чуваку, который весь скрючился на палубе, задор его уже куда-то делся. Я опускаю тяжелый сапог ему на горло, и он наполовину хрипит — наполовину задыхается. Бью его пару раз ногой. Жаль, конечно, совсем в парне боевого духа не осталось, поэтому я бросаю его и иду на подмогу к Балу.
Но Бала сначала нигде не видно, а потом он появляется, глаза горят, как у черта, а по руке течет кровища. Похоже, сильно задело. Этот ублюдок резанул его и свалил, подлая трусливая сука.
— Этот урод мне руку порезал! С ножом был, сука! Мы с ним честно один на один вышли! Конец ублюдку! Конец ему! — кричит Бал, тут он видит парня, которого я замочил, — лежит себе на асфальте и стонет, и в глазах его загорается огонь.
— СССУКИ! ЕБАНЫЕ ИЛФОРДСКИЕ СССУКИ! — И он начинает пинать илфордского до одури, а тот сворачивается в комок, пытаясь защитить лицо.
— Стой, Бал, сейчас я его тебе разогну, — говорю я и бью ногой ублюдка внизу спины, от чего он распрямляется, и Бал теперь может хорошенько врезать тому по морде.
— Я НАУЧУ ВАС, СССУКИ ИЛФОРДСКИЕ, ПЕРО ВЫТАСКИВАТЬ В ЧЕСТНОЙ ДРАКЕ, УРРРОДЫ!
Мы так и оставили илфордского мудилу валяться на парковке. Ему бы досталось побольше, не будь он одним из наших парней, не в смысле с Майл Энда, а из Фирмы. Вообще-то, хоть они и зовут себя Фирмой, но они все-таки не настоящая Фирма. И мы им это, сукам, доказали. Простые солдаты, все они. До настоящих идей им далеко.
Но, так или иначе, мы бросаем чувака на парковке и снова заходим в паб допить свои напитки. Бал снимает майку и обматывает ею руку. И стоит тут, как настоящий чертов Тарзан. Рана выглядит довольно серьезно, нужно бы ее поскорей зашить в травме в Лондонской больнице неподалеку. Но придется ему потерпеть — нужно героем себя показать и лицо не потерять.
Мы и в самом деле героями вернулись в бар: рты до ушей, как у двух чертовых Чеширских котов. Наши ребята встречали нас с гордостью, а пара илфордских незаметно свалила. Лес из их тусовки подошел к нам.
— Ну что, добились своего, все по чести, ребята, — говорит он. Неплохой чувак этот Лес, нормальный
парень.
Но Бал что-то не очень счастлив. И понятно — с порезанной-то ручищей.
— Не все так по чести, приятель. Какой-то урод подсунул Гипо перо!
Лес пожимает плечами, будто не знает ничего про это. Может, и в самом деле не знает. Неплохой чувак Лес.
— Ничего не знаю об этом, Бал. А где же Грини и
Гипо?
— Этот ротастый — Грини, да? В последний раз его видели разобранного на чертовы детали снаружи на парковке. А гаденыш Гипо побежал к подземке. Наверное, сел на Восточную линию через чертову реку. В следующем сезоне его возьмут побегать за чертову миллуэльскую
