Экстази - Уэлш Ирвин (книги онлайн полные версии .txt) 📗

На это он надеялся больше всего на свете.

Приличная юбка

Мы сидим в нашем микроавтобусе на парковке, на задних сиденьях. Никому наше дерьмо не нужно — только время теряем. И я думаю, что, если здесь не станет поживее, я сам закинусь хорошим Е и отправлюсь туда, в самое пекло. Бал с какими-то чуваками сидит в другой машине, он не настроен идти внутрь. Пусть делает что хочет, я не буду здесь долго ошиваться, там внутри целый парад девок.

— Да, на прошлой неделе настоящий бардак вышел в том пабе, — говорит Короче.

— Точно, когда я оттащил от тебя этих пацанов, — говорю я ему. Если б не я, парню бы конец пришел. — Просто полный пиздец бы вышел.

— Да уж, по-моему, мне здорово там досталось. Но когда я до стаканов дотянулся, уффф… раздавал им направо и налево и еще по центру.

— А тот толстяк за стойкой, — говорит Джонни, — вот кто был прикольный, черт его дери.

— Ага, — вступаю я, — пока я его не уложил этим железным стулом. Вот это было красиво. Помню, как сейчас, — просто как на картинке, как у гада весь лоб в кровь разбил.

Замечаю, как Короче роется в полиэтиленовом мешке в поисках пива.

— Эй, Короче! Подкинь-ка и мне баночку, парень, — кричу ему. Он передает мне банку светлого — «МакЭванс».

— Мерзкое шотландское пойло, — говорит он, и сразу: — Прости, друг, забыл.

— Да ладно, не бери в голову.

— Но слушай, ты же не настоящий шотландец, правда. Вот мой старик, он из Ирландии, а матушка — полька, вот. Но я же от этого не поляк, так ведь?

Я пожимаю плечами:

— Мы все тут дворняги беспородные, приятель.

— Ну да, — говорит Короче, — но мы ведь белые хотя бы. Чистота расы и все такое.

— В общем, да, здесь ты в точку попал, дружище, — отвечаю я.

— Я не хочу сказать, что Гитлер был обязательно прав, пойми. Он же не виноват, что не был англичанином.

— Да уж, Гитлер был настоящий мудак, — говорю я, — две мировые войны и один Чемпионат мира, приятель. И все выиграны под нашим ало-голубым флагом.

Короче запел. Его не удержать, когда он начинает распевать старые Вестхамовские песенки.

— Не про-и-гра-ет — алый с голубым, всегда от-ме-ча-ет — алый с голубым…

Риггси влезает в наш автобус. За ним Бал с этим чуваком Роджером.

— Пошли внутрь, парни, — говорит Риггси, — там круто! От звука, говорю вам, просто мурашки бегут!

— Я тебе скажу, от чего у меня мурашки бегут, — говорю я.

— От волынки, — отвечает мне Короче.

— Да нет, там ребята продают внутри, и не из Фирмы, — говорю я Риггси. Бал встрепенулся:

— Да, ты прав, блин, Задира. Кто-то сейчас там по

роже получит.

На этом Риггси затыкается надолго. Какой он все же мягкотелый, тупой ублюдок. Эти приторные худые суки с полными мешками таблеток, они к нему в душу влезают. Неудивительно, что нам не скинуть свои парацетамолы и

бикарбы.

— Да нет же, — начинает Риггси, — на самом деле все уже закинулись еще до того, как сюда прийти сегодня.

Он протягивает Балу таблетку:

— Вот, проглоти одну.

— Да пошел ты, — фыркает Бал. Он все еще не в настроении.

К черту все, я глотаю свою Е и иду внутрь вместе с Риггси. Короче тоже закинулся и плетется за нами.

Внутри я разглядываю группку девчонок у стенки. Не могу глаз отвести от одной из них. Мне как-то нехорошо становится, как будто срать захотелось, и я понимаю, что это из-за того, что у меня крыша начинает съезжать от нашего дерьма и от этих безумных звуков.

— Чего уставился? — она подходит и говорит мне прямо в ухо.

Я вообще — то никогда не смотрю на девку пристально. Мне кажется, все дело в манерах. Вот Короче, он и в самом деле смущает бабу. Уставится и смотрит на нее; ей, наверное, кажется, что он ее изнасилует или что-то в этом роде. Я его предупреждал на этот счет. Говорил ему, чтобы не пялился так. Если хочешь с кем-нибудь в смотрелки играть, иди на Оулд Кент Роуд и попробуй сделать это с кем-нибудь из миллвалльских парней. А с девчонками нужно вежливым быть, я ему сказал. Как бы тебе понравилось, если бы какой-нибудь бушмен или охотник за головами уставился бы так на твою сестрицу?

