Дознание... Роман о маркизе де Саде - Дюкорне Рикки (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
Я писательница, потому что написание текстов позволяет мне мыслить глубже. Процесс письма, если оно скрупулезное и решительное, заставляет не только писателя, но и читателя забираться в неожиданные и зачастую опасные места. Посметь взглянуть в лицо парадоксам в нас самих – и страх, и тайна, и наслаждение прочтения и написания книг одновременно.
(СТ): Это выглядит как антитеза обычному употреблению слов. Позвольте, я процитирую другое ваше эссе: «Можно сказать, что литературный вымысел имеет свою функцию. А заключается она в том, чтобы освободить первозданную ярость языка от шелухи повседневного использования».
(РД): Я много думала о том, что делают с языком политика и реклама, а ведь в нашей стране политика все больше становится разновидностью рекламы. Одно дело – естественное изменение языка, в конце концов, язык никогда не бывает статичным, но постоянно видоизменяется; совсем другое – когда слова высасывают досуха и лишают смысла.
(СТ): В уста де Сада вы вкладываете следующие слова: «И мне начхать, если от моих изобретений, не в пример гильотине, нет "пользы"». Выходит, странность и полезность – это необходимые качества литературы?
(РД): С одной стороны, нет ничего полезнее того, что заставляет нас мечтать и позволяет нам изменяться, становиться богаче. Искусство тоже обладает такой чудесной способностью. Но с точки зрения нашей, склонной к идеосинкразиям культуры, где что-то ценится только тогда, когда на нем можно сделать деньги, искусство бесполезно. Я утверждаю, что пусть искусство и «бесполезно», оно тем не менее абсолютно необходимо.
(СТ): Так как же вы совмещаете это со способностью языка высвобождать страшнейшие разрушения, геноцид, темную сторону всего того, что вы защищаете?
(РД): Разумеется, меня интересует язык и возможность использования его во вред. Обращение с языком требует большой осторожности. Одна из разновидностей такой осторожности, на мой взгляд, писать книги, в которых я исследую, что случается, когда посредством «хорошего» довода даже самые худшие поступки обретают силу и оправдание.
(СТ): Писательницы-феминистки нередко указывают, что личное есть одновременно и политическое, и в судьбе Габриеллы и де Сада вы как будто продемонстрировали эту идею.
(РД): Я живу с психоаналитиком. Некоторое время назад среди его пациентов был один трансвестит, который считал, что у него нет другого выбора, кроме как решить, к какому полу себя отнести, и пойти на операцию. Почему бы – вместо того чтобы подвергать человека ужасам и риску такой операции – не придумать общество, которое отказалось от уничижительных стереотипов и допускает возможность существования бесконечного числа полов. Не быть принужденным ограничивать себя, бесконечно сомневаться в официальных стереотипах, значит хотя бы отчасти вернуть себе рай.
(СТ): Что ж, де Сад и был тем, кто поколебал официоз.
(РД): Что да, то да!
(СТ): На «плохих парнях» сюжет строится, а?
(РД): «Плохие парни» дают писателю где развернуться. Поднимают ставки. Я пристрастна к тем, кого французы называют литературными безумцами. В восемнадцатом веке таких было множество. Они спорили о приезде ангелов, об академическом языке и о том, способны ли звезды мыслить.
(СТ): В одном из эссе вы писали: «В раннем детстве я была заражена змеиным ядом языка». Более всего в этом утверждении меня заинтересовало размывание границ между телом и языком. Это снова возвращает нас к вашему роману.
(РД): Я писала про одно из моих самых первых воспоминаний. Я открыла букварь, и буква «п» оказалась зависшей над цветком пчелой. Картинка так на меня подействовала, что я была очарована, а еще я почувствовала жжение от укуса. С тех пор книги воздействовали на меня не только на интеллектуальном, но и на уровне физических ощущений. Те книги, которые я пишу, – это те самые, которые я читаю.