Но, так или иначе, я сам сейчас уставился на эту девчонку. И не только потому, что она такая красивая, а она красивая, она просто прекрасна, блин. А это потому, что я только что экстази сожрал и смотрю на девчонку, у которой нет рук.

— Тебя по телеку не показывали? — Единственное, что я придумываю сказать.

— Не-а, по телеку не показывали и в цирке уродов, блин, тоже.

— Я совсем…

— Ну, так проваливай, — отрезает она и отворачивается. Подружка обнимает ее за шею. А я так и стою, как тупой овощ, блин. Никто, конечно, не любит, когда сучка варежку разевает, это как божий день ясно, но что ты скажешь девчонке, у которой рук нет ни хрена?

— Ты что, Дэйв, позволишь какой-то уродине с тобой так разговаривать, что ли? — усмехается надо мной Короче, обнажая свои гнилые зубы.

Их с такой легкостью можно выбить.

— Заткни свою мерзкую пасть, мудила, а то я это за

тебя сделаю.

Я, конечно же, разозлился на мудака; такая красивая девчонка — и без рук, такая подлость, любой скажет. Ее подружка подходит ко мне, тоже ничего себе, зрачки во весь глаз, набралась Е до краев.

— Извини за нее. Плохой трип на кислом.

— А что с ее руками-то?

Не надо было этого спрашивать, но иногда просто выскакивает. Наверное, иногда лучше говорить прямо, что у тебя на уме.

— Это все из-за теназадрина. Короче надо все же влезть:

— Вот оно — маленькое чудо: теназадриновые ручки.

— Заткнись, ты, урод! — обрываю я мудилу, который знает, что значит, когда я смотрю таким взглядом, и он отваливает. Приятель или нет, но парень явно напрашивается на хорошую взбучку. Поворачиваюсь к девчонке.

— Скажи своей подруге, что не хотел ее обидеть. Она улыбается мне в ответ:

— Пойди и скажи ей сам.

Тут меня совсем прибивает, потому что я очень смущаюсь перед девчонками, которые мне сильно нравятся. Речь не о сучках-дешевках, а о девчонках, которые нравятся, — с ними все по-другому. Но с экстази гораздо легче. Я подхожу.

— Слушай, прости, что уставился на тебя, а?

— Да я уж к этому привыкла, — говорит она.

— Я обычно на людей так не смотрю…

— Только на тех, у кого рук нет…

— Да это не из-за рук… меня просто Е накрывало, и мне так вдруг хорошо стало… и ты… ты такая красивая, — выпаливаю я все, — меня зовут Дэйв, кстати.

— Саманта. Но только не зови меня Сэм. Никогда. Меня зовут Саманта, — отвечает она, почти улыбаясь. Для меня это почти слишком.

— Саманта, — повторяю я, — а ты меня не зови Дэвидом. Просто Дэйв.

Она улыбается в ответ, и внутри у меня что-то происходит. Эта девчонка похожа на белого голубя, и внутри у него столько МДМА, сколько я в жизни своей не употреблял.

Лондон, 1979

Она сидела со своим шоколадным коктейлем в фаст-фуде на Оксфорд-стрит [прим.5], втягивая сахаристую жидкость через соломинку. Она решила поехать в город на подземке, после того как зарегистрировалась на бирже труда в Хаммерсмите. Ей совсем не хотелось возвращаться в сквот, где она жила со всяким сбродом; на днях туда въехала группка шотландских парней, которые проводили большую часть дня в безделье с бесконечными бутылками сидра, с бессмысленным догматизмом споря о группах, которые им нравятся. В этот жаркий день Вест Энд казался ей более приемлемым выбором, хотя в голове у нее царила вязкая пустота — опиумный притон, в который изредка вламывалась непрошеная осмысленная фраза. Она вспомнила о другом концерте, другой группе, другом лице, другом сексе; еще одном механическом сексе без любви. Она напрягла мышцы вагины, и ее тело с головы до ног пробрала конвульсивная дрожь. Начиная ощущать приступ отвращения к себе, она усилием воли заставила себя переключиться на созерцание суеты, где обыкновенные люди со своими покупками пробираются в этот и так заполненный народом фаст-фуд.